Это до такой степени интимно, по-собственнически, неожиданно, что я, ахнув, лишь запрокидываю голову так, чтоб ему было удобней продолжать делать то, что делает сейчас.

И Камень, оценив приглашение, тут же им вовсю принимается пользоваться.

Обнимает меня, подбрасывая вверх под ягодицы, заставляя обхватить себя ногами, целует в шею, оставляя очередное свидетельство принадлежности.

Моей. Ему. Им обоим.

Я только за шею его обнимаю, закрыв глаза, дышу вкусным запахом, смесью чистой кожи, табака, свежести и мороза. И чувствую, как плохое настроение, апатия, злость на себя, ситуацию и такую ужасную взрослую жизнь, с ее тяготами, отходит на второй план. Чтобы затем и вовсе исчезнуть.

Камень, своими крепкими горячими объятиями словно растворяет это все, забирает себе. Мне настолько хорошо и легко становится, что забываю, где нахожусь, что за нами наблюдают, что у меня репутация и прочее… Плевать на все. Вот правда, плевать.

— Маленькая… — шепчет Камень, — прости… Я уехал… Меня вызвали, я никак не мог отбазариться… Бой же через три дня…

— Ничего, — отвечаю я едва слышно, — меня Лис довез…

Камень чуть замирает при упоминании Игната, но затем снова шумно выдыхает:

— Черт… Нам надо поговорить про это, да, маленькая?

— Определенно, — киваю я, — но не сейчас. У меня репетиция.

— С утешителями? — чуть громче, чем требуется, спрашивает Камень.

— Прекрати, — я отклоняюсь, чтоб заглянуть ему в глаза и сурово шлепаю ладонью по жесткому плечу. Отбиваю себе мягкие ткани, шиплю от боли, и Камень, усмехнувшись, ставит меня на пол и принимается целовать пострадавшее место.

Это так похоже на ту ласку, недавнюю, с которой и началось наше безумие на троих, что я замираю, жадно и внимательно глядя на Камня. По коже пролетают сладкие протуберанцы былого удовольствия, и приходится даже бедра сжать сильнее, потому что там, внизу, все начинает ныть совсем по-другому: тягуче, томно, требовательно.

Что это со мной, а? Это постоянно теперь так будет?

Камень, судя по всему, тоже проведя аналогию с утром, замирает, обжигая меня бешеным взглядом, а затем, выругавшись глухо, отпускает мою ладонь.

Выдыхает, явно собираясь с силами, и поворачивается к парням, ни словом, ни движением не нарушившим эту сцену.

— Короче, Колесник… — обращается он к Сашке, показательно игнорируя остальных ребят, — утешителей своих придержи… А я их… Утешу. Им не понравится.

— Я понял, Камень, — кивает спокойно и с достоинством Сашка, оглядывается на чуть побледневших парней, — все понял.

— Хорошо, — кивает Камень, затем поворачивается ко мне, — ты уже все? Устала же…

— Нет, я не все, — отвечаю я, — нам готовиться надо, завтра корпоратив…

— Где? — хмурится Камень, поворачиваясь к Сашке.

— В “Орионе”, — говорит он, — нефтяники гуляют.

— А чего, у нефтяников проблемы с бабками? Не могли из столицы себе кого-то выписать? — усмехается Камень.

— Мы на разогреве, — морщится Сашка, — потом Ира Арно будет и еще кто-то…

— Ладно, — Камень снова поворачивается ко мне, подцепляет за подбородок, коротко целует в губы, — я освободился, подожду тебя.

— Только не здесь, — торопливо вступает в разговор Колесник и, отвечая на недоуменно-хмурый взгляд Камня, добавляет, — ты мне своей людоедской мордой ребят до нервного энуреза доведешь.

— Да, — киваю я, — мне тоже не особенно удобно будет… Волнение, все такое…

— Не понял, из-за чего волноваться… — бормочет Камень, но слушается, спрыгивает со сцены так же легко, как и запрыгнул, идет по проходу.

Парни следят за ним напряженными взглядами и, кажется, выдыхают, только когда Камень закрывает дверь.

Колесник поворачивается ко мне, смотрит внимательно:

— Ну… Это было напряженно, скажу я тебе…

— Прости, — покаянно отвечаю я, — я не хотела…

— Да понятно, что не хотела, — вздыхает Сашка, — кто ж тебя спрашивал-то?

И я замолкаю, думая, что Сашка, может, и пошутил, но по сути, все сказал верно.

Меня реально не спрашивали.

И с этим придется тоже разбираться…

И уже сегодня, похоже.

Нет, все-таки взрослая жизнь как-то неожиданно жестко ударила мне по голове.

После ухода Камня ситуация с репетицией, как ни странно, налаживается.

То ли я, наконец, распеваюсь, то ли ребята как-то по-другому делают аранжировку, но мы, в итоге, приходим к более-менее пристойному результату.

Мой роман с Камнем не обсуждается от слова “абсолютно”, парни ведут себя так, словно ничего не случилось, и они не были свидетелями очень даже развратной сцены.

— Так, Рапунцель, — говорит Сашка после того, как мы заканчиваем репетицию, — сегодня отдыхать, а завтра вечером, как штык, в “Орионе”, поняла? В четыре часа. Форма одежды такая же. Джинсы и белая рубашка. Но не та, что тогда на бое была!

Я невольно краснею, вспоминая тот ужасный позорный случай.

Парни ржут, засранцы.

— Волосы распусти, — продолжает инструктировать Сашка, — глаза не крась, ресницы, там, и все такое… Не крась. А то пристанет к тебе дядька какой-нибудь, будем отбивать…

— Может, мне тогда не ходить вообще? — робко подаю я голос, взволнованная тем, что ко мне может кто-то приставать на корпоративе. Мне и имеющихся проблем за глаза, зачем новые плодить?

— Нет, — качает головой Колесник, — там заказчику твой вокал нравится. Отдельно настоял. Я бы тебя вообще не выпускал, пока в себя не придешь более-менее, но там бабло такое, что…

— Мне треть от всего тогда, — говорю я и чуть ли не приседаю от собственной наглости. Ох, ничего себе я!

Судя по вытянувшимся мордам парней, они тоже от меня такой меркантильности не ждали и теперь офигевают.

— Ты охренела, Рапунцель? — справедливо возмущается Рафик, — да это ты нас благодарить должна, что мы тебя от психолога отмазали! Таскались, блять, всей толпой, уговаривали. А она тут устраивает!

— Так вы не за просто так таскались, если я верно все понимаю? — эта светлая мысль приходит мне в голову внезапно, и я продолжаю ее проговаривать, осененная своим открытием, — вы когда насчет корпората договорились? Не так давно, ведь? Сами сказали, что заказчик меня хотел! А если бы я не смогла встать с кровати? Или не смогла сдать зачет и отказалась выступать, потому что готовиться надо?

По молчанию в стройных музыкантских рядах понимаю, что мои догадки оказались верными. Не совсем бескорыстно парни носились за меня вступаться!

Конечно, это немного расстраивает, приятнее все-таки верить в исключительно чистые помыслы, но и злиться на ребят я не могу. У них выступление срывалось. Сашка сам признался, что заказчик меня хотел в первую очередь. И парни сделали все, чтоб я смогла быстро встать в строй и не расстраиваться по поводу проблем с учебой. Помогли мне, как получалось. Так что да, злиться не могу. А вот стребовать свою долю — запросто могу.

— Ладно, Васька, — сдается Сашка, проводя ладонью по взлохмаченной шевелюре, — договорились. Но ты, конечно, та еще сучка. Понятно, почему Камешек перед тобой на задних лапках…

Проигнорировав гнусный выпад в сторону моего характера, совершенно, кстати, ангельского, терпеливого и спокойного, я прощаюсь с парнями, на лицах которых нет особого сожаления о том, что я выбила себе треть суммы. Из этого можно сделать вывод, что оплата за выступление далека от пристойности, и даже с учетом минуса моей трети останется столько, что всем за глаза хватит.

Оставив себе в памяти зарубку, посмотреть договор с компанией на предмет суммы за выступление, я спускаюсь вниз и иду между рядами к выходу. По пути прихватываю куртку Лиса, перекидываю ее через руку.

Сейчас надо в гардероб, забрать свой розовенький пуховичок, а куртку вернуть владельцу.

Оказавшись по ту сторону дверей, замираю, натыкаясь взглядом на огромную фигуру Камня, вальяжно прислонившегося к подоконнику и уткнувшегося в телефон.

При звуке закрывшейся двери, он вскидывает подбородок, видит меня, и глаза его загораются таким безумно-жадным огнем, что мне не по себе становится.