А я — там, в прошлом. Счастливая, летящая, глупая в моменте. Со стороны на себя смотрю.

И плачу.

— Да не хотел тебе… — говорит он, — короче, они после того, как я тебя увез, звонили моим, скандалили… Говорили, что у тебя — психическое расстройство, и тебя надо лечить. Типа, ты сбежала из-под надзора, недееспособна. И справки у них есть. Тебя ищут, Вась, — Тошка смотрт на меня печально, — тебя хотят в психушку запереть, я так понял… А потом…

Зажмуриваюсь сильно-сильно.

Безумно хочется натянуть на себя одеяло и просто… не быть. Вот сейчас не быть.

Слишком много на меня свалилось.

Слишком жутко все.

И переход этот жуткий.

Несколько часов назад я была счастливая. Настолько счастливая, что сама себе не верила. И правильно делала, оказывается.

— Вась… — Тошка берет мои ладони, целует, нежно-нежно, едва касаясь губами, кончики пальцев, смотрит блестящими от волнения глазами, — Вась… Я тебя от всех спрячу, веришь? Ото всех! Никто не найдет! У меня… У меня есть подвязки. Будет новый паспорт, новая жизнь. Вась, хочешь новую жизнь? Забудь про всех них! Забудь! Они мизинца твоего… Вот этого… — он снова целует мой мизинец, шепчет и шепчет, жарко и убедительно.

А я смотрю на него.

И не могу отделаться от мысли, что это все — тоже неправда.

Как и вся моя жизнь, оказывается.

Моя семья, которая не была моей семьей.

Отец, который не отец.

Мать, которая не…

Любимые, которые не…

Друг, который не…

Жизнь, которая…

У меня ничего нет.

Ничего.

— У тебя есть я, — наверно, я говорю эти слова вслух, потому что Тошка отвечает, наклоняется ко мне, заставляя упасть на кровать спиной, нависает сверху, — я. Я тебя спасу. Я тебе помогу, Вась.

— Зачем? — на меня накатывает потрясающее по своей силе равнодушие. И его горящие глаза не вызывают ничего, кроме того же равнодушия.

— Потому что люблю, — шепчет Тошка. И наклоняется ниже, наверно, поцеловать хочет.

Отворачиваюсь, равнодушно глядя в темное окно.

В нем отражается кровать.

И мы на ней, два человека в мерзлом космосе.

Тошка застывает, так и не дотронувшись до меня.

Затем медленно отступает, садится к изголовью кровати, смотрит.

Я не шевелюсь, но взгляд его чувствую невероятно отчетливо.

Он тягучий и голодный. Немного раньше я бы уже взвилась от негодования. А сейчас мне плевать.

Пусть смотрит.

Они все смотрят. Они думают, что имеют право… Я ничего не могу с этим сделать.

— Знаешь, у тебя есть выбор, — говорит Тошка задумчиво, — я могу отвезти тебя обратно. К родителям. Они тут же тебя упекут в психушку. Даже если в общагу привезу. Не знаю, что там за справка у них, но думаю, что не блефовали. Твои… парни проспятся, приедут к тебе… Спасут. Может быть. Гарантий нет.

Потолок здесь не белый, а кремовый. Натяжной. Глянцевый. И я в нем отражаюсь. Сломанная кукла в белых простынях.

— Или поехать со мной. У меня есть деньги, Вась, их много. И будет еще больше. Мы сможем жить в Москве, нас никто никогда не найдет. Я не буду ничего делать с тобой, не бойся.

— Я не боюсь.

— Ну да… — тихая усмешка, — я просто хочу помочь. Как друг. В память о том, что в нашей жизни было настоящего. Если ты решишь, ты вернешься. Через месяц, например. Или через пару дней. Как решишь. Я не стану отговаривать. Я просто хочу помочь, Вась. Тебе нельзя сейчас обратно. Ты в таком состоянии, что предки точно упрячут в дурку. А там наколют каким-нибудь дерьмом и все… Понимаешь?

Мои длинные волосы похожи на змей. Они струятся по покрывалу светлыми реками, и кажется, будто я в глаза медузе горгоне смотрю.

От ее взгляда каменеют.

И я — каменная.

— Вась… Все наладится. Если захочешь, вернешься, как все уляжется…

— Не захочу. Не вернусь.

— Подписывай, дерьма кусок, — отец раздраженно швыряет мне через стол документы.

Потираю запястья, с которых только что сняли браслеты, усмехаюсь:

— Ну зачем ты о себе так грубо…

Отец замирает на пару секунд, переваривая услышанное, а затем подходит и с чувством бьет мне по роже.

Удар у него всегда был серьезным, потому на стуле не удерживаюсь, валюсь на пол, идиотски хихикая и сплевывая кровь.

Отец стоит надо мной, смотрит, сдвинув брови, наконец, вздыхает и отходит обратно к противоположному концу стола.

Наблюдает, как я, кряхтя и матерясь, сажусь сначала на полу, а затем забираюсь на привинченный к полу стул.

— Читай, щенок, — сухо говорит он.

Читаю. И чем больше читаю, тем больше охреневаю.

Наконец, отбрасываю от себя бумаги.

— Нет. Это дерьмо.

— Это — твоя свобода! — рявкает отец.

— Нахуй такую свободу! И дай мне телефон! Мне позвонить надо.

— На.

Он швыряет через стол телефон.

Подхватываю, набираю малышке. Отключено. Еще раз и еще.

Абонент недоступен!

Блять! Это че такое?

Смотрю на время.

Девять утра. Она должна быть на парах, может, просто отключила? Обиделась, что мы вчера так пропали, и теперь дуется?

Набираю Тигру.

— Ну? — бурчит он сонно.

— Дай номер Маринки, — командую я.

— Нахуя?

— Надо с Васькой связаться. Она, походу, потеряла нас, дуется.

Слышится возня, потом голос Маринки, подружки Васи.

— Лис?

— Марин, ты не на парах, что ли? — разочарованно тяну я. Блин, такой был шанс до малышки достучаться…

— Нет… — голос у Маринки какой-то странный, глухой слишком, — я проспала тут…

— Ладно, — вздыхаю я, кошусь на отца, не скрывающего даже того, что подслушивает, и говорю, — скажи Васе, что мы с Лехой…

— Лисик… — шмыгает внезапно носом Маринка, и я застываю в недобром предчувствии, — я не смогу ей ничего передать…

— В смысле? — я не догоняю вообще. Менты настучали по башке, когда брали нас с Камнем вчера вечером, перестарались явно. И теперь очень туго соображаю, — не увидишь ее сегодня, что ли? Так ты ей вечером…

— И вечером не смогу, Лис… — Маринка неожиданно принимается реветь в трубку.

А я, охреневший до глубины души, ору:

— Че, блять, случилось? Марин! С Васей? Что-о-о???

Слышится шуршание, и в трубке опять звучит голос Тигра:

— Лис, она уехала из города.

— В смысле?

Это чего вообще за шуточки? Вася? Уехала? Куда, блять?

— В Москву, Лис.

На голову с гулом начинают падать камни, словно при горном обвале. Первый.

— С Весом.

Второй.

— Ему предки хату купили. Она замуж выходит за него.

Третий.

Не дышу. Нечем. Завалило камнями.

Отец пытается отобрать телефон, но я встаю и уворачиваюсь. А сам сжимаю трубку до боли в пальцах.

Неправда это! Неправда! Она не могла! Не могла! Она моя! Наша! Наша!

Это бред какой-то.

Точно, бред.

— Это бред, брат.

— Если бы… — вздыхает Тигр, — я тебе перешлю. Только ты спокойно, Лис. И Лехе закинь тоже, чтоб знал. И… — он делает паузу, — держитесь там.

Тигр отключается, а мне прилетают два сообщения. Смс. И фотка.

Смс короткая: “Марина, я уезжаю в Москву, выхожу замуж за Тошку. Документы из универа заберу позже. Предупреди там в деканате и Колеснику скажи. Удачи тебе!”

А на фотке Вася в постели с Весом.

Она лежит, уткнувшись носиком ему в плечо, глаза закрыты, светлые волосы змеями по груди. Фотка свежая, потому что на шее малышки отчетливо видны следы зубов Лехи. Это мы в последний раз круто пожестили, я запомнил.

Фотка эта — пересыл с телеги Веса. Подписана: “Моя будущая жена”.

За кадром слышу какой-то посторонний жуткий звук.

И скрежет.

И не сразу понимаю, что это я рычу. Как зверь, как какой-нибудь гребанный оборотень в полнолуние. И зубами скриплю одновременно.

— Блять, Игнат! — отец кидается ко мне, пытается отобрать опасно скрипящий телефон, но я не даюсь, хриплю, словно зомбак, стискиваю проклятый гаджет, прижимаю его к животу, — Игнат! Да еб твою… Охрана! Врача! Врача сюда! Вы нахуя его по башке так били? Я разъебу тут всех, если у него чего-то будет!