Я растерянно уперлась в его плечи ладонями, принимая напор и огонь его поцелуя.

Сознание плыло, и плевать было на все на свете. И на то, что мы — в общественном месте, на парковке универа, и на то, что до начала пары осталось меньше минуты… На все. На все плевать!

Я ощущала в себе странную восхитительно-разрушительную потребность в происходящем!

И, когда Лис, оторвавшись от меня лишь затем, чтоб Камень мог тоже поцеловать, еще горячей и грубее, полностью подчиняя, отключая инстинкт самосохранения, с тихим матом принялся сдирать с моих плеч пуховик, я только прикрыла глаза, отдавясь их рукам. Уже привычно. И с таким сладким предвкушением, с такой готовностью, которые даже в этой критической ситуации изумили.

До сих пор не представляю, что было был дальше. Верней, очень даже хорошо представляю. В красках.

Но, к счастью, у одного из нас все же в голове осталось хоть чуть-чуть мозгов.

Камень, оторвавшись от меня, тяжело оглядел мое растерянное лицо, раскрытые губы, наглые пальцы Лиса на голой груди, виднеющейся в уже распахнутой рубашке, затем скользнул взглядом по запотевшим окнам машины…

Выругался тоскливо, отжимаясь от сиденья.

— Лис, прекращай!

— Да бляа-а-а… — неверяще протянул Лис, — каменная ты морда, да похер на все, сдохну же сейчас…

— Все, я сказал! Маленькая, застегнись.

Я села, приходя в себя и ужасаясь тому, что успели за пару минут буквально натворить с моей одеждой парни. И не только с одеждой, но и со мной!

Как мне идти с таким бьющимся сердцем, с такими красными щеками? И взгляд, наверняка, дурной!

— Может, поехали обратно, а? — неугомонный Лис чуть ли не подпрыгивал на сиденье сзади, никак не желая успокаиваться, — малыш, похер на этот универ. Все равно там никто уже ничего не делает! До Нового Года пара дней всего!

— Кресло ее возвращай обратно, — скомандовал Камень, с видимым усилием отворачиваясь от меня и сканируя пространство вокруг машины. — Вася, сейчас выйдешь, а мы уедем. Приедем потом, отвезем на концерт. И там подождем. Все, иди.

Я заколебалась, решая, что сказать на прощание, и он с нажимом провторил:

— Иди, Вася!

— Пока, малыш, — грустно сказал Лис, глядя на меня глазами обиженного, брошенного всеми котика, — будешь про меня думать?

— Завали уже! — рявкнул Камень, а я только нерешительно кивнула, так и не придумав ничего, что можно было бы сказать в такой ситуации.

Да и что тут скажешь?

И что ответишь на многочисленные подколы девчонок, наблюдавших мою высадку из машины Камня?

Только, пожалуй, порадуешься, что тачка тонированная в хлам, и совершенно не видно, чем мы там занимались, и сколько там вообще находилось людей.

Хотя, по моему разворошенному, взбудораженному виду вполне можно было понять, чем мы таким занимались…

Два дня до Нового Года прошли в режиме нон-стоп.

Днем я училась, умудряясь каким-то образом даже сдавать зачеты и не оставлять хвосты. Потом репетировала с Колесником и его командой.

Выступала, чисто на автомате отрабатывая программу.

А по ночам сходила с ума в руках своих парней.

Это было настоящее безумие без перерыва на подумать и осмыслить происходящее. Да и чего его осмысливать?

Его можно было только принять.

И я приняла.

Себя, сумасшедшую нимфоманку, не умеющую остановиться и не желающую тормозить.

Их, безумных, бешеных собственников, в которых такое вот дикое, ревнивое желание забрать друг у друга побольше меня, моего времени, моего тела, каким-то странным образом сочеталось с удивительной слаженностью в постели и каким-то невероятно чутким, невозможно правильным отношением ко мне.

Странно, они делали со мной совершенно дикие, очень-очень грязные вещи, но я не чувствовала себя грязной. Не ощущала себя использованной.

Может, все дело в том, что, после наших бешеных постельных игр, они целовали меня? Так нежно, так правильно, так сладко, удивительно контрастируя с недавним постельным безумием?

Гладили, осторожно, умело, успокаивая суматошно бьющееся сердце и напряженные до боли нервные окончания?

Шептали что-то очень-очень важное. То, чего мне никогда никто не говорил… И не скажет… Но это я потом уже узнаю.

Мой первый секс-опыт был настолько странным, огненным и сумасшедшим по накалу и эмоциям, что с ним так и не смогло ничего сравниться в будущем, когда получилось избавиться от наваждения. Избавиться, но не забыть.

Такое забывать не хочется.

Да и не нужно.

— Ну чего ты молчишь? — тормошит меня Маринка, которую я не видела ровно с Нового года, и даже раньше. Ее Тигр утащил за пару дней до праздника куда-то в свой город, и мы даже толком не переписывались.

Все мое время было плотно занято парнями.

И вот теперь, в первый вечер, когда я ночую в общаге, после безумных новогодних каникул, мы все никак не можем поговорить.

То кто-то приходит бесконечно, узнав, что мы дома, а, значит, есть что пожрать. Корзинка с фруктами сегодня с утра заняла свое привычное место у порога, то есть, мой неизвестный поклонник знал, что я уже дома. И, кстати, ни Лис, ни Камень так и не признались, что это — их инициатива. Наоборот, хмурились и выясняли, кто это такой бесстрашный меня тут фруктами подкармливает.

Маринка явилась уже ближе к вечеру, счастливая, светящаяся, и с порога принялась тормошить меня, рассказывая, как она провела эти каникулы. В подробностях рассказывая. Самых-самых.

И теперь ждет от меня похожей откровенности.

А я…

Я не могу.

И не потому, что стыжусь, хотя и это, конечно, тоже.

Я просто не знаю таких слов, которыми можно было бы в полной мере описать все то, что мы делали на этих каникулах, на турбазе в горах.

И ведь даже не соврешь, что на лыжах каталась! Потому что не на лыжах я каталась, да.

— Ну… Все было хорошо… — неопределенно отвечаю я, — мы гуляли… И катались… Да…

— И?.. — после паузы, поняв, что от меня не дождется больше ничего, уточняетМаринка, — как все прошло-то? Или вы еще до Нового года успели?

— Эм-м-м…

— Мазь купила, которую я советовала?

— М-м-м-м…

— Блин, вот ты мычалка! Слова не вытянешь! Ну и ладно! Захочешь, расскажешь. Слушай, а знаешь, что Тигрик сказал вчера?

— Что?

— Что Камень с Лисом чего-то мутят!

— Что???

— Ну… Бизнес, там, какой-то…

Я молчу, оглушенная новостью.

За все каникулы мы ни разу не поговорили про планы на будущее, про то, что Лиса отлучили полностью от отцовской кормушки я узнала случайно, парни отнекивались, не желая со мной ничем таким делиться, не желая волновать.

И вот теперь новость, что они будут вместе что-то делать… А мне ни слова! Почему? Настолько плевать на меня? Я — лишь для постели? Для разговоров нет?

Сижу, переживая и пережевывая в голове свои сомнения и мысли, а фоном идет бесконечная болтовня Маринки:

— И, главное, так неожиданно… Только что они морды друг другу били, тебя делили, а тут уже вместе что-то мутят… Тигрик говорит, ребята в недоумении все…

Ага…

Не только ребята…

— Ты могла бы хоть первого числа приехать, — наезжает на меня мама по телефону, — надо же, какая, неблагодарная. И за что Создатель так с нами… И перед соседями стыдно…

Ну, главное, чтоб перед соседями не стыдно было, да.

— Хватит, мам. Мне надо идти, — прерываю я ее излияния, и на том конце связи становится тихо. Я и сама удивляюсь.

Раньше я не прерывала вот так, резко, всегда терпеливо выслушивала бесконечные тирады по телефону, по крайней мере, старалась. Почему-то не хватало душевных сил просто все оборвать.

Но вот сейчас, после безумных новогодних каникул, после всего, что случилось, я ощущаю, как невероятное давление совести, которое, оказывается, все это время надо мной висело, незримо, но тяжело, становится слабее.

Мама никаких уроков из нашей ссоры не извлекла, не задумалась, почему я так поступила, почему сбежала из дома и не хочу приезжать даже на праздники. Она уверена, что проблема во мне.