— Сядь, барон. И просто поверь, я уйти из трактира смогу. А вот о некоторых делах стоит поговорить, — я сделал вид будто расслабился, отпил вина и продолжил уже более доброжелательным тоном. — Француз мой человек. Это не обсуждается, слишком большие деньги он станет мне приносить. И я его увезу. Второе — я знаю, что у тебя есть оружие, я знаю его стоимость, и мы будем обсуждать продажу. Не сейчас, но время такое придет. И третье, этот вопрос хочу решить, чтобы перейти к четвертому, самому главному. Есть ли в твоем мире бандитов и разбойников сирые дети?

Я не знал Барона до сегодняшнего вечера, как, впрочем, и никого из представителей преступного мира. Но я знал, что купец Пылаев предлагал мне оружие и мундиры разных полков, расквартированных в столице. Понятно, что Пылаев якшается с Бароном. Никто иной, как купчина, и мог рассказать о моих делах с ним. Отсюда я сделал вывод, что поставщиком оружия может быть именно Барон.

— Я оружием не торгую, — сказал бандит и пристально посмотрел на меня.

После того, как я пригрозил ему гвардейцами, наверное, страшно продавать мне оружие, которое было с гвардейцев и снято. А с кого еще? Солдаты, да и офицеры частенько ходят в трактиры, не без этого. Как уже понятно, в таких заведениях у криминала есть свои уши и глаза. Подпоили солдатика, упокоили, забрали все, что забирается. Вся схема.

При этом я уже сталкивался с досужими разговорами о дезертирах и о том, что в городах, особенно в столице и в Москве, чаще случаются случаи побегов из полков. И неужели никто не понимает, что большинство таких вот «дезертиров» уже лежат где-нибудь на дне или Невы, или реки Москва? Как часто бывает, все обо всем знают, но ничего не делают, чтобы не заиметь геморроя. Ну и напрочь не развита система правоохранительных органов.

— Сколько тебе нужно детей? В каких летах? И сколько ты заплатишь за них? — сказал Барон, прикусывая губу, что, как я понял, свидетельствует о его мыслительном процессе.

— Двадцать недорослей от тринадцати до пятнадцати лет, пять девочек такого же возраста. Все не калеченые, без изъянов. Девочки без уродств, красивые, — сказал я и даже не подумал о том, как это все звучит.

— Учитель, мы здесь люди грешные — это не отнять, и всяко бывает с детьми, что растут без семьи, но на такую содомию я не отдам даже этих деток. А тебя сейчас я хочу убить больше, чем тогда, когда ты влез в мои дела с французом, — зло, искренне практически рычал барон.

После такого заявления я даже несколько проникся к этому человеку. Он не спросил, сколько я готов просить за детей, но уже и обвинил в педофилии. А что? И у криминала бывают моральные принципы, сложные, малопонятные для сторонних лиц, но бывают же.

— Ты, барон, неправильно понял. Этих детей я учить буду, чтобы помощниками моими стали, а за то, что ты подумал обо мне, можно и сильно обозлиться, — сказал я, а бандит улыбнулся.

— Сирых хватает, но они приносят деньги. Так что я спрашиваю тебя, учитель, сколько платить будешь? — сказал барон, словно мысленно потирая руки.

— Два рубля за каждого, — ответил я.

И начался торг. Я чувствовал себя даже не помещиком, а самым, что ни на есть, рабовладельцем. Так легко и непринужденно, под вино, мы торгуем судьбами детей, оказавшимися беспризорными. Вот только я знаю, что могу предложить и мальчикам, и девочкам не самое плохое будущее. Уж в любом случае, лучше, чем их ожидает здесь.

Открыть специализированную собственную школу подготовки особых бойцов я планировал не раньше, чем к власти придет Павел. Впрочем, смена власти не так, чтобы сильно влияла на сроки начала такого проекта. Мне нужны специфических навыков люди к 1801 году. И думал я набирать уже людей постарше. И вот в последнем я сомневался.

Человек со сложившимся характером — это всегда сложный человек, так как он — личность. Если же с возрастом человек не становится личностью, то и мне он не нужен. И как поведет себя в той или иной ситуации самостоятельный, думающий человек, не всегда можно предположить.

Иное дело — это правильно воспитанный ребенок. Здесь можно внушить и взрастить любые ценности. Однако, все это долго и организационно не так, чтобы легко. Кроме Белакуракино организовывать такую школу негде. Пока негде. А вот, когда я стану кем-то и пойду на службу, получу дворянство, стану финансово независимым, вот тогда и можно открывать школу и воспитывать суворовцев или как-то иначе обозвать.

— Все? — спросил Барон, когда мы окончательно обговорили и цену за подконтрольных криминальному лидеру сирот, ну и когда и где я их подберу. — Ты говорил о четвертом. Что еще?

— Говорил. И нынче вижу, что можно будет и такой вопрос обсудить, — я вновь отпил вина, так как после долгих торгов сушило во рту. — Мне нужны трактиры. Чем больше, тем лучше. На следующий год их должно быть с десяток.

Барон недоуменно смотрел на меня. Понимаю. Сказано слишком абстрактно. Так что я решил прояснить то, что мне требуется.

Школа поваров уже почти работает. Точнее помещение есть, в наличие два наставника, куратор школы — шеф-повар Куракина француз Колиньи, чье имя и носит школа. Но… Набрать толковых крепостных, которых можно обучить не такому уж и легкому поварскому искусству, сложно их немного. Но есть иные, поиском которых занимается для меня Пылаев.

У людей разные истории, но нередко, даже не самых глупых и неумелых, судьба выбрасывает на обочину жизни. И мы, я, дам им шанс. Я открою сеть таверн, в которых будут подавать новые блюда, приготовленные по тем рецептам, которые для этого времени будут не новаторскими. А еще там может играть музыка, выступать те же цыгане, которые пока мало распространены. Все это будет революционным. Тьфу меня за такое слово!

Но, как это ни странно, считается, что рынок общепита не самый перспективный. В Петербурге вполне себе не мало трактиров, разнящихся лишь в одном — степени чистоты. И ни от кого, а я интересовался вопросом, не слышал, чтобы трактиры продавались. Так что нужно сделать так, чтобы их хозяева решили расстаться со своим бизнесом. И очень хотелось бы, чтобы не за дорого.

Создавать такие неприятности трактирам, я хотел предложить бандитам. Где надавить на самих владельцев, где создать им сложности в виде финансовых потерь, к примеру, подпалив сарай, или убив всех домашних животных и птиц в хозяйстве при трактире.

А после появляюсь я и предлагаю купить трактир. Вуаля. Грязно? Да, безусловно. Эта схема, которую использовали почти что каждый второй из бизнесменов будущего, не чиста. Но период первоначального накопления капитала редко бывает чистым.

— Что я буду иметь с этого? — спросил Барон.

— Долю в деле. Десятую. Этого будет много, поверьте, очень много. В месяц до тысячи рублей, когда все заработает, — сказал я.

— Знаете, сударь, в детстве, моя няня часто рассказывала мне разные истории про цмоков, ужа-короля, домовиков. Я весьма охотно засыпал под такие небылицы. И что-то мне захотелось поспать и сейчас, — сказал Барон, чуть приоткрывая завесу своего происхождения.

Няня? Тут понятно. Няни могут быть только у богатого человека. Все же он скорее дворянин. А еще «цмоки». Я знаю, что в Белой Руси так называли драконов. Получается он с тех краев. Впрочем, пока не особо важно, откуда и кто он, главное, чтобы работа спорилась.

— Что ж. Такую работу могут выполнить и другие люди, — сказал я, вставая. — Про недорослей, не забудьте!

— Ну и зачем же так быстро уходить. Может я всего-то хотел двадцать долей, — усмехнулся Барон.

Вновь торг, но я уступил только два процента. Торговался отчаянно я специально, чтобы бандит не заподозрил чего лишнего. Не могу же я оставлять в живых после этого человека! Так что сделает он свое дело и все, на дно речки отправится.

— Сегодня, учитель, мы с тобой договорились, — от показной вежливости и интеллигентности Барона не осталось и следа. — Впредь, если решишь на моей территории промышлять, то не сочти за труд и окажи уважение, согласуй это со мной. А сейчас ты можешь ужинать и пользовать подавальщиц, они здесь чудо какие искусницы, пробовал не раз. За деньги не беспокойся! Все оплачено.