Влетает бригада охры, между ними затесался мужик в медицинском костюме.

Меня тут же, на стуле, держат и всаживают в вену укол.

В голове все плывет на мгновение, а затем…

Затем становится холодно. И мертво.

Я смотрю отрешенно, как мой телефон кочует к отцу, как он смотрит сообщения, фото. Хмыкает.

Поднимаю на него взгляд.

Если хоть что-то пизданет сейчас, клянусь, я из пола выверну этот гребанный стул и разъебу о его башку.

Но отец меня хорошо знает. Потому молчит.

Кидает телефон на стол, жестом отсылает охру и врача, ждет, пока закроется дверь.

— На, кури. — Всовывает мне в рот сигарету, сам тоже прикуривает, отходит к окну, забранному решеткой.

— Мне жаль.

Не отвечаю.

Мне похуй на его слова и его жалость.

Смотрю только на телефон, где застыла картинка.

Малышка, такая нежная, мягкая после сна. Я знаю, как она обычно выглядит, едва-едва пробуждаясь, столько фоток ее тут, на этом же телефоне. В постели, голенькой, прикрытой волосами, с сонно чмокающими зацелованными губками, замученной, затисканной мной и Лехой…

В голове от одного воспоминания взрываются фейерверки, и я рычу снова.

Отец не поворачивается, смотрит в окно.

— Так бывает, сын.

Он очень редко со мной говорит таким тоном, особенно в последнее время. Чаще или рычит или нахуй шлет. Высокие у нас отношения, да.

— Надо идти дальше. Вы с Камнем вперлись. В той тачке был полный фарш, начиная от мета и заканчивая фальшивыми бабками. О чем вы думали, когда соглашались перегнать, даже не хочу представлять. Суть в том, что я не вытащу вас обоих.

— Его вытаскивай.

Отец поворачивается ко мне, выгибает бровь.

— Альтруист? Или сдохнуть решил? Из-за бабы?

— Не говори о ней.

— А я не о ней. Я о тебе, долбаке.

— Сам все решу.

— Решишь ты. Решальщик, блять.

— Я сказал…

— Заткнись, — тон отца до такой степени жесткий, что я реально замолкаю. — Я сказал, что вытащить вас обоих не могу. Но смягчить могу. Ему. Если все подпишешь, то он уедет не на восемь лет, а на три года.

— А я?

— А ты — в закрытую военную часть. На контракт. Пока все не утрясется.

— Нет. Если подпишу, получится, что Камень паровозом пойдет…

— Если не подпишешь, то ему не скостят. Он сам подпишет.

— Вряд ли.

Отец щурится на меня, затем усмехается.

— Повезло тебе. У меня таких друзей не было. Он не подписал, да. К нему подходили насчет скидывания на тебя паровоза. В обход меня хотели меня поиметь. Он послал нахуй.

Молчу, никак не комментируя. Но и не сомневаясь, что Каменюка именно так и сделал. Потому что упертый правильный дурак.

А я его подставил.

Я всех подставил.

И наша девочка…

Какого хуя, Вася?

Не могу сдержать стон, роняю горящий лоб на столешницу.

— Башкой не бейся, там и так мозги отбитые.

— Похуй.

Сажусь ровно.

— Все. Я не буду подписывать ничего, понял? Я не хочу, чтоб он шел паровозом. Это я ему предложил. Я нашел эту работу. Он не хотел, но потом согласился. Потому что бабки.

— Два идиота, — раздраженно выдувает дым отец, — ни одному из вас не пришло в голову, что это подстава? Кто будет такие бабки платить перегонщикам? Не задумался никто, что через тебя меня порежут?

Молчу.

Не задумывался.

Вообще.

Мысли не о том были.

Только о бабках. О том, что мы сможем на гонорар начать гонять тачки из Китая по параллельке. Как раз на пять новых мыльниц хватало. Там закупиться, растаможить в Казахстане, привезти, продать, накрутив триста процентов… Абсолютно реальная схема! Сделать так пару раз — и можно нормально стартовый вкладывать в развитие нового направления…

Съезжать, наконец, от Камня, с его халупы, брать хорошую хату, чтоб кровать была здоровенная. И радовать нашу малышку. Она заслуживала того, чтоб ее радовать.

А вышло…

— Хуево вышло, — словно слышит мои мысли отец. — Надо теперь выкручивать это все.

— Плевать.

Откидываюсь на спинку стула, дымлю судорожно сигаретой.

Мне реально теперь плевать.

На все.

Это словно… Как в вакууме оказаться. Где звуки глохнут, не долетая до тебя. И эмоции тоже глохнут. И это хорошо. Потому что иначе разъебал бы все вокруг.

Хороший укол.

Помог.

— Мне не плевать. У меня один сын. — Отец берет бумаги, пробегает взглядом, усмехается, — впрочем, мне твоя подпись нахуй не нужна. Сам распишусь.

— Экспертиза… — пытаюсь выковырять из стремительно улетающей в вакуум памяти новый аргумент.

— Да кому это надо? — хмыкает отец.

Забирает документы, подходит ближе, наклоняется, пристально глядя мне в глаза:

— Догнало тебя, да? Значит, сможешь сейчас выслушать и, может, даже понять. Потом. Девок — много. Жизнь — одна. Я тебе советую: забудь про нее. Она того не стоит. Мстить бабе — бесполезно. Бабы — бессмысленные гормональные существа. Ей было хорошо с вами в какой-то момент. А потом стало плохо, когда я тебе бабло обрубил. Ты скажешь “нет”, а я скажу “вспомни и подумай”. Вы для нее — приключение. Как и она для вас. Все. Отпустил. Ты — мой сын. У тебя все еще будет, поверь мне.

Он выходит из кабинета, прихватив телефон со стола.

А я смотрю на то место, где он лежал.

В голове, сквозь вакуум, дохлыми рыбами на дне бьются слова отца: “У тебя все еще будет… Все еще будет…”

Нет. Не будет.

Я мог бы это сказать вслух, хотя бы для себя.

Но мне теперь ничего не надо для себя.

— Каменев, на выход!

Встаю, топаю к двери.

— Руки за спину.

Делаю, как приказывают.

Иду, глядя перед собой.

Гремят ключи.

Кабинет.

Смотрю на Бешеного Лиса.

— Привет, Алексей, — здоровается он.

Молчу.

Не для он здесь, чтоб вежливость проявлять.

— Садись.

Сажусь. Потираю запястья. Постоянно слишком туго затягивают, суки.

— Кури.

Беру пачку, вытягиваю одну, закуриваю. Остальные прячу в карман. Бешеный Лис усмехается понимающе.

Уж кому, как не ему, знать местные законы.

— Как сидится? Жалоб нет?

Молчу, едва заметно дернув углом губ.

— Суд когда, знаешь?

Отворачиваюсь.

Нахуя пришел? Сам все знает. Нет, сидит, пиздит…

— Хорошая у нас беседа получается, Камень, — Бешеный Лис нисколько не обижается, скалится только, — ладно, тогда сразу к делу. Как ты понимаешь, ты пойдешь паровозом. Игнат подписал показания.

Вскидываю на него взгляд. Лис подписал, да?

Еще минус один человек в моей жизни.

Но я вернусь. И спрошу.

— Не надо так смотреть, Камень. — Вздыхает Бешеный Лис, — конечно, он ничего не подписывал… Но кто будет проверять, да? Так что к нему у тебя претензий быть не может. Только ко мне. А я за себя отвечу. И расплачусь. Игнат уже получил свое. Он в таком месте, откуда так просто не выйдешь. Не тюрьма, конечно, но тоже весело. Надеюсь, ему будет, о чем подумать там. А тебе будет, о чем подумать здесь… Твой адвокат будет ходатайствовать о смене статьи. Если все получится, подешь не на восемь, а на три. Спокойно отсидишь в комфортных, насколько это возможно, условиях, и, если не будешь дураком, то выйдешь по удо. Срок у тебя первый, до этого не привлекался, спортсмен, студент… Короче, сам все знаешь. Когда вернешься, тебя будет ждать работа. Нормальная. Денежная. Но это, если не будешь дураком. Ты не будешь дураком, Камень?

Молчу, спокойно отвечая взглядом на внимательный взгляд Бешеного Лиса.

Не знаю, что он там себе видит, но после паузы кивает с удовлетворением.

— Я так и думал. Ну, тогда все, Камень, договорились.

Он встает, а я…

Я не могу не спросить.

Единственный вопрос, который меня волнует с некоторых пор.

— Скажи, Вася… — и, преодолевая темноту в глазах и яростную сухость в глотке, — вышла… замуж?

Бешеный Лис поворачивается, смотрит на меня, и в его холодных глазах я вижу сочувствие. Гребанное сочувствие, которого мне сейчас вообще не надо!