И что Бог мне не поможет, ведь я так его разочаровала, нарушив несколько основных заповедей.
И пусть!
Главное, чтоб не мешал, а помогать мне не надо!
Сама справлюсь!
37
Телефон все трезвонит, и я, не выдержав Маринкиного взгляда, все-таки ставлю его на беззвучку.
— Может, поговоришь? — спрашивает Маринка.
И я знаю, что ей отнюдь не человеколюбие движет. Просто концерта боится. Утреннего, послезавтрашнего. Было такое уже пару раз.
— Потом, — коротко отвечаю ей и снова углубляюсь в книгу.
В понедельник тест по основам психологии, надо хоть чуть-чуть подучить. А то выкинут меня из общаги за неуспеваемость…
Это, кстати, с некоторых пор мой самый кошмарный кошмар. Хотя, говорят, что первокурсники от него не страдают по одной простой причине: до первой сессии они просто не в курсе, что это такое.
Я, например, после сдачи ЕГЭ, была четко уверена, что мне теперь все нипочем, самое страшное уже позади. Вот только парни из группы, когда я такое им задвинула в перерыве между репетициями, долго ржали… И потом пытались мне объяснить, недалекой дурочке, что я вообще не представляю, что такое — реально страшные вещи. Ну и ничего, скоро узнаю… И рожи строили зловещие, когда я пыталась прояснить, о чем это они, собственно.
Несмотря на всю самоуверенность, напрячь им меня удалось, так что от учебы я не отлынивала. Много занималась по основным предметам, сократила количество допов, ушла из хора, все свободное время посвящая репетициям. Расставила приоритеты, как говорится.
— Слушай, — Маринка косится на бесконечно мигающий телефон, — поговори все же. Я не хочу утром крышами от твоей мамаши уходить.
Вздыхаю, откладываю книгу, тянусь к телефону.
— Да.
— Ты где ходишь? — как всегда, прямо с претензий и давления, начинает мама, — вечер субботы!
— Занимаюсь, — коротко отвечаю я.
— А чего трубку не берешь?
— Занимаюсь потому что.
— Сегодня все собрались, в молельном доме, о тебе спрашивали…
— И что?
— И ничего! Хамка! Родителей позоришь!
— Трубку положу.
— Попробуй только! Я к участковому пойду! Заявление напишу на тебя!
— И что тебе тогда в общине скажут?
Мама замолкает, осознав, что сама себя загнала в ловушку. Она больше всего опасается, что в общине пойдут слухи обо мне. Неприятные.
Собственно, именно из-за этого страха у меня и получается манипулировать родителями, не ссорясь с ними окончательно, до мертвой тишины в эфире. Не готова я к такому оказалась, слабая привязчивая дурочка…
— Ладно… — сменяет гнев на милость мама, — приходи завтра, я пирогов…
— Я не могу, — тут же открещиваюсь я, — мне к зачету готовиться.
— Ну прямо на пару часов вырваться не можешь!
— Не могу. Давай на следующие выходные.
— Ну вот что ты за дочь такая? Неблагодарная…
— Пока, мам.
Я кладу трубку, смотрю на Маринку, она поднимает вверх большой палец:
— Отлично. Теперь есть надежда, что в понедельник мы ее у ворот универа не встретим.
Вздыхаю.
Да, сепарация от родителей проходит туго.
Они, понятное дело, даже слов таких не знают и по-простому считают меня неблагодарной тварью и хамкой. Но мне с некоторых пор все равно, хотя внутри все-таки что-то ноет.
Это как в далеком детстве, когда ужасно хочется получить похвалу от мамы, стараешься что-то сделать для нее, чем-то порадовать. Хорошей учебой, поделкой к школьной ярмарке, изящно вышитым фартуком, подарком к Новому году… А мама сухо кивает в ответ на все твои попытки. И так неприятно, так колет сердце почему-то.
И теперь…
Я взрослая.
Я сознательно ушла от родителей, потому что они переступили черту.
Я не вернусь к ним никогда.
Но почему-то осознание, что они считают меня плохой… Колет.
Надо с этим разбираться, но пока я не могу.
Затолкала обиду и дурацкие детские ожидания в самый дальний угол мозга, переключилась на свою новую жизнь. Может, она меня вылечит?
Может, когда я начну получать одни пятерки, когда диплом красный получу, стану знаменитой певицей, мама и папа, наконец, поймут, что были неправы? И посмотрят на меня по-другому?
Маринка подхватывает со стола красное яблоко, с хрустом вгрызается в него, так жадно, что я невольно сглатываю и тянусь за вторым яблоком, с удовольствием кусая и чуть ли не постанывая от удовольствия.
— М-м-м-м… Супер… — закатывает глаза Маринка, — кто бы ни был тот парень, что прислал яблоки, он, определенно, угадал…
— А почему ты думаешь, что это был именно парень?
Корзина с яблоками появилась сегодня утром у порога нашей комнаты. Без записок и опознавательных знаков. Вполне возможно, что даже перепутали и это не нам… Но в большом доме клювом не щелкают, потому мы с Маринкой скоренько затащили неожиданный подарок в комнату и растрясли его. И вот теперь нахально поедаем вкуснейшие яблоки. Груши и персики уже уничтожены.
— А кто еще? Не девчонка же, — смеется Маринка, — кто-то из твоих хвостов, определенно!
— Ну прямо, — смущаюсь я, не в силах представить, кто это может быть. Камень далеко. Ребята из группы не настолько мной увлечены, они Камня боятся… А кто еще? — А может, из твоих?
— Не-е-е… — Маринка грустнеет, откладывает яблоко, и я чувствую неловкость, потому что невольно затронула больную тему.
Подруга поругалась со своим парнем, Тигром. И вот уже вторую неделю они не общаются.
А все потому, что Маринка засекла его в инсте другой девчонки. С голым торсом и волосатой лапой на заднице этой самой девчонки.
Ох, беда была…
Неделю Маринка убивалась, и вот только пару дней, как в себя пришла. И тут я случайно напомнила…
— Блин, Марин… — откладываю яблоко, пересаживаюсь к ней, обнимаю, и подруга принимается подвывать мне в грудь:
— Сво-о-оло-о-очь… О-о-ой… Он сегодня с ней опять… В том самом рестике… А-а-а… Как будто ничего не было-о-о…
Я глажу ее по голове, что-то утешительное бормочу, понимая, что слова тут бессильны.
К сожалению, Тигр оказался редкостным блядуном и, поиграв с Маринкой неделю, переключился на другую девчонку.
И тут ничего не поделаешь, только пережить…
Я глажу подругу по голове, а сама периодически кошусь на книгу. Надо учить, надо.
Но и Маринку не оставишь.
Она — моя подруга, она мне так помогла. Если бы не она…
Тогда, три недели назад, я вылетела из дома родителей, словно ведьма на метле, ничего не видя перед собой и сглатывая соленые слезы.
Обидно было ужасно, страшно было до умопомрачения.
Планов никаких не имелось, будущее выглядело на редкость паршивым.
За первой эйфорией от собственной решительности и смелости пришло понимание, что деваться мне, по сути, некуда. Если раньше я могла, с большими оговорками, потому как сгорел сарай, гори и хата, пойти к Тошке… То теперь друга у меня не было.
И родственники все — в общине. А, значит, стоит появиться на пороге, сразу же выдадут родителям обратно.
Прижимая к груди сумку, я поехала в единственное место, которое знала, в универ.
На первую пару я опоздала, а вот ко второй успела, как раз к перемене.
Села на стул рядом с Маринкой, бросила сумку на пол, тупо уставилась перед собой.
Маринка, тут же отвлекаясь от болтовни с соседкой по ряду, повернулась ко мне, оценила заплаканные глаза и набитый до отказа рюкзак.
— Ого! Ты чего, от родаков дернула?
Я кивнула, уныло отворачиваясь.
— И куда теперь?
— Не знаю, — прошептала я, — может, жилье сниму…
— А бабки есть у тебя?
— Мало… — я повернулась к ней и с внезапно вспыхнувшей надеждой спросила, — а ты можешь одолжить? Мне чуть-чуть… Оплатить ночь в хостеле. Я все верну, честно!
Маринка задумчиво осмотрела меня, прикусила подкрашенную губу.
— Слушай… Есть вариант один. Но надо, чтоб за тебя ребята с группы попросили…
Оказывается, ее соседка по комнате, та самая, что так сильно хотела вчера на бой, сегодня утром неудачно свалилась с лестницы и повредила себе позвоночник. Жить будет, ходить тоже, но вот учиться в ближайшие полгода — вряд ли. Пока она в больнице, но через неделю поедет домой, восстанавливаться.