Тут же, словно отвечая на мое легкое недовольство и разочарование, прилетает смс от Лиса.

“Хочу тебя, малыш”.

Ох…

Губы сами собой разъезжаются от улыбки.

Кидаю в ответ поцелуйчик и возвращаюсь обратно на пару.

— Очень рад, что вы решили нас все же не покидать, — высказывается по поводу моего появления преподаватель по физиологии.

Краснею, втягивая голову в плечи. Боже, меня тут распнут сейчас взглядами…

— У нее любовь, не до занятий, — ехидно комментирует кто-то из девчонок с задней парты.

Даже не смотрю, кто там такой злоязыкий, сажусь на свое место.

Было бы глупо ждать, что меня продолжат не замечать после того шума, что навели в универе и общаге парни. И это если еще вынести за скобки внезапную популярность из-за того, что в группе Колесника пою…

Обратная сторона, да…

— Но вообще, — отвлекается от меня преподаватель, многозначительно поднимая палец, — на мои пары и опаздывать нежелательно. А пропускать вообще нельзя. У студента есть только одно оправдание для пропуска пары — смерть.

— А как же любовь? — это уже кто-то из парней глумится.

А препод неожиданно серьезно и философски пожимает плечами:

— Любовь — это почти то же самое, что и смерть…

Пары заканчиваются в пять часов, и мне с непривычки дико тяжело. На последних силах тащусь в актовый зал, где сегодня будет репетиция.

Удивленно осматриваю пустую сцену.

Ребят нет, только Рафик сидит в первом ряду, что-то быстро пишет.

— Рапунцель! — улыбается Рафик, отрываясь от блокнота, видно, стих записывал по вдохновению, — сегодня домой! Ты чего, не читала в чате?

Моргаю, словно в замедленной съемке, достаю телефон, смотрю.

Надо же, пропустила сообщение.

И еще парочку от мамы, оказывается.

— Давай, завтра уже, — Рафик складывает вещи в карманы куртки, — ну ты даешь. Ладно, я забежал посмотреть кое-что тут… А то бы вообще дверь поцеловала закрытую. Тебя довезти домой?

Отказываюсь, в легком коматозе от усталости выхожу в вестибюль.

Звоню Лису, слушаю долгие гудки. У Камня та же песня.

Почему-то накатывают такие странные равнодушные злость и обида. Надо же, то прохода не давали, а тут словно забыли обо мне.

И вот умом понимаю, что это не так, что дела, наверно, у них, не все же возле телефона сидеть и ждать, когда позвоню, а негатив никуда не девается.

Возможно, дело в том, что устала сильно еще.

Сажусь на лавочку в вестибюле, смотрю сообщения от мамы.

Что-то про здоровье пишет. Заболела. И надо лекарства.

Не просит, чтоб приехала, но это сквозит в строчках.

Папа на смене уже, а она не может, больничный взяла.

И как-то становится не по себе. Все же, я одна у них… И, получается, бросила… Даже за лекарством некому сходить.

— Вась, ты чего сидишь тут? — тормозит возле меня Тошка.

— Да так… — неопределенно машу телефоном, — думаю… Домой надо заехать. В аптеку сначала…

— Отвезти? — хмурится он, подходя ближе.

— Да нет… Я сейчас Лешке наберу…

— Ну ок, пока.

Он уходит, я снова набираю сначала Камню теперь, потом Лису. Та же музыка. Пишу сообщения. Не прочитаны пока.

Черт…

Выхожу на крыльцо, охаю от ветра, щедро швырнувшего мне в лицо горсть снега.

Придется на автобусе. Сначала в патеку, потом…

— Вась, за тобой заедут или нет? — Тошка, оказывается, еще не уехал, стоит, сметает с машины снег.

— Нет, похоже… — вздыхаю я.

— Садись, — кавает он на дверь машины, — докину. Как в старые добрые… — и улыбается печально.

Я вспоминаю, как мы с ним катались иногда на его машине. Как гордился Тошка своими водительскими умениями.

Улыбаюсь. Хорошие времена были, да…

Ловлю его взгляд на своем лице. И улыбку, отзеркаливающую мою…

— Садись, Вась, — вздыхает Тошка, — не кусаюсь я.

Ветер, словно подгоняя в принятию решения, толкает в спину, пронизывает холодом.

И я сажусь в салон, невольно счастливо выдыхая от тепла.

В конце концов, ну что может случиться?

Тошка вполне в адеквате. Понял, что был не прав, извинился. Не убивать же его теперь за те слова неосторожные, на эмоциях сказанные?

— В общагу? — спрашивает Тошка, садясь за руль.

Снова смотрю на экран телефона, но сообщения все еще не прочитаны.

— Давай в аптеку, а потом к родителям. Получится?

— Без проблем, — кивает Тошка, — давай, музыку настрой пока.

Тянусь к панели, выбираю плей-лист, включаю…

И снова улыбаюсь. Теперь уже от знакомой мелодии.

Как в старые добрые, когда мы катались по летнему городу, и я подставляла лицо свежему ветерку из окна…

Ловлю снова на себе Тошкин взгляд.

— Я скучаю, Вась, — говорит он.

Ничего не отвечаю, просто отворачиваюсь к окну.

Наверно, я тоже чуть-чуть скучаю…

— Мама! Это не смешно! Открой уже!

Я все еще колочу по двери кулаками, но уже выдыхаюсь. Как-то очень быстро выдыхаюсь, с усилием прижимаю ладони к дверному полотну, стараюсь перевести дыхание и успокоить звездочки перед глазами.

Мне кажется, что происходящее — бред, что я сплю и вижу дурной сон, кошмар, что-то вроде того, который когда-то давно видела… Про ведьму что-то, про ее острый черный ноготь, со скрипом скользящий по моей ладони. Шепот, черные-черные глаза…

И неотвратимость судьбы, бесконечностью космоса летящая на меня.

Тогда я проснулась, с невыразимым облегчением осознала, что все увиденное — бред, и как-то очень быстро забыла про этот сон.

Может, и сейчас так же произойдет?

Надо просто позволить себе лечь… Прямо тут, на коврике в квартире родителей… Закрыть глаза…

И открыть их уже у себя в комнате, в общаге, глядеть на такой привычный потолок с трещинкой, слушать спокойное дыхание Маринки и думать с удивленным облегчением, какой глупый сон увидела, надо же…

Словно мама, радушно встретив меня чуть ли не у порога и усадив за стол покушать, отпраздновать наступивший Новый год, затем как-то переменилась, пробормотала что-то о том, что ей надо выйти…

И вышла.

И я даже не сразу поняла, что она заперла меня в квартире!

И в этот раз — без запасного ключа!

Такая глупость, такой бред…

Этого просто не может быть! Это же мама…

Мне становится обидно до слез. И я плачу, глупо, по-детски размазывая слезы по щекам. Сижу на коврике перед дверью, словно котенок, которого принесли с помойки, покормили, пообещали любить и гладить… А потом бросили одного в пустом чужом пространстве. Без возможности выбраться.

Зачем она дверь закрыла? Почему не выпускает?

Мне становится все тяжелее дышать, голова кружится сильнее, и сил хватает только чтоб вяло скрестись по двери и шептать:

— Мама, мама… Мамочка…

Мой шепот похож на слабый мяв того самого брошенного котенка.

И, наверно, настолько же бессмысленен.

Не пожалеет никто. Не придет.

Меня зачем-то заперли. И, похоже, чем-то опоили, потому что перед глазами круги, а в голове — сумбур.

И позвонить некому… Телефона нет. Мама из сумки забрала, а я и не заметила…

Господи, какая глупость была — ехать сюда! Глупость!

Не надо было…

Но зачем она так со мной? За что? За то, что не слушалась? Но ведь я ничего плохого…

Сознание уплывает, и в какой-то момент меня выносит куда-то за грань реальности.

Сквозь темную патоку в сознании слышу, как открывается дверь, как надо мной кто-то разговаривает.

И голоса, грубые, холодные… Мамин голос, папин…

Почему они… такие? За что?

— Ну вот, что теперь делать с ней? — это отец.

Его пальцы, пропахшие табаком и машинной смазкой, грубо трогают за щеки, разворачивают. Пытаюсь открыть глаза, не могу.

И звуки разносятся, отбиваясь эхом в гулкой голове.

— На кровать надо… — мамин голос. В нем неуверенность и досада, — кто ж знал, что такая хилая? Совсем ничего не жрет там, в общаге своей!

— А я говорил, не надо отпускать! — рычит на маму отец, тянет меня за руку вверх.