— Блин, подруга, — вздыхает Маринка, — а как ты так умудрилась-то? Нет, я понимаю, что родаки, там, и все такое…

Я молчу, не горя желанием пояснять, до какой степени Маринка ничего не понимает. Про родителей я ей кратко рассказывала, без подробностей, потому она не в курсе про общину, и думает, что мои предки просто придурковатые. Оно и к лучшему. И без того меня считают странненькой, не хватало, чтоб еще в сектантки записали.

— Но ты же с Весиком терлась, еще до Камня и всего этого, — она кивает на окно, — а Весик тот еще… И потом с Колесником и его ребятами замутила… И с Камнем после…

— То есть… — меня продирает холодным потом ужаса от понимания, о чем именно сейчас говорит Маринка, — все вокруг уверены, что я с ними всеми… встречалась?

— Спала, — кивает Маринка, — ну а чего такого? Весик, конечно, тот еще придурок, но не бедный. И тачка у него… И выпускник. Ну, а про Колесника и Камня говорить нечего. Зачетные. И вот теперь Лис. Ты смотри, девки злые наверняка, будут гадости всякие делать…

— Но… Но ведь это все неправда! — у меня реально волосы на голове шевелятся от осознания, как именно меня сейчас воспринимают. Что говорят. Что думают! А если слухи до преподавателей?.. А если до родителей? Хотя, родители и без того обо мне самое плохое думают, тут лишь убедятся в своей правоте и в том, что за пределами общины один разврат.

Но преподаватели! И вообще! Это…

— Эй, ну ты чего? — Маринка оказывается рядом, обнимает, и я только теперь осознаю, что плачу, — ну, блин… Ну прости… Люди злые вообще, Вась. И я злая, получается… — вздыхает она, — ты прости, я не болтала про тебя. Но слушала. И не тормозила. И вообще… Что в этом такого?

— Это все неправда же… — всхлипываю я, ощущая себя почему-то словно в грязи вывалянной, — это же… Тошка — он мой друг детства… Был. А парни из группы… Ты же сама видела, мы просто…

— Ну, знаешь, Весик болтал другое, — Маринка сегодня, кажется, задается целью все больше и больше шокировать меня.

Поднимаю голову, вытираю слезы, вопросительно смотрю на нее.

— Блин… — вздыхает подруга, — ну я реально не думала, что это так важно… И вообще, что тут такого? Все уверены, что Весик — твой бывший. Ну ты же с ним обжималась на глазах у всех.

— Я не… — начинаю я, а затем вспоминаю все эти неоднозначные прикосновения бывшего друга, как он меня трогал, смотрел, как чуть ли не на каждой перемене, когда мы еще не рассорились окончательно, приходил и болтал. Наверно, все эти картинки настолько ярко сейчас всплывают в голове, что Маринка понимат, о чем я думаю, и кивает:

— Ну вот… А я о чем? Весик всем пацанам сказал, что с тобой трахается. И давно уже. Чуть ли не со школы.

С каждым ее словом я все больше и больше цепенею.

И не верю.

Тошка не мог… Не мог! Это же…

— Мерзко… — выдыхаю обреченно.

— Не то слово, — кивает Маринка, — гад какой, а! И, главное, всем растрепал! Весь универ в курсе был, наверно!

— А-а-а-а…

— А потом, когда ты с Колесником стала выступать, Весик трепал, что ты с ними со всеми спишь тоже. С парнями из группы, я имею в виду.

— И ты верила?

Боже… Как мне завтра в глаза однокурсникам смотреть?

— Я — нет, — мотает головой Маринка, — потому что мы же уже с тобой общались тогда. И я знала, что ты с Камнем спишь.

— Но я с ним не сплю!

— Ну тихо-тихо, не кричи так… — Маринка снова успокаивающе гладит меня по плечу, — не спишь, да. Хотя, это странно. Он тебя так пасет, и вообще… Он не особо с девчонками церемонится, говорят… Мне Тигр… С-с-ука такой… Но ладно… Короче, мне Тигр говорил, что Камень вообще больше пары дней ни с одной девочкой не гуляет. В кровать затащит, трахнет и отпускает на волю. Для него, типа, спорт главное. А все остальное — побоку. Он же этот… Детдомовец… Только на спорте и вылез. Потому и удивлялись парни, что он так долго с тобой гуляет. Говорили, что ты, наверно, в постели огнище, не просто так же он…

— Ужас какой…

— Почему ужас? Прикольно же.

— Не прикольно, Марин. Мне неприятно. Мерзко. И Тошка… Вот зачем он?

— Ну… — пожимает она плечами, — ревновал, наверно… Так-то, до универа, он у тебя один, наверно, был, самый крутой…

— Не у меня! Не был!

— Ну… Может, ты просто не видела, не понимала. Ты же — ромашка, блин, вообще, оказывается…

— Я просто… Мы просто дружили… — зачем-то пытаюсь объясниться я и сама слышу, насколько беспомощно и глупо это звучит.

— Ага, ага… — кивает Маринка, — ты, может, и дружила, а вот твой “друг” явно хотел тебя трахнуть.

— Нет!

— Да, Вась! Ты — реально ромашка, но не дура же. Я надеюсь.

— Я… Мне надо с ним поговорить…

— Не надо, Вась, — вздыхает Маринка, — он тебе ничего не скажет, если уж так насвистел всем. Значит такой есть, гнилой таракан. А тараканы, они, знаешь, в любую щель залезут… Наврет тебе, лапши навешает, а ты и поверишь. А он потом в щель…

— Замолчи, фу просто!

— Я тебе реально говорю…

— Но что же делать? Все же будут думать по-прежнему… Как мне в универ?

— Ой, я тебя умоляю, — снова закатывает глаза Маринка, — как до этого! С улыбкой и невинными глазками.

— Но все же будут смеяться…

— Да завидуют тебе все, блин! Приди в себя уже, Вась! Ты — девочка Камня! Ты — поешь с Колесником! Тебе Лис цветы дарит и под окнами общаги караулит! Да тебя побьют за такое, какой, нафиг, смех? Ходи и оглядывайся! И вообще… Не ходи одна никуда. Со мной ходи. Или с парнями. Поняла?

— Это все… Это все глупости… — бормочу я, ошарашенная словами Маринки.

Не хочу в это верить! И с такой стороны на себя смотреть не хочу! Это же позор…

— Дурочка ты… — Маринка со вздохом обнимает меня, — такая, вроде, умная… А такая маленькая на самом деле…

— Мы ровесницы, — я не спешу убегать от ее теплых рук, тоже обнимаю, успокаиваясь постепенно.

— Ну да, — смеется Маринка, — только я с детства в знаю, какой мир вокруг, а ты… Ромашка, чего уж…

— Я тоже знаю, какой мир…

— Ага, знаешь ты… Дрожишь вся. Глупенькая.

Мы еще какое-то время стоим, обнявшись, и мне в очень спокойно сейчас, словно сестренка старшая меня утешает, говорит, что все пройдет и все будет хорошо.

Я решаю подумать над словами Маринки потом, потому что очень страшно погружаться в такое, понимать, насколько все вокруг не так, как представлялось.

И что друг, оказывается, совсем не друг.

И что люди, которые с тобой общались, разговаривали, в глаза смотрели… Что они все думали обо мне гадко.

На этом фоне спокойная уверенность Камня и отчаянная честность Лиса смотрятся выгрышными, как ни странно.

Хотя, если они слышали, что говорил обо мне Тошка, и верили, то… То странно, что Камень не настаивал на близости…

А вот поведение Лиса не странно.

Он уверен, что я с Тошкой спала, и с Камнем… И почему бы и не с ним? Что мне терять, правда? Вот и удивляется, наверно, почему это я артачусь? Или даже не удивляется, а… Просто предпринимает шаги, чтоб заполнучить. Розы, например. Это же приятно, да?

Неожиданно накатывает дикая злость, и я подхватываю со стола букет, раскрываю окно и выбрасываю розы вниз! Прямо на асфальт, к машине Лиса.

— Ой! — вскрикивает Маринка, не успевшая, кажется, даже моргнуть за это время ни разу, — с ума сошла! Цветы-то тут причем?

— Пусть забирает! Не хочу ничего! Ни от кого! — сквозь зубы цежу я, злясь на весь мир вокруг. На Лиса, за его нахальную настойчивость, на Камня, за его спокойную уверенность в том, что я — его. На Тошку за его неожиданную подлость и предательство всего самого светлого, что было у нас, что помнилось до сих пор, несмотря ни на что. На родителей за то, что такую дурочку воспитали, слишком доверчивую. На Маринку, что сначала молчала, а потом рассказала. На себя. Потому что поверила. Потому что дура.

Лис смотрит на меня, задрав подбородок, щурится нагло и насмешливо, а затем мотает головой, приглашая на выход.

И я, ни слова не говоря, выставляю вперед кисть руки с оттопыренным пальцем. Средним.