Что это я — плохая дочь.

И, если раньше я сильно по этому поводу переживала, хоть и храбрилась, и умом понимала, что это неправильно… Но переживала, да.

То теперь как-то все иначе.

То ли я стала взрослей.

То ли беспринципней и наглей.

Но сейчас мне не хочется ее слушать.

И идти к ним не хочется.

Просто не хочу, вот и все!

— Ладно, — неожиданно отвечает мама, — на следующей неделе приходи в гости. Я напеку блинов. Просто так приходи. Не съедим мы тебя.

— Ага… — бормочу я, — пока.

Отключаюсь, стою пару секунд в легком ступоре, не понимая, что случилось. Чего это мама такая… покладистая? Вообще на нее не похоже.

Но затем реальность врывается в мои мысли перезвоном телефона.

Открываю сообщение, улыбаясь невольно, бегу к окну.

Так и есть, машина Камня уже стоит внизу, приковывая к себе взгляды всех девчонок, и тех, что на крыльце стоят, и тех, что еще не вышли из общаги, а просто прилипли к окнам.

Дверь со стороны водителя открывается, и Камень ступает на мерзлый асфальт, ежится от ветра, поднимает ворот куртки, задирает голову, режет взглядом по окнам, безошибочно находя мое, и меня за занавеской.

Коротко ведет подбородком, приглашая на выход.

Вглядываюсь в тонированные в хлам окна машины, и, кажется, вижу еще одну тень на заднем сиденье.

На секунду пугаюсь, что сейчас не только на Камня будет вся общага любоваться, но и на Лиса, но дверь машины не открывается.

Выдыхаю и, опомнившись, принимаюсь бегать по комнате, собираясь.

Маринку чуть раньше забрал Тигр, потому никто мне не мешает своими бесценными комментариями.

Сегодня первый учебный день, сразу пять пар поставили, видно, чтоб мгновенно настроить на нужный рабочий лад.

А потом Колесник писал, что пары — парами, а репетиции никуда не денутся. Впереди Четырнадцатое февраля, потом Двадцать третье, а потом Восьмое марта. Короче говоря, две хлебных недели, которые прекрасно подпитывают те декабрьские две недели, которые кормят весь следующий год.

Учитывая, что я за эти две недели получила столько, сколько отец на своем заводе за год не зарабатывает, понятно, что к репетициям я отношусь крайне серьезно.

И даже на эту тему провела строгий разговор со своими парнями… Боже… Как к этому можно привыкнуть? Как? И как я умудрилась это сделать?

Нет слов, наши новогодние бешеные каникулы очень мне помогли в принятии себя, как невероятно развратной нимфоманки, но вот по статусу для общественности до сих пор страхи.

Конечно, парни уверили, что никто не собирается ничего афишировать, хотя, им самим глубоко пофиг на сплетни.

Но, так как мне не пофиг, то они будут стараться…

Если я буду стараться.

На мой невинный вопрос, как именно я должна в свою очередь стараться, мне тут же показали.

А потом еще несколько раз закрепили материал.

Бешеные праздники, что и говорить…

Иногда, когда мне удавалось побыть одной (мало, очень мало времени), я пыталась найти в себе что-то… Протест какой-то, например. Потому что, если рассуждать логически и с точки зрения морали, то, что мы делали втроем было более чем аморально. Неправильно.

Извращенски, чего уж там.

И мне по этому поводу, как правильно и в строгости воспитанной девушке, надо бы переживать…

Но не переживалось.

Никак.

Каждый раз, когда я пыталась пробудить в себе это чувство, мозг услужливо подкидывал сцены нашей близости, и все переживания мгновенно испарялись.

Потому что я, конечно, извращенка, но не дурочка, чтоб о таком жалеть.

Да и парни, словно понимая, что меня нельзя надолго одну оставлять, потому что могут появиться мысли, и я начну их думать, приходили и мгновенно забивали весь эфир собой.

А они это умели делать виртуозно.

Я так и не смогла придумать, что делать дальше во всей этой ситуации, какого ждать развития.

Ведь понятно же, что ничего не будет хорошо. Что мы не сможем скрываться вечно. Да и Камень с Лисом — не барашки, чтоб вечно идти у меня на поводу…

Им, конечно же, очень нравилось то, что мы делали, но этот кайф на троих не отменял их очень собственнического отношения ко мне.

Они, даже в кровати, меня бесконечно делили, перетаскивали из рук в руки, ревниво отслеживали, чтоб каждому доставалось чуть больше, чем его сопернику. Больше ласк, больше, поцелуев, больше… меня.

Клянусь, мне иногда казалось, что они меня на части разорвут.

И, самое главное, я не могла понять ни тогда, ни теперь, что это такое, и как скоро это завершится.

И чувствовала не головой, нет, сердцем, что, когда это случится, я… Я не знаю, что со мной будет.

Этот отголосок грядущей боли тоже висел надо мной, не отравляя настоящее, а приправляя его острой нотой пряности. Той, что на языке горчит.

Удивительно, что парни вообще о будущем не задумывались. Верней, не задумывались в той плоскости, в которой об этом думала я.

Они разговаривали про деньги, про дела, про то, что надо выходить из-под влияния Бешеного Лиса, который сдержал обещание и тупо заблокировал сыну все, что мог.

И даже счет, с которого шла оплата за универ, тоже.

Так что вопрос денег был самым насущным, и парни, в перерывах между нашим общим кайфом, на эту тему постоянно говорили.

И качественно затыкали меня, когда пыталась влезть и прояснить про нас, про наши отношения.

Словно тут, в этой сфере, их мало что парило и все устраивало!

Тоже, наверно, до поры…

Сбегаю вниз по лестнице, отмахиваясь от вопросов девчонок.

Не до них сейчас!

Во-первых, я соскучилась за ночь! И холодно мне было, и одиноко. Удивительно, как быстро человек привыкает к тому, от чего тащит! Я привыкла к теплу их, согревающих меня с двух сторон, обнимающих меня, тискающих.

И страшно расстраивалась, что они согласились на мою настойчивую просьбу и оставили меня сегодня ночью в общаге.

Ну и что, что я сама хотела, переживая, что не высплюсь перед началом нового семестра, что у меня чистых вещей не осталось, и тетрадок с лекциями нет.

Могли бы… Настоять!

И, во-вторых, мне очень сильно нужно было пообщаться по поводу нового бизнеса, который они решили замутить. Мне ничего не сказав! Как это так?

Все эти мысли сумбурно скачут у меня в голове, но ровно до тех пор, пока не вылетаю на крыльцо и не вижу Камня, ждущего у машины.

Он, до этого задумчиво изучающий что-то на капоте, резко вскидывает голову, а затем делает шаг ко мне, не отрывая черного горячего взгляда. Настолько горячего, голодного и жгучего, словно мы не занимались сексом на протяжении целых полутора недель после Нового года.

Я не могу удержаться, взвизгиваю счастливо и бегу к нему, повисаю на шее, а в следующее мгновение, с чуть испуганным всписком взлетаю вверх!

Камень устраивает меня у себя на талии и жадно припадает к губам, целуя сразу глубоко и грубовато! Показывая, как сильно тоже скучал, как рад мне!

Ох…

Голова кружится, сердце стучит дико и счастливо!

Плевать, что смотрят!

Плевать, что думают!

Я счастлива!

— Пошли скорее в машину, — хрипит Камень, отрываясь от моих губ и жадно вдыхая запах волос, — а то Лисяра там с ума сходит, наверно…

Ох, Лис… Точно, значит, я его угадала на заднем сиденье.

Камень опускает меня, сажает в машину, захлопывает дверь, отрезая от всего мира полумраком салона.

А в следующее мгновение ко мне с заднего сиденья наклоняется Лис, обхватывает прямо вместе со спинкой, грубо и ревниво целует в шею:

— Малыш… Блять, как я этому уроду завидую! Иди ко мне…

— Лис… Ой-й-й…

Я больше не успеваю ничего сказать, он привстает и тянет меня за плечи к себе, на заднее.

Да так ловко это делает, так шустро, что только ногами взбрыкнуть успеваю!

Потрясенно выдыхаю уже лежа на спине на заднем сиденье, глядя в темные в полумраке машины глаза напряженного Лиса, нависшего надо мной.

— Скучал так, малыш… — шепчет он, наклоняясь и обдавая теплым дыханием мои губы, — хочу тебя…