— Вась, мне все равно не нравится эта твоя затея.

Тошка хмуро смотрит на меня, вздыхает, тянется поправить выбившийся из строгого хвоста локон.

Но я, недовольная очередным непонятным мне отчитыванием, лишь сердито отмахиваюсь, отступаю на шаг, сжимая в руках сумку.

Тошкина ладонь, чуть повисев между нами, словно в нерешительности: то ли продолжать и дотянуться до моих волос уже, то ли убраться, наконец, падает вниз.

Я смотрю, как друг тянется к карману, достает темный футляр вейпа, затягивается. Ароматный пар окутывает его лицо, делая выражение глаз непонятным, нечитаемым.

Я со вздохом поворачиваюсь и иду в сторону остановки.

Надо же, такой день мне изгадить пытается! А еще друг!

— Вась, стой!

Теплая ладонь ловит за локоть, разворачивает к себе.

Задираю голову: Тошка высокий, а я — вообще нет, и никакие каблуки тут не помогут. Смотрю на друга, сдвинув брови и всем видом показывая, насколько он не вовремя со своими нравоучениями.

— Мне надо на автобус, — холодно информирую его, — а то опоздаю на линейку.

— Да и хрен с ней, — бормочет Тошка, — делать там нечего…

— Тебе, на пятом курсе, может, и нечего, — отчитываю его, — а для меня важно. Первый курс, новая группа… И вообще… Хватит уже, блин! Я уже поступила, я уже зачислена! Все! Прекрати мне про это говорить! Тем более, что никаких серьезных причин, почему мне не надо учиться там, ты так и не назвал!

— Называл! — начинает кипятиться Тошка, сжимая меня за локоть сильнее и причиняя этим боль. Морщусь, дергаюсь в его ладони, но бесполезно. Не отпускает!

— Отпусти немедленно! — приказываю я, — мне больно!

Тошка, помедлив и словно решая, послушать меня или нет, все же отпускает.

Потираю локоть, смотрю на него настороженно и зло.

— Что это на тебя нашло, вообще?

— Блин… — Тошка останавливает взгляд на красных пятнах от пальцев, ярко проступающих на белой коже, кривит губы виновато, — прости… Не рассчитал…

— Просто мамонт какой-то, — с досадой говорю я, — ты, блин, вспоминай иногда, что я — девочка!

— Я это постоянно помню, — с очень странной интонацией отвечает Тошка.

— Ладно… — я бросаю взгляд на часы, — мне пора уже. Ты, если на линейку не идешь, меня не задерживай.

Разворачиваюсь по направлению к остановке, потому что времени совсем нет, но Тошка снова встает на пути:

— Довезу пошли.

— Не надо, я тебя боюсь, — отвечаю я, все еще дуясь и пытаюсь обойти парня, но он снова преграждает путь.

— Да ладно тебе, я просто расстроен… Ну прости, Вась! Я же не нарочно!

— Еще бы ты нарочно!

Снова смотрю на часы и, чуть помедлив, все же сдаюсь.

Опаздываю по его милости, а на линейку хочется вовремя прибыть… Пусть везет, черт с ним.

Уже в машине, пристегиваясь, сурово предупреждаю:

— Начнешь опять этот разговор, выпрыгну на ходу, клянусь!

Тошка сжимает челюсти и молча заводит мотор.

Я выдыхаю и откидываюсь на сиденье, разглядывая пролетающие мимо дома и пытаясь отвлечься и обрести утерянное хорошее настроение. Внутри все бурлит от негодования и обиды. Потому что мой друг детства не поддержал меня в моем решении. Моем выборе. Впервые.

И это лишает меня уверенности в себе и той радости, что испытала, поступив туда, куда хотела, куда нацеливалась, до последнего держа все в страшной тайне. Просто, чтоб не сглазить.

Правда, в основном, эта секретность была от родителей, явно не одобривших бы мои старания для поступления на вышку. Просто потому, что учиться девушке, по их искреннему мнению, вообще не обязательно.

И как хорошо было раньше: три класса церковно-приходской и замуж!

А сейчас все стали самостоятельные и никого не слушают. А институты эти — разврат сплошной! Там одни проститутки учатся!

И нет, я не в девятнадцатом веке живу. И не в деревне дикой, не в сибирском скиту староверцев, а в крупном областном городе-миллионнике. И область у нас — третья по уровню жизни в стране. Учитывая, что первые и вторые места занимают два столичных региона, то понятно, что все в порядке у нас с образованием, работой и прочим.

А вот с мозгами у моих предков, к сожалению, все далеко не в порядке. И, если раньше я это воспринимала, как данность, потому что ничего другого не знала и считала, что происходящее нормально, и у всех так, то, когда подросла и начала немного соображать, поняла, насколько у меня в доме все не так, как у других людей.

Хорошо, что хватило ума в тот момент осознания всей безвыходности ситуации, промолчать и затаиться… А затем выдохнуть и начать судорожно искать выход.

Удивительно, что Тошка, прекрасно знающий, что происходит у меня в доме, почему-то был дико против того, чтоб я продолжала учебу.

И это особенно бесило.

Неужели не понимает, что мне нет другого пути, кроме как выучиться, получить самостоятельность и сбежать прочь из домашней тюрьмы?

А я-то думала, что он, наоборот, порадуется…

Я смотрю в окно и вспоминаю, как рассказывала другу про свою победу, свой успех: поступление в самый престижный не только у нас в городе, но и по области, да что там! входящий в десятку самых крутых универов страны!

Я думала, что Тошка, который тоже там учился, на пятом курсе уже, порадуется за меня!

Но мой друг выслушал, недовольно нахмурившись, а затем… принялся отговаривать от поступления!

Я сначала даже не поняла, что это не розыгрыш, улыбалась, весело отвечая на его серьезные слова, уверенная, что это он так прикалывается.

Ну не может же Тошка на полном серьезе…

Оказалось, может.

Мы тогда поссорились. И даже не разговаривали целый долгий месяц.

И это было тяжело, потому что Тошку я знаю практически всю свою жизнь, с того самого дня, когда его семья переехала в наш подъезд больше десяти лет назад.

Его родители, в отличие от моих, были совершенно нормальными, и сына своего старались баловать. Самокат, велосипед, крутой скейт… А он всем этим с удовольствием делился со мной… Ох, как нам было весело в детстве!

И как теперь напрягает его внезапно проснувшаяся занудливость!

Ну вот почему отговаривает от учебы в универе? Там же одна из лучших подготовок для педагогов-психологов! Ну ладно, сам он вообще на другом факультете учится, что-то связанное с космической инженерией. Это направление вообще одно из ведущих в стране, за ним будущее. И родители Тошки сильно постарались, чтоб его туда пропихнуть, потому что престижно и круто.

А я сама поступила! На бюджет!

Понятное дело, общага мне не светит, потому что прописка городская, и это печалька. Но, с другой стороны, говорят, что студенты-психологи уже с первых крусов подрабатываают в школах. И получают за это деньги.

И, блин, как же мне хочется побыстрее стать самостоятельной! И съехать, наконец-то, от моих мракобесов, пока они меня насильно замуж не выдали за какого-нибудь дуболома, всю жизнь просидевшего у мамкиной юбки и максимум, что видевшего в свой жизни — наш молельный дом. Нет, религия — это хорошо, я сама верующая… Попробуй тут не стать верующей, с таким воспитанием! Но в то же время, я понимаю, что судьба мамы, сразу после школы выскочившей замуж за такого же, как она сама, парня из общины, меня не восхищает.

В мире столько всего интересного, столько!

Конечно, на поддержку родителей я не надеялась, не заперли дома — и на том спасибо. А вот Тошка удивил… Неприятно очень.

И мне сейчас совсем не хочется выяснять, что это на него нашло, какая собака куснула.

Я расправляю юбку на коленях, немного нервно сжимаю сумочку.

И заставляю себя не думать про всякие неприятные вещи, переключаясь на позитив.

У меня впереди линейка, первая, университетская. Интересно, насколько она отличается от школьной?

— Останови тут, пожалуйста, — все же, к финалу нашей совместной поездки я не выдерживаю гнетущей атмосферы в машине и прошу притормозить, едва впереди показывается здание университета, — дойду отсюда.