— Нет! — пугаюсь я перспективы не ночевать дома, — не надо! Я с ними поговорю… Они просто как лучше хотят…

— Дура ты, Васька, — вздыхает Тошка, а затем неожиданно приближается и выдыхает тихо-тихо, — поехали… Все будет, как ты хочешь…

И что-то мне в его тоне, в его взгляде, не нравится. И это его “как ты хочешь” странное… Не дружеское совсем. Я вспоминаю, как Тошка себя вел последние месяцы, его слова дурацкие, претензии тупые, всякие там трогания и обнимашки, типа, нечаянные… И прозреваю.

Да так, что буквально отпрыгиваю от него на пару метров!

Всматриваюсь в белеющее в полумраке лицо, пугаясь и не желая находить там подтверждение своих догадок.

— Тошка… Ты чего? Мы же друзья…

После этих слов с лицом моего друга детства происходит что-то жуткое. Тошка белеет еще больше, затем жестко сжимает губы и один шагом покрывает очень даже немаленькое расстояние между нами.

Я охнуть не успеваю, как он хватает меня за плечи и тянет на себя, так сильно и резко, что наши лица чуть ли не соприкасаются.

Пораженно раскрыв рот, смотрю на него, голова запрокидывается назад, словно зрелая клубничина на тонкой ножке.

— Друзья? — шипит Тошка, до смерти пугая меня яростным оскалом и бешенством во взгляде, — друзья? Вася, ты — дура? Какие, к хуям, друзья?

— Тош… — я не знаю, что сказать, слова из головы улетучиваются, только шок остается.

— Что “Тош”? — продолжает шипеть мне в лицо Тошка, на каждое свое слово встряхивая за плечи, совсем не нежно, не аккуратно, и мне кажется, что голова сейчас точно отвалится! Он очень сильный, оказывается! Вырос, а я и не заметила… — Что? Я уже столько лет “Тоша”, “Тошка”, “Тош”! И все! Дракоша Тоша, блять! Заебало! Поняла меня? Заебало! Ты во мне вообще парня не видишь!

— Но, Тош… Ты же мой друг… — меня словно заедает на этих словах, уже давно, похоже, неактуальных.

— Даже самая слепая дура поняла бы давно, что я не хочу с тобой дружить! — тихо рычит мне в губы Тошка, переставая трясти и лихорадочно осматривая мое запрокинутое вверх лицо совершенно дурными, бешеными глазами.

— А… Что хочешь? — все так же глупо спрашиваю я, медленно моргая от изумления и стресса. Все же, как-то много на меня свалилось за эти сутки, мозги совершенно отключились.

— Тебя хочу, дура! — рявкает Тошка и прижимается к моим губам в грубом насильном поцелуе.

Я, замерев сначала от ужаса, прихожу в себя, когда чувствую, как его мягкие мокрые губы касаются моих, и начинаю отбиваться.

Тошка рычит и не отпускает, пытается протолкнуть толстый язык мне в рот, и от этого к горлу подкатывает тошнота.

Я всхлипываю и бьюсь сильнее в его руках, подключаю ноги, чувствуя, что сейчас вырвет!

И, видимо, за последнее время немного приобретаю навык в таких вот боях без правил, потому что умудряюсь куда-то попасть. И чувствительно.

Кроме этого жестко кусаю Тошку за губу, и он, вскрикнув, отпускает.

Тут же отпрыгиваю сразу на пару метров в сторону, одним движением. Ей-богу, любая балерина позавидовала бы!

Смотрю, как Тошка, матерясь, вытирает кровь с губы, затем трогает ушибленное мной колено, а после, вскинув на меня ненавидящий взгляд, с рычанием двигается в мою сторону!

Ну нет!

Прыгаю еще дальше, а затем и вовсе разворачиваюсь и несусь к выезду со двора.

Колченогий Тошка за мной явно не в состоянии угнаться, да и темнота — мне подруга, потому через какое-то время, найдя себе укрытие в домике на детсткой площадке соседнего двора, могу уже чуть-чуть выдохнуть.

Пару раз тревожно посмотрев в ту сторону, откуда может появиться Тошка, без сил опускаюсь на низкую скамеечку.

Прислоняюсь к деревянной стенке домика, закрываю глаза, пытаясь унять бешено стучащее сердце.

Это что такое происходит-то с ними всеми? Какая-то одна муха заразная покусала, или что?

Ну ладно, Лис или Камень… Я этих парней не знала, и век бы еще с ними не сталкивалась, но Тошка… Мой Тошка!

Зажмуриваюсь, пытаясь унять слезы обиды, а перед глазами стоит лицо друга детства, которому теперь идеально подойдет слово “бывший”.

Непривычное лицо, жуткая маска злобы и похоти. Еще более пугающая, учитывая, что я ничего подобного не ожидала и всегда была искренне уверена, что Тошка и в самом деле мой друг.

Мы же с детства… Он помогал мне котенка с дерева… И давал покататься на своем велике… И…

Слезы все-таки льются из-под сомкнутых ресниц, я не выдерживаю и всхлипываю, а затем и вовсе утыкаюсь в ладони и реву, горько, жалко, размазывая влагу по щекам.

Оплакиваю свои иллюзии, свою детскую память, то немногое светлое, что еще оставалось во мне.

Почему-то в этот момент не так горько от предательства родителей, с которыми я уже давно не близка, сколько от того, что, пока я искренне дружила и любила своего Тошку, он уже давно, оказывается, ко мне подобных чувств не испытывал, а хотел… Банально хотел трахнуть. Это словно удар поддых, подлость высшей пробы для меня.

Сколько времени он скрывал свои эмоции? Сколько раз он обнимал меня, слушал мои слезливые истории, рассказы про родителей, про какие-то жизненные невзгоды или, наоборот, удачи… И все это время тупо хотел поиметь меня?

Становится себя жалко, невероятно, дико жалко.

Я, оказывается, совершенно одна. Никому не нужна. Все от меня чего-то хотят.

Просто кто-то не скрывает, а кто-то…

Слезы кончаются так же внезапно, как и пришли, когда в голову приходит совершенно нелогичная для ситуации мысль: меня за последнее время целовали трое парней.

Трое, надо же!

И из этих троих, поцелуи двух мне понравились…

Я, определенно, грешница!

— Вася, ты с нами?

— А?

— Блин, ты хоть слушала, что я говорила?

— А-а-а… Марин, я что-то отвлеклась…

— Да ты сегодня весь день в облаках летаешь!

Вздыхаю, покаянно опуская взгляд и соглашаясь с претензиями одногруппницы. Я реально сегодня не в себе.

Болит голова, дико хочется есть и еще больше спать. Ночь прошла в разборках с родителями и судорожных метаниях по слишком душной и горячей кровати.

Ну, и утро, естествненно, порадовало невменяемой физиономией в зеркале. Глаза были настолько дикими, что я, отшатнувшись, чуть было не выругалась.

Попыталась привести себя в порядок, но, учитывая, что косметики в доме не водилось, удалось только немного сбить лихорадочный румянец со щек, и на этом все. Волосы тоже ни в какую не плелись, выскальзывали из-под пальцев.

Ну и фиг с ним! Лохматая пойду!

Все три пары я провела в пограничном состоянии, бесконечно проматывая в голове события последних суток.

И с огорчением убеждаясь, что есть в этом мире процессы, которые не поддаются контролю.

Нет, кое-какие успехи у меня все же есть. Непонятно, каким образом, не иначе, святой дух помог, не отвернулся в трудный момент, мне удалось убедить родителей, что замужество я рассматриваю только после окончания универа.

Не скажу, что они были в восторге, отец вообще кричал, что в таком случае, знать меня не желает, и я ему не дочь, но, в итоге, мы с мамой смогли его смягчить.

Пришлось пойти на уступки, конечно, не без этого, так что у меня теперь дополнительная нагрузка в нашем молельном доме, буду помогать прибираться, менять свечи делать всякую другую черную работу, которой всегда много, а желающих, почему-то, не вагон. Это странно, кстати, все же такие верующие… А работать бесплатно на благо создателя никто не стремится…

Озвучивать свои крамольные мысли я не стала, разумеется, просто кивнула, соглашаясь два раза в неделю по вечерам работать в общине.

Все остальные вечера я планировала отдать учебе. И как можно реже появляться дома, а со временем, чем черт не шутит, найти подработку и свалить из родительского дома.

А то, чем больше мозолишь им глаза, тем больше искушения поправить свое положение в общине за мой счет.