— Пристегнись, малыш, этот утырок водить вообще не умеет.

Камень, страшно разозлившись и удивившись нахождению Лиса в машине, зарычал злобно:

— Пошел нахуй из тачки!

— Завали, придурок, — спокойно ответил Лис, — и заводи уже. На первую пару опоздаем. У меня лично ничего страшного, а у тебя, я слышал, Говнюк, да? Он любит в мозг ебать за опоздания…

— Разберусь, — проскрипел злобно Камень… и завел машину, больше не настаивая на немедленном катапультировании соперника из салона.

Перед тем, как выехать со стоянки только добавил мстительно:

— Надеюсь, у твоей картонки колеса свинтят, пока ты на халяву катаешься с нами.

— Заебутся обратно вкручивать, — беззаботно ответил Лис, наклонился ко мне и жарко выдохнул на ухо:

— Малыш, а чем тебе моя девочка не понравилась?

— Маленькая очень, — честно ответила я, косясь на сжавшего руль Камня. Он как раз выезжал по кольцу, не мог особенно отвлекаться. Только слушал нашу беседу и злобно шевелил ушами.

— Любишь побольше? — усмехнулся пошло Лис, а его пальцы нежно прошлись по шее. Ух… Мурашки… — Ты удивишься, насколько первое впечатление обманчивое… Тебе понравится со мной… ездить…

— Лис, я тебя выкину сейчас, отъебись от нее, договорились же! — не выдержал Камень, а я, чуть отклонившись от загребущих пальцев Лиса, подхватила тему:

— Так договор о чем был? Я так и не поняла.

— Что выбираешь ты, малыш, что непонятного? — удивился Лис.

— И что мы тебе поможем, если не сможешь… сама, — добавил Камень.

И так они это спокойно говорили, что я даже возмутиться толком не смогла. И возразить опять, что я не хочу, что вообще не планирую ничего подобного, тоже не получалось. Потому что всем присутствующим было понятно, что хочу. Может, пугаюсь такого напора, но явно очень склоняюсь… Если бы не так было, то разве бы я позволила то, что позволяла этим двоим? Нет, конечно!

И они это понимали, да и я тоже.

И это концентрированное понимание ситуации накалило обстановку в салоне до предела.

Я ничего не могла сказать, а парни просто терпеливо ждали, когда я уже полностью приму все, как есть.

— Обещайте не настаивать, — выдавила я единственное, что пришло в тот момент в голову. И снова не спросила, каким образом будут помогать. Боялась услышать ответ. Так же, как и вчера. Просто боялась. Трусиха. — Обещайте не напирать…

— Хорошо, малыш, — тихо сказал Лис, а Камень кивнул только, — обещаем. Сама решишь.

— И вы отстанете, да? Да? — продолжала добиваться я больших бонусов в договоре.

— Да, маленькая, — ответил Камень глухо, — обещаем.

Я только кивнула, больше так ничего и не придумав.

Остаток пути прошел в напряженном молчании. Камень рулил и посматривал на меня. Лис гладил по голой шее длинными татуированными пальцами и, кажется, пытался нюхать мои волосы.

Понятно, что из машины я вымелась быстрее, чем оба парня смогли сообразить и остановить меня.

Не тормозя от их удивленных окликов, я побежала к крыльцу, по пути столкнувшись с несколькикми однокурсницами и с огромным облегчением упав им на хвост.

До первой пары я носилась с девчонками, игнорируя вопросы про пуховик и машину Камня, из которой я выскочила на глазах у всего универа. Потом была пара истории психологии, начавшаяся сакраментальным:

— Ну что, друзья мои… Будем считать, что зачет прошёл успешно. Я в очередной раз убедился, что вы ничего не знаете…

И закончившаяся сложным разговором с профессором.

А теперь эти два бессовестных, забывших о своих обещаниях гада вообще не планируют меня слушать!

И я… Я тоже ничего не могу планировать…

И сделать ничего не могу…

Они трогают, гладят, шепчут что-то, настолько горячее, что мозги плавятся. И беспомощность собственная портясает. Меня качает от напряжения и страха, перемешанных с возбуждением, острым и болезненным.

Это невозможно выдержать!

Последняя мысль перед тем, как мозг отключается из-за стресса, пугащая: а если это именно так они собрались помогать мне принять верное решение???

Гореть мне в геенне огненной за то, что чувствую сейчас! И за то, что ничего не делаю, чтоб это прекратить…

Мне кажется, что еще чуть-чуть, и я бы, сойдя с ума от слабости своей, душевной и телесной, позволила бы этим двум бессовестным негодяям сделать с собой… По крайней мере то же самое, что они сделали совсем недавно, буквально в четверг на прошлой неделе, а кажется, будто в прошлом веке, настолько всего много случилось за эти короткие дни.

Мгновенно возникшие не в голове даже, а в теле, ощущения того безумного стыдного удовольствия, что испытала от наглых, умелых рук и губ этих парней, затмевают полностью даже те искры разума, что все еще, каким-то чудом, не иначе, появляются в мозгу.

— Вы… Вы все неправильно… — все же, наверно, исключительно на инстинкте самосохранения, пытаюсь сопротивляться я двойному пагубному воздействию, а парни, кажется, все больше и больше сходя с ума, уже даже не перетаскивают меня из рук в руки, как до этого, деля лидерство, а, словно придя к единому какому-то решению, слаженно трогают, гладят, и руки их не убрать никак! Не успеваю я это делать! Только, кажется, за одно широкое запястье цепляюсь, чтоб оттолкнуть, как на месте послушно соскользнувшей прочь ладони тут же появляется другая, такая же нахальная! Уворачиваюсь от горячих, слишком уж наглых губ одного насточивого хищника лишь для того, чтоб попасть во власть других, еще более горячих, обжигающе искренних и страстных!

И голова кружится, на ногах не могу устоять, да это от меня и не требуется! Все равно упасть не получится, слишком уж сильно прижимаются, слишком уж крепко держат!

Дыхание все тяжелее, руки все настойчивей, а объятия все грубее.

И я все дурнее и дурнее…

Гореть мне… Ох, гореть…

— Бля-а-а… — чей-то тихий, но очень злобный голос резонирует с нашим уже совместным, одним на троих, дыханием, заставляя замереть. Всех.

Я открываю глаза, с трудом фокусируясь на происходящем…

И вскрикиваю в ужасе, обнаружив себя, практически висящей на Камне! А рубашка моя, строгая, на все пуговицы до того застегнутая, теперь распахнута на груди! И лапы Лиса, татуированные, наглые, хищные лапы, лежат на голом животе! Очень по-собственнически лежат!

И ремень у джинсов расстегнут!

И сумка валяется, брошенная, и из нее вывалились тетради с лекциями! И ручки раскатились по всей рекреации.

Одна из них, моя любимая, дорогая очень, сиротливо лежит… прямо у понтовых кроссовок Тошки!

Сам Тошка, переборов первое ошеломление, теперь стоит, бледный до синевы, и сурово, злобно сжимает губы.

От его взгляда, в котором все сильнее и сильнее набирает обороты возмущенное презрение, мне становится физически больно.

Я как-то сразу, в одно мгновение осознаю, как со стороны выглядит представшая перед Тошкой картина. Насколько это пошло, дико, развратно! Жутко!

И что ему теперь даже придумывать ничего не потребуется! Все, что он ни скажет, все, что он только ни насочиняет, не будет даже на десять процентов таким безумным, как то, что сейчас чуть было не произошло!

Он же… Боже мой! Он же родителям!..

Осознание ситуации накрывает меня стремительно и, кажется, быстрее, чем Камня с Лисом, судя по всему, серьезно одуревших от полученной возможности и предвкушения того, что будет дальше.

Издав какой-то, даже для самой себя непонятный и глупый писк, я ужом выворачиваюсь из жестких горячих лап парней и бегу прочь из рекреации. В туалет.

Как в школе, неловко и по-детски ища там защиту от всех проблем.

Вслед мне летит возмущенный мат Камня и окрик Лиса:

— Малыш, все в порядке, стой!

Ага, блин! В порядке! Совсем в порядке!

В туалете, слава богу, находящемся неподалеку, я, судорожно пометавшись, в итоге торможу перед зеркалом.

И не узнаю сумасшедшую краснолицую девушку, испуганно взирающую на меня оттуда.