Лис проводил теплыми грубоватыми пальцами по моей щеке, дышал возбужденно, скользил губами по скулам, губам и шее. И я не возражала, не могла возражать… Как можно это делать, когда так хорошо? Когда все плавится внутри от самого крохотного прикосновения? Боже… Если бы Лис в самом начале наших непонятных отношений был настолько… ласковым и аккуратным, то я бы… Я бы…

Я не знаю, что было бы дальше, потому что благодаря Лису я уплыла из реальности и вернулась бы вообще не скоро… Если бы вернулась вообще.

Но реальность напомнила о себе самым тривиальным способом: Маринка вышла из своего обморочного состояния, и ее стошнило прямо на тротуар.

Клянусь, нет ничего более действенного для разрушения романтического момента, чем звуки того, что кого-то тошнит неподалеку!

Я вздрогнула в руках Лиса, приходя в себя, огляделась непонимающе, увидела плачевное состояние подруги и рванула ей на помощь.

Позади невоздержанно и грязно выругался Лис, но мне уже было не до него.

Я занималась Маринкой, поддерживала ее, вытирала лицо влажными салфетками, короче говоря, полностью переключилась.

— Ее дотащить до комнаты? — спросил Лис, мрачно наблюдавший все это время за оказанием первой помощи пьянчужке.

— Нет, спасибо, я сама, — я не поворачивалась к нему, делая вид, что поглощена Маринкой и старательно гася горящие от возбуждения и стыда щеки. До меня только-только начало доходить, что могло бы случиться, если бы не своевременное недомогание подруги. Что со мной мог бы сделать Лис. Да он, практически, и сделал! Подчинил себе! Только и оставалось, что в такси обратно утащить! И ведь еще минута-две, и утащил бы! Без всякого моего сопротивления!

Думать о том, почему я внезапно такая развратная и дурная, не было ни сил, ни возможности.

А вот сбежать — прекрасные шансы.

И я сбежала.

Трусливо.

Не оглядываясь, лишь неопределенно кивая в ответ на какие-то слова и вопросы Лиса. Все они фоном шли, потому что Маринка стонала и бессвязно жаловалась на жизнь, а в голове стоял гул возбужденно бегущей по венам крови.

В итоге, мне удалось скрыться в общаге.

На адреналине дотащив нетранспортабельную Маринку до комнаты и сгрузив ее на кровать, я побежала к окну, аккуратненько выглянула из-за шторы… И тут же спряталась под подоконник!

Лис стоял, запрокинув голову, и смотрел прямо в окна нашей комнаты!

Одинокий фонарь освещал его мрачное бледное лицо, с падающими на лоб взъерошенными светлыми волосами, и мне казалось, что глаза у парня горят совершенно потусторонним огнем.

Сердце у меня стучало совершенно по-дикому, мысли в голове путались…

Но тут вновь ожила Маринка, и я с некоторым даже облегчением принялась помогать ей бороться с последствиями отравления организма спиртным.

Примерно через пару часов Маринка угомонилась, и я к этому времени тоже вымоталась настолько, что уснула на своей кровати одетой, не успев даже подумать о произошедшем. И к счастью.

Утром я тоже нашла себе занятие, полностью занимающее голову. Учиться, учиться и еще раз учиться.

И не думать, не думать, вообще не думать!

Телефон звякает сообщением от Камня:

“Доброе утро, маленькая”

И у меня на глаза наворачиваются слезы. Он такой… Такой… А я? А я какая?

— Вась, тут опять корзинка у двери, — Маринка, распахнув дверь, вползает в комнату, словно сомнамбула, тащится к кровати, падает ничком, — ой-й-й… Чтоб я еще хоть раз…

— А чего не захватила?

— Я себя еле таскаю, ты о чем?

Я откладываю телефон, решив взять паузу и не писать ничего Лешке. Слишком совесть гложет, боюсь.

Встаю и выглядываю в коридор общаги.

Там реально стоит корзинка с фруктами, уже ставшая привычной за эти недели. Пару секунд в задумчивости изучаю ее, прикидывая снова и снова, кто это такой щедрый.

Лешка?

Да, фрукты стали приносить как раз после того, как он… Проводил меня домой после боя. И обозначил свои намерения. Но он же сразу уехал… Да и как-то не вяжется эта корзинка с образом молчаливого грубоватого Камня.

Тошка?

Вообще мимо. Он, хоть и заявил о себе раньше, чем Лешка, особой расточительностью никогда не отличался и ухаживать явно не считал нужным, почему-то искренне считая, что я и без того все понимаю и принимаю.

Это не мои домыслы, если что, это его слова. Прямая речь, так сказать… Появлялся, появлялся мой бывший друг детства, после той мерзкой сцены возле лестницы, причем, несколько раз.

Пытался разговаривать, опять скандалил, хватал за руки, но я, наученная горьким опытом, ни разу не позволила нам остаться наедине, везде ходила или с Маринкой, или с ребятами из группы.

И потому Тошка не особо мог активничать и распускать руки.

Да и боялся, наверно, потому что фотка, как меня целует Камень прямо на ринге, облетела весь универ, и ребята обращались со мной крайне осторожно теперь.

Так что вряд ли корзина от Тошки. Я бы очень удивилась этому, вот честно.

Лис?

Это даже не смешно.

Он вообще никак не проявлялся все это время. По крайней мере, ко мне лично не проявлялся, не подходил, не заговаривал, бесконечно таскаясь по всевозможным девкам и регулярно ставя универ на уши очередными релизами будущих вписок. У него, как и у любого мажористого мажора, имелся в личном распоряжении пентхаус на сто пятьдесят квадратов в одной из элитных многоэтажек города. И, говорят, развлекались там во время вписок по-взрослому. Так что ему явно понятие ухаживания за девушкой незнакомо… Ну, в классическом его варианте.

Хотя, последние события заставляют меня пересмотреть эти выводы.

Очень уж Лис настойчив был. И ласковый такой. И смотрел как-то так, что до сих пор одного воспоминания мое дурацкое сердце начинает биться сильнее…

Мама говорила, что если соблазн стучится в душу, надо читать молитвы. И тогда Спаситель поможет…

Может, попробовать?

Потому что неправильно совершенно то, что я чувствую! И вдвойне неправильно, что я это все чувствую не к одному человеку!

Последнее — вообще за гранью.

Моргаю на корзинку, всерьез раздумывая над тем, чтоб вернуться в комнату и помолиться. Может, легче станет? Родителям же помогало…

— Ого! Опять? — в коридоре появляется соседка по общаге, Катька, рассматривает содержимое корзинки, вообще меня не стесняясь, затем наклоняется и принимается копаться в фруктах!

— Какие поклонники у тебя, Васька, это же ошизеть… — бормочет она, шустро перебирая содержимое корзинки, пока я прихожу в себя от наглости и бесцеремонности, — а чего без клубники в этот раз?

— Ее и в прошлый раз не было… — на автомате отвечаю я, а затем пораженно щурюсь на Катьку, — или была?

— Эм-м-м… Ну ладно тебе… Я просто попробовать… Клубника зимой — ошизеть…

— Катя!

— Ну чё ты… Жалко, что ли?

— Катя!

— Ой, ну все! Нечего выставлять за порог! Я думала, ничье!

У меня нет слов от такой наглости, молча подхватываю корзину и переставляю ее за порог комнаты.

Святая простота нравов, царящая здесь, среди студентов, зашкаливает просто! Хотя, я не думала, что до такой степени!

Маринка, конечно, делилась интересными историями, случившимися еще до того, как я въехала в общагу, например, как с плиты в общей кухне таинственным образом исчезли макароны. Причем, кипяток в кастрюле остался, а вот макарон — как не бывало! И, самое главное, отлучилась-то Маринка ровно на пять минут!

И лифчик сперли, в первую же неделю проживания. Маринка в туалет вышла, дверь не закрыла в комнату… Лифчик утащили прямо со стула, на котором тот висел, и Маринка до сих пор его оплакивает, а еще периодически пытается заходить без стука в другие комнаты, к девчонкам, и как бы невзначай лазить у них по шкафам. В их присутствии, естественно. Ну, и на уроках физкультуры посматривает на соседок: вдруг, кто-то обнаглеет до такой степени, что придет в ворованном?

Так что думать, что фруктами не заинтересуются вечно голодные студенты, было в высшей степени наивно, да…