Че-го???
И вот тут-то ко мне дар речи и возвращается…
Открываю рот, и Тошка мгновенно узнает о себе кучу новых сведений. В частности о том, кто у нас тут с головой не дружит, и кто на ком женится летом.
К концу моего спича парни уже ржут в голос, Тошка синеет и пытается рвануть ко мне, очевидно, чтоб рот закрыть, но Сашка не пускает.
Да и блондин, Артем, тоже грудью встает на мою защиту. Завязывается небольшая, но довольно злобная потасовка между парнями. Я краснею, бледнею и дико жалею себя. Сто процентов, после такого концерта, ребята не захотят иметь со мной ничего общего. Сейчас защищают, да. Но зачем им проблемная певица?
И только их другу плевать на некрасивую сцену, развернувшуюся прямо у него над головой. Он поглощен своим делом, глаза горят, пальцы с бешеной скоростью бегают по экрану, набирая текст.
— Мы с тобой потом поговорим! — в итоге, Тошка, под гнетом обстоятельств и превосходящих сил противника, разворачивается и выскакивает из зала.
Парни переводят дух, а затем, опять же, словно по команде, поворачиваются и смотрят на меня.
— Ну, и что это было, Рапунцель? — спрашивает Сашка, я пожимаю плечами, отказываясь отвечать за внезапное сумсшествие бывшего друга, и в этот момент подскакивает со своего места третий участник группы:
— Все! Бляха, это будет бомба, отвечаю! — тут он с удивлением оглядывается по сторонам, затем всматривается в наши раскрасневшиеся после недавней перепалки физиономии и с удивлением спрашивает, — а че тут было-то?
Парни переглядываются, а затем начинают хохотать. И я вместе с ними, потому что очень уж лицо у этого татарского поэта уморительное.
Смеюсь, чувствуя, как отпускает напряжение целого дня, тяжелого и мучительного. И думаю, что, возможно, идея с прослушиванием была неплохая. Кажется, кто-то наверху повернулся ко мне лицом для разнообразия.
26
— Не, Васька, не так, — у парня с монгольским разрезом глаз оказывается очень смешное имя, Рафик. И поистине азиатская упертость и дотошность. Он в очередной раз тормозит меня чуть ли не на начальных нотах, терпеливо объясняя, как именно следует вступать.
Я слушаю, киваю, парни на своих местах тупо скучают, но ни слова против не говорят. В том, что касается творчества, Рафик — признанный авторитет. Судя по всему, именно он все песни для группы пишет и на ноты их перекладывает. Аранжировкой занимается Сашка, а Артем — просто послушный исполнитель. Каждый на своем месте, в общем. И мне ужасно хочется тоже оказаться с ними на одной волне. На своем месте. Потому на допы положен жирный минус, по крайней мере, сегодня, и я полностью погружаюсь в процесс.
— Вот смотри, ты начинаешь здесь. Все время здесь! А надо… — Рафик показывает место на нотоносце, я снова киваю.
— Давай еще разок, — командует Сашка, получив отмашку от Рафика.
И начинает мягким, обволакивающим баритоном, от которого у девчонок сто процентов сердечки начинают сбоить:
— Ты проходишь мимо каждый день,
каждый день
Я смотрю шальными — и опять
словно тень
за тобою следом каждый день
каждый день
бредом, просто бредом
мне все это кажется…
Я облизываю губы, ловя ритм, что задает Сашка, и вступаю нежно-нежно, аккуратненько:
— Твои глаза меня смущают, слишком ярко…
Твои слова меня заводят, слишком жарко
Ты взгляд горящий не отводишь, сгораю
Ты только следом ходишь, ходишь… за мною…
В этот момент вступает битом Артем, добавляя четкости ритму, и я прикрываю глаза, ловя общий вайб, невероятно красивый и чувственный. И перед внутренним взором у меня отчего-то черный-черный, яростный взгляд Каменева… А в следующее мгновение — шальной, веселый и настойчивый взгляд Лиса… Спохватившись, что думаю вообще не о том и не вовремя, торопливо распахиваю ресницы и подхватываю припев, стараясь вытягивать его на чувственной тональности.
— Твои глаза — мое несчатсье, погибель…
В этот момент я наталкиваюсь взглядом на зрителя, молчаливо наблюдающего за нами из глубины зала, и чуть не сбиваюсь с ритма.
Откуда он тут?
Когда пришел?
Смотрю на ребят, но они увлечены и не обращают внимания на то, что за нами наблюдают посторонние.
Я понимаю, что прерываться сейчас, когда у нас только-только все начинает складываться, нельзя, а потому перебарываю внутренний мандраж, и продолжаю чуть дрогнувшим голосом:
— И только в них себя ищу я, тону я
И только ты меня удержишь и примешь
И лишь тебя давно люблю я…
Люблю я…
Я замолкаю, неотрывно глядя в темные глаза Каменева и едва переводя дыхание.
Он же, как мне кажется, весь подался вперед, словно зверь перед прыжком, напряженные скулы, четко очерченные заострившиеся черты лица… Боже… Да что со мной?
Занятая своими переживаниями, я не сразу осознаю, что меня, оказывается, хвалят.
— Офигенно, Вась! — говорит Рафик, подставляя мне ладонь для хлопка, — у тебя в финалочке такая хрипотца проявилась — чистый секс! Запомнила, как это сделала?
Киваю, машинально давая ответную пять.
— Ну вот так и будешь делать, — решает Рафик, — я реально, когда слушал, чуть не кончил.
Осознав, что такое он несет, вспыхиваю и отворачиваюсь, а Сашка, нахмурив брови, принимается выговаривать Рафику:
— Слышь, ты за языком следи. У нас тут девочка-ромашка. Напугаешь, сбежит!
— Да кто ж ее теперь отпустит? — улыбка у Рафика получается хищная, а лицо монгольского завоевателя — излишне довольное.
Он осматривает меня с ног до головы, и я, вспыхнув еще больше, невольно делаю шаг назад.
Ну надо же, блин!
Так хорошо все было! И Рафик этот, на самом деле, большой молодец, талантище. Вон, какую красивую песню на коленке за десять минут сочинил! А сейчас ведет себя, как моноголо-татарин на завоеванных русских территориях!
— Я вообще считаю, что ее надо брать, как можно скорее, — говорит он, ухмыляясь, — а то тут уже невнятные чушпаны нарисовались всякие. Не уследим, утащат и под замок посадят! Давай, Рапунцель, выбирай…
— Она уже выбрала, — раздается холодный низковатый голос из зала.
Все оборачиваются на звук, а я, с тихим вздохом, прощаюсь со своей несостоявшейся карьерой певицы.
Сначала Тошка, потом эти шутки неуместные, а на закуску — Камень…
Меня сейчас из зала выпнут быстрее, чем успею “всем пока” сказать.
Ну что поделать? Не сложилось…
— Камень? — удивленно спрашивает Сашка, — а ты тут какого забыл? Или она твоя?
Он поворачивается ко мне и с обидой говорит:
— Ты чего молчала-то?
— Я-а-а-а…
Мне надо что-то сказать, но не получается, потому что Камень внезапно разговорчивый.
— Моя.
Ой. Просто — ой.
— Ну блять… — разочарованно тянет Рафик, а Артем усмехается, глядя на расстроенное лицо приятеля.
— Слушай, Камень, — осторожно, не напирая, начинает Сашка, — мы ничего такого, ты же понимаешь? Просто она поет охуенно, нам как раз надо…
— Да, — медленно кивает Каменев, не сводя с меня взгляда, — охуенно… И не только вам надо…
— Ну так что? — продолжает разговор Сашка, — вне в норме тогда?
— Все в норме! — рявкаю я, приходя в себя и злясь на чересчур разговорчивого Камня.
Надо же, какой наглый! Да еще и врет!
Но опровергать этот бред не спешу, отметив, насколько аккуратными стали парни из группы, когда Каменев назвал меня своей. И взгляды перестали быть тягуче-сладкими, и блеска в глазах поубавилось. Так, глядишь, и на нормальный рабочий ритм перейдем.
А мне, несмотря на некоторые непонятки, ужасно хочется с ними работать.
Пока пела, такое удовольствие получила, просто от одной принадлежности к чему-то невероятно клевому, красивому, стильному! Не хочу это все терять! Но и становиться мишенью для грубых ухаживаний, а чувствуется, что парни только так и умеют, им другого и не требовалось никогда, с их популярностью и внешностью, не хочу.
