К тому же, я пристально присматриваюсь к преподавателям, зная, что многие из них параллельно работают еще и в других учебных заведениях. Может, кто-то заметит меня и возьмет старательную активную студентку в качестве помощника? На такое шансы минимальны, но и поступить сюда, в этот универ, тоже было непросто. Я же сделала? И тут справлюсь!

На вечеринку в честь посвящения первокурсников в студенты я идти не планировала, кстати.

Учебы много, доклад писать еще по истории психологии… Но сначала пристала Маринка, с которой мы подружились за этот месяц. Уговаривала меня несколько дней, дула губы, ставила ультиматумы и прочее.

Я была тверда, отмахивалась с досадой.

Но затем меня поймал между парами Тошка и в категоричной манере потребовал не ходить на “всякие сборища”.

Я прищурилась, отступила на шаг и, рявкнув:

— Рано я тебя простила!

Пошагала прочь от друга.

Злясь на его снова проснувшийся махровый шовинизм.

Ну надо же! Только-только помирились, стали снова общаться, и он опять за старое!

И меня не столько запрет взбесил, в конце концов, я сама никуда не собиралась, сколько то, что Тошка позволил себе мне что-то запретить. Дурак, что ли? Мало мне родителей, все еще считающих меня своей собственностью, так еще и он!

Я шла, вспоминала лицо своего друга, когда он пытался со мной помириться, после происшествия в первый учебный день. Его виноватый внимательный взгляд, слова сбивчивые о том, что он просто не успел тогда ничего сказать, что он потом поговорил с Лисом, пригрозил ему, и тот больше никогда, и прочее, прочее, прочее…

А я смотрела на него и видела моего друга детства, веселого бесшабашного Тошку.

Он как-то залез на дерево, чтоб снять котенка, а потом посмотрел вниз и испугался… И кричал на весь двор, звал на помощь, пока не прибежала его бабушка и не сманила его с дерева. Котенок, что характерно, смылся задолго до этого. Без посторонней помощи. А у Тошки было такое испуганное, зареванное лицо… И я удивлялась: ведь он старше меня на три года… Почему боялся?

Маленького мальчика, проглядывающего через черты красивого, уверенного в себе парня, было жаль.

И я простила.

Мы снова начали общаться, как прежде, и даже мемчики по сто штук на дню друг другу слали.

Но вот ездить с Тошкой в машине до универа я отказалась. Не знаю, почему, не анализировала это все. Просто решила, что так будет лучше.

Тошка пару раз попытался настаивать, но после отстал.

Про вечеринку я ему сама сказала, со смехом упомянула, что Маринка никак не угомонится…

И Тошка прискакал буквально на следующей перемене!

И снова попытался включить альфа-самца!

Я шла, надуваясь от злости, и на этой же злости написала Маринке сообщение, что пойду на вечеринку.

Просто потому, что хочу! И сама решила! И никто меня не остановит!

И вот теперь, мягко покачиваясь в незнакомых, но таких горячих объятиях какого-то парня, ощущая, как кружится голова и тяжелеет грудь, я думаю, что правильно все сделала…

Такая музыка, так хорошо…

— Пахнешь — охереть… — мурлычет за моей спиной мартовским котом нежданный партнер по танцам, и я, вздохнув, откидываюсь на крепкую грудь, наслаждаясь такой серьезной опорой. О-о-о, это так круто, знать, что тебя удержат… Не дадут упасть…

Музыка все нежнее, руки парня все тяжелее, слова — все откровенней.

И я начинаю испытывать легкое беспокойство. Оно пробивается через морок спиртного, которое я зачем-то выпила, наверно, все на той же злости. И Маринка потом принесла еще… И говорила: до дна. А я никогда не пила спиртного… А оно так расслабляет…

— Хочешь уйти отсюда, малыш? — шепчет парень и мягко увлекает меня куда-то в сторону.

— Куда? — я совсем не хочу уходить, мне все нравится: и вечер, и музыка, и мой танец. И он, тот, кого я пока что не вижу, но очень хорошо чувствую… Он высокий, от него вкусно пахнет, и губы у него горячие…

Прикосновение-поцелуй к шее обжигает и заставляет прийти в себя.

Испуганно раскрываю глаза, понимая, что уже погрузилась в какое-то странное, полуобморочное состояние, и позволяю человеку, которого вообще никогда не видела, (и не вижу все еще, кстати!) делать со мной странные и пугающие вещи!

Разворачиваюсь в крепких горячих руках поднимаю подбородок, щурюсь, пытаясь в полумраке разобрать лицо парня.

И в изумлении раскрываю рот.

Передо мной — Лис.

Тот самый мерзкий гад, два раза посмеявшийся надо мной!

Тот самый, что в последнее время с завидным постоянством попадается мне на глаза, и каждый раз, когда мы пересекаемся в коридорах универа, ошпаривает меня нахальным, насмешливым взглядом, заставляя краснеть от злости!

И именно он сейчас держал так крепко, танцевал так чувственно, шептал на ушко так интимно…

Это что, насмешка такая, что ли?

Осознание произошедшего трезвит похлеще внезапно опрокинутого на голову ведра ледяной воды. Не то, чтоб я пробовала когда-либо такое, но теперь очень даже хорошо себе представляю эффект.

Становится одновременно холодно и жарко, кожа покрывается мурашками и потом, а во рту сохнет.

Лис смотрит на меня все так же насмешливо, как и обычно, но теперь на дне его нахальных глаз что-то еще читается. Такое… непонятное. Жутковатое. Хотя, наверно, это просто огни стробоскопа так отражаются.

Придя в себя от первого шока, я мгновенно начинаю действовать. Дергаюсь в горячих руках и пытаюсь отступить назад.

Но и одно, и другое никакого эффекта не приносят. Положительного эффекта. А вот отрицательный — да.

Лис хмурится и легко преодолевает мою попытку вырваться, дергает к себе еще ближе, так, что между нами вообще расстояния никакого не остается! Вынуждает меня задрать подбородок выше, чтоб не потерять зрительный контакт, наклоняется чуть ниже, и я чувствую, как от него едва уловимо пахнет спиртным.

Он выпил? Он потому себя так ведет?

— Отпусти! — снова дергаюсь я, возмущенно упирая ладони в белую футболку, слепяще отражающую блики светомузыки. — Ты чего?

— Ничего… — он чуть щурится, по-прежнему удерживая и, похоже, даже не замечая, что я тут пытаюсь вырваться, вообще-то! — Ничего…

— Ну тогда отпусти! — потеряв надежду освободиться по-хорошему, изо всех сил бью обеими ладонями в крепкую грудь парня, тут же шиплю от боли, потому что там у него, похоже, железный корсет! Или кираса, как у древних рыцарей! Только очень горячая. — С ума сошел?

— Похоже… — Лис наклоняется еще ниже, и его дыхание обжигает мои губы, высушивая их еще больше, — пойдем поболтаем, малыш?

Воздух мгновенно испаряется между нами, щеки мои горят, а в голове — сплошной сумбур и страх, перемешанный бог знает, с чем.

Он определенно сошел с ума!

Ведь если до этого был вариант, что Лис просто не понял, с кем обжимался, ну мало ли, темно, мигает свет, да и выпил он, то сейчас-то что? Зачем так себя ведет? Почему не отпускает?

Вокруг нас беснуется толпа, с импровизированной сцены что-то орет диджей, мигает свет, делая происходящее нереальным, инфернальным.

И сама ситуация такая же…

Я даже сначала думаю, что ослышалась.

Лис предлагает… Что? Поболтать?

Одурел?

— Да с чего мне с тобой болтать? — отклоняюсь назад, чуть ли не переламываясь в талии, потому что его руки — как оковы, не разжимаются, наоборот, тяжелееют! — Попутал? Пусти же!

А в следующее мгновение Лис показывает, что до этого момента я еще была очень даже свободна.

Потому что одна его ладонь легко перемещается мне на шею, одновременно захватывая затылок, а вторая еще сильнее сжимает, притирая к горячему телу. Я не успеваю, да и не могу больше ничего сделать, только рот раскрываю то ли для очередного возмущения, то ли для крика о помощи.

Ни то, ни другое мне провернуть не удается, Лис легко пресекает мои попытки, прижимаясь твердыми жесткими губами к моим и лишая одновременно воздуха и всякого соображения.