— Хватит… — мне ужасно неловко сейчас, вообще о таком говорить странно, — я все поняла… И ничего такого не думаю…
— Ну и хорошо, — выдыхает Сашка, оглядывается на молчаливо стоящих рядом с нами парней и добавляет просительно, — и это… Камню не говори…
— И не собираюсь, — пожимаю я плечами, чуть было не добавив, что я с ним вообще говорить не планирую. Спохватываюсь и задаю волнующий меня сейчас вопрос, — а когда все закончится?
— Примерно в одиннадцать… — пожимает плечами Сашка, — мы тебя докинем до дома, если проблема в этом.
Да если бы только в этом!
Мне же родителям надо что-то говорить!
Загруженная новой задачей, которую непременно нужно решить, я прощаюсь с ребятами и выхожу из зала, где мы репетировали.
Что же сказать маме?
И переодеться надо… А если поеду домой, то не факт, что вернусь обратно, могут просто напрячь опять прибираться в молельном доме… Или еще что-то делать…
— Ну как, договорилась, чтоб меня провели с тобой? — возникает сбоку Маринка и, не успеваю я среагировать, цепляет меня за локоть, тащит в универский буфет, — пошли булки поедим. Угощаю.
Булки…
В животе урчит, и я думаю, что булки — неплохой способ на полчасика отвлечься от проблем.
А там, глядишь, и решение найдется…
32
— Да, Лариса Витальевна, конечно… — голос Маринки, мягкий и приятный, словно ручеек, льется… Прямо в уши моей маме. — Ну да, у нас тема сложная. И внезапно преподаватель дал задание. Если сделаем, то стипендию повышенную могут дать! Да, я тоже хочу. У меня мама в деревне… А папа умер… — Она очень натурально печалится, чуть ли не всхлипывает, а затем продолжает подрагивающим от волнения голоском, — у меня комната. Нет, не в общежитие, ну что вы! Там один сплошной разврат! Нельзя хорошей девушке там! Конечно, согласна с вами. Думаю, слишком поздно будет… На такси. Ой! Спасибо вам! Спасибо-расспасибо! Да! Передаю…
Она передает мне трубку и делает страшные глаза, типа, не лажани сейчас.
Уф…
Выдыхаю, подношу трубку к уху.
— Это точно необходимо? — голос мамы все равно звучит довольно скептически.
— Да, мам… — мямлю я и отворачиваюсь от многозначительно сигналящей мне Маринки. Все равно сыграть голосом так, как она, точно не смогу, и пытаться не стоит даже.
— Ну… Ладно. Не нравится мне это все… И папа будет против… — бормочет мама, но я ее перебиваю радостным:
— Спасибо, мам! Я постараюсь побыстрее!
— Деньги на такси есть у тебя?
— Да!
— Ну смотри… Постарайся не затянуть…
— Ага… Пока, мам!
Кладу трубку, выдыхаю, смотрю на довольную рожицу Маринки.
— Слушай, ну ты и мямля! — смеется она, — никогда бы не подумала!
— Да ну тебя… — вздыхаю я, — спасибо.
— Да вообще не вопрос! — бодро тарахтит Маринка, — у меня же свой, шкурный интерес. Я ради встречи с Тигром все, что хочешь, сделаю! Ладно, погнали в общагу, посмотрим, как тебя переодеть.
Мы выдвигаемся в сторону общаги, благо, ехать до нее не надо, всего лишь несколько дворов пройти.
По пути Маринка рот не закрывает, болтая обо всем на свете, и я ловлю себя на том, что как-то даже увлекаюсь этим незатейливым общением. У меня практически нет знакомых девчонок, с кем можно было бы вот так, весело провести время.
В школе меня сторонились, потому что замкнутая заучка. Гулять я ни с кем не ходила, после занятий сразу домой шла, и только с Тошкой пересекались, да и то лишь потому, что в одном подъезде жили.
Вот и приходилось лишь со стороны наблюдать за тем, как весело щебечут одноклассницы на переменах, как договариваются пойти куда-то вместе после уроков, как обсуждают парней и вписки. Не то, чтоб мне этого всего хотелось, но… Иногда я завидовала, да.
И вот теперь ловлю себя на ощущении, что буквально добираю эмоции, недополученные в школе. Это так интересно: мне, конечно, говорили, что жизнь моя изменится после поступления в универ, но я никогда бы не подумала, что настолько…
В общаге Маринка, быстренько соорудив нам на перекус по бутеру с колбасой и сыром, вываливает на кровать весь свой гардероб и принимается в нем активно рыться, выискивая самые подходящие, по ее мнению, вещи. Я внимательно наблюдаю и только успеваю отказываться о чересчур откровенных мини и топиков.
— Мне рубашка нужна, Марин! Обычная белая рубашка!
Девочка, с которой она живет в одной комнате, Ира, наблюдает за нами с плохо скрываемой завистью.
— Девки, — периодически нудит она тоскливо, — а точно нельзя с вами? А? Ну де-е-евки…
Но я решительно мотаю головой. Я и насчет Маринки-то не уверена вообще, а тут еще кто-то на хвост упадет.
Сашка посмотрит на куриный выводок, который за мной увяжется, если слабину дам, и все. Выкинет меня из группы.
А я только-только маленький глоток свободы сделала!
Скорость и легкость, с которой Маринка прикрыла меня перед мамой, длина лапши, навешанной на уши родительнице, впечатлила. И нет, совесть меня вообще не мучает, наоборот, посматриваю на Маринку, прикидывающую на себя то один наряд, то другой, и думаю, как бы мне тоже эту науку лапшевешания освоить?
Глядишь, и не придется с родителями конфликтовать, как уже настроилась практически. Может, удастся вот так же, под левым предлогом, убедить родителей, что мне необходимо жить в общаге? Ну, а почему нет?
Сегодня же удалось…
А я бы не против жить здесь…
Осматриваю комнату, чистенькую, на двоих жильцов. Очень мило. И личного пространства побольше, чем у меня дома. У меня там крохотная комнатка девять метров, переделанная из кладовой. Убогая жесткая односпалка, разваливающийся шкафчик, письменный стол, дышащий на ладан…
А здесь у каждой девочки полуторка и большой шкаф на двоих, вмещающий кучу всего. И столики письменные, маленькие и симпатичные, новенькие совсем. И сами комнатки светленькие, милые такие. И в коридорах чисто, диванчики стоят, цветы.
Я как-то по-другому себе общежитие представляла. Мамино влияние, конечно же. Внушила мне, что тут жуткие условия, холод, грязь и разврат.
Она вообще-то мне такое и про универ говорила… Складывается ощущение, что для мамы и папы все, что за пределами общины, грязь, ужас и разврат…
— Вот, смотри! Белая рубашка! — кидает мне Маринка в руки что-то тонкое и легкое.
Примеряю.
— Круто! — оценивает Маринка, — вот только лифчик в цветочек… Где ты такое нашла вообще? Бабкин стайл?
Молчу, стыдясь. Не рассказывать же ей, что мама в самом деле мне белье на рынке покупает, с лотков у бабушек?
— Давай, снимай, — командует она решительно, — все равно у тебя там класть нечего! Рубашка свободная. Не видно будет. И волосы распустишь, вообще никто не поймет… Давай, давай, не стой! Ко скольки надо подойти?
— К семи…
— А начнется все когда?
— В девять, вроде…
— Ну вот, отлично! Как раз времени хватит! Парни же, бойцы, тоже раньше приходят! Я к Тигру прорвусь точно!
Ее хитрые глаза горят предвкушением.
— Ну де-е-евки… — оживает снова Ира, чуть ли не плача.
— Ой, все, — обрубает ее Маринка, — заткнись! Если все пойдет нормально, то я тебя потом с кем-нибудь из друзей Тигра познакомлю!
— Да? — слезы на личике Иры мгновенно высыхают, — точно-точно?
— Слово даю!
Я смотрю на Маринку, поражаясь в очередной раз, как виртуозно она врет. Или не врет? Где научилась-то так?
Тут Маринка раскрывает свою внушительную косметичку, решительно прищуривается, и я забываю о всех своих вопросах.
Оставшееся время мы с ней упоенно красимся, делаем прически и одеваемся.
И мне так нравится это все! Так нравится!
Я не ходила на выпускной и вообще ни разу никуда вот так не собиралась, потому сейчас все внове и в радость.
Неужели я скоро вырвусь из-под тотального родительского контроля и смогу вот так вот, самозабвенно, собираться куда-то гулять? Без постоянной оглядки на дверь?
Ох, пусть все так и будет!
В спорткомплекс мы приходим в срок.
