За этот месяц я Каменева встречала в коридорах универа. Не так часто, как Лиса, конечно же, но тоже видела. И даже, в самый первый раз, столкнувшись взглядом с его светлыми тяжелыми глазами, кивнула приветливо.

Он в ответ посмотрел на меня, словно на пустое место, и молча прошел мимо.

Я только плечами пожала, решив не заморачиваться таким отношением к себе. Каменев, или, как его все называли в универе, Камень, был парнем загадочным и сложным. И очень популярным у девушек. Так что меня он мог просто не запомнить.

В конце концов, кто я такая? Девочка, которая свалилась ему под ноги? Да смешно…

Учитывая, что рядом с ним каждый раз, когда я его видела, была новая девушка, то трудиться и запоминать кого-либо ему точно не требовалось…

Я, правда, удивлялась, как эти девушки, постоянно прыгающие вокруг него, не опасаются? Про Каменева в универе ходили самые пугающие слухи.

У него не было богатых родителей, как у того же Лиса, но были деньги. Большие, говорят, получаемые криминальным путем.

Ходили слухи, он поступил в универ, не сдавая толком экзаменов, с неудовлетворительными результатами по ЕГЭ. По сиротской квоте.

Ни с кем не общался из компании местных мажоров, где Лис был главной звездой.

Не особенно часто показывался на занятиях, но хвостов не имел…

Короче говоря, фигура крайне загадочная и пугающая.

Девочки с моего потока, кстати, со слов которых я все эти подробности и знала, долго и жарко спорили, кто круче: Камень или Лис, и никак не могли сойтись во мнениях.

Я про это не думала, только удивлялась, как меня угораздило в один и тот же день столкнуться с двумя самыми одиозными фигурами универа? Вот уж точно, карма.

И, надо же, теперь ситуация повторяется!

Снова Лис, и снова Камень! И в один день!

Пару секунд изучаю профиль Каменева, немного выжидаю, потому что, как мне кажется, он должен заговорить первый, спросить, куда меня везти, например…

Но этого так и не происходит.

— Спасибо тебе, — я все-таки решаю первой прервать молчание, — а то я что-то припозднилась… А куда мы едем? Мне бы на Мира…

Камень молчит, только угол губ дергается в язвительной усмешке.

И я начинаю настораживаться. Сердце бьется сильнее, но пытаюсь смирить волнение, снова заговариваю, стараясь сохранить беспечный тон:

— Леша, можно тебя так называть? Леш, ты мне не ответил… Понимаешь, мне домой надо, у меня мама строгая… Леш?

Камень молчит, рулит спокойно себе, рука, татуированная по всей длине, от плеча до кончиков пальцев, показательно расслаблена.

Я растерянно мнусь, оглядываюсь по сторонам, уже отчетливо нервничая. И понимаю, что мы едем не в сторону моего дома, что, в принципе, понятно: откуда Каменеву знать, где я живу? Нет, мы едем вообще в другом направлении!

— Леша… — предпринимаю я еще одну попытку спокойно решить ситуацию, — если тебе неудобно, я вот тут выйду, на остановке… Спасибо, что добросил, я дальше сама… А то мама…

— А мама не говорила тебе, что не стоит садиться в чужие машины к незнакомым парням? — неожиданно говорит Каменев, отрывая взгляд от дороги и поворачиваясь в мою сторону.

И я растерянно замираю, пораженная его словами и выражением его глаз. Чудовищно спокойным. И каким-то… Чужеродным, нечеловечески холодным и опасным. Он — словно энтомолог, разглядывающий интересную мушку и прикидывающий, как поудобней ее на иглу посадить.

— Говорила… — мой голос глохнет от напряжения, руки начинают трястись… Он же… Он же совершенно сумасшедший… Как же я так попала? — Но ты же знакомый…

— Это не факт…

Он отворачивается обратно к дороге, и я с ужасом смотрю на его четкий, жесткий профиль.

Машина набирает скорость, мчит куда-то в темноту.

И я в ней, словно Элли, ураганом унесенная.

Вот только мой ураган, похоже, куда неумолимей и безжалостней, чем в той детской сказке. Потому что стихии не бывают настолько непредсказуемыми.

Только люди.

Машина летит по ровной, скудно освещенной дороге, по обочинам — темнота, а это значит, что мы уже где-то в промзоне.

Я нервно осматриваю интерьер салона, пытаясь придумать, что делать, как себя вести. Понятно, что кричать, звать на помощь бесполезно и глупо.

Разговаривать?

Угрожать?

Плакать?

На все это — четкое “нет”, потому что Камень — не тот парень, которого можно разжалобить или застаивть свернуть с намеченного пути.

Бороться?

Драться?

Сейчас, в движущейся машине, я этого сделать не смогу, не самоубийца же.

Ждать, пока затормозит?

А если он меня просто вывезет подальше, сделает там все, что захочет, и пришибет? Что я знаю о нем, кроме того, что это — опасный, замкнутый, неразговорчивый тип?

Ничего. Ничего! Знакомый… Надо же!

Но, в любом варианте, я не собираюсь просто так сдаваться, быть овцой на заклание. Мама бы предложила помолиться, но ни одна молитва на ум не идет.

Снова смотрю на водителя, замечаю то, на что как-то не обратила внимания, когда села в машину. Он напряжен, зол, а на костяшках пальцев — кровь. Свежая.

Камень не обращает внимания на это, хотя, очевидно, что ему больно. И на лице, на скуле — ссадина. Дрался? Может, потому такой злой? Ехал себе домой, избитый, а тут я…

Слабоватое оправдание, но я за него цепляюсь, изо всех сил не желая верить, что передо мной просто маньяк, поймавший очередную вкусную жертву.

— У тебя кровь идет… — мой голос в тишине салона звучит напуганно и тонко. Откашливаюсь, видя, что Камень никак не реагирует на мое замечание, продолжаю, — ты… Расстроен? Да? Тебя избили? Но, если так, то я же не виновата в этом… Отпусти меня, пожалуйста.

Камень молчит, рулит, смотрит вперед.

Поздравив себя с тем, что меня, по крайней мере, не затыкают, а, значит, есть вариант достучаться, продолжаю аккуратно нащупывать дорогу к свободе. Ох, если все получится, клянусь, больше никаких машин! Знакомых, незнакомых, вообще не важно! На автобусе буду ездить! Пешком ходить! Полезно для фигуры и нервов!

— Пораненные руки могут стать причиной инфекции… У тебя привика от столбняка есть?

Боже, что я несу? Какая прививка?

Камень, судя по всему, тоже не ожидает такого, поворачивается ко мне, пару секунд с изумлением рассматривает, а затем принимается ржать. Неприлично громко и неприлично заразительно.

Я только моргаю удивленно, приоткрыв рот. Смена настроения у него слишком резкая. Под веществами? Это плохо. Очень плохо…

Камень, между тем, перестав ржать, бормочет:

— Неплохо…

А затем смотрит в зеркало заднего вида и принимается материться, несдержанно, грязно.

Я, еще сильнее перепугавшись почему-то такой острой смене поведения, тревожно оглядываюсь назад, но там никого и ничего, кроме слепящих фар какой-то машины.

Камень, не прекращая материться, давит на газ, машина буквально взлетает над трассой, а я с визгом цепляюсь за поручни.

Смотрю то перед собой, на темноту дороги, где уже даже фонарей нет по обочинам, а, значит, мы за пределами обводной. То на сжавшего губы Камня, с остервенением щурящегося по очереди в лобовое и зеркало заднего вида. То назад, где очень близко, буквально в паре метров от багажника, висит темная машина, постоянно слепящая нас фарами дальнего света.

И у меня в голове нет сейчас облегчения, нет радости, что все скоро закончится, потому что те, что преследуют Камня, явно не друзья мне, и явно не спасти меня хотят…

Когда машина делает резкий разворот и юзом уходит на обочину, я уже даже сил не имею, чтоб взвизгнуть, просто обреченно закрываю глаза и сильнее хватаюсь за поручни.

Что характерно, ни одной молитвы в голове по-прежнему не возникает.

Наверно, я — просто безбожница, не зря же мама ругалась постоянно и говорила, что я без души читаю псалмы… Вот меня и наказывают за недостаточную веру.

Камень коротко и очень емко высказывается по поводу неудачного поворота, затем наклоняется ко мне: