На другой день он заглянул к Степахиным.

Иван стоял у зеркала и приглаживал гребенкой зачесанные назад волосы. Настроение у него было неважное.

Федор нарочито веселым тоном сказал:

— Идем, Ванек, вместе подышим воздухом, чего дома сидеть.

Сидорыч благодарно взглянул на Федора. Ванюшка безропотно согласился.

Они шли по берегу реки. За крутым поворотом сопки открылась ровная полянка, сплошь заросшая цветами. Здесь река разливалась широко. На спокойной глади ее то и дело взмывали легкие всплески играющей рыбы.

Молодые люди разделись и бросились в воду.

Из зарослей камышей на той стороне реки вылетела, свистя крыльями, стайка уток. Встревоженно крякая, утки покружились над поляной и исчезли за лесом.

— Давай на ту сторону! — крикнул Федор а саженками поплыл. Ванюшка лег набок и поплыл за ним. Они обогнули камыш и вылезли на гладкий ствол свалившегося в воду старого ильма. В тени под сопкой было прохладно, тела их покрылись пупырышками.

— Здесь, когда я был мальчишкой, у нас плот был. Заберемся, бывало, в камыши и давай курить, — рассказывал Ванюшка. — Однажды отец накрыл нас. Смотрит — дым из камышей… Мы, как лягушата, в воду.

— Знаешь что: неплохо было бы приобрести лодки да здесь гуляние на лодках по выходным дням устраивать. Знаешь, с аккордеоном… А потом — костер на берегу, рыбу ловить.

Ванюшка загоревшимися глазами смотрел на Федора.

— Ниже — там вот, — продолжал Федор, — плотина будет.

— Какая плотина?

— А ты что, не слыхал? Гидростанцию предполагаем строить. Головенко мечтает об электротракторах… Да ты что же, — Федор толкнул плечом Ванюшку, — ничего не знаешь? Ты бы хоть на комсомольский учет встал…

Ванюшка отвернулся, чтобы скрыть смущение. Вставать на учет — значит, надо идти к Вале: она секретарь организации. А как это сделать, когда…

Федор долгим взглядом окинул Степахина.

— Какой-то ты странный, — пожав голыми плечами, выговорил он. — Брось-ка дурака валять, выходи завтра на работу. Поедешь пары поднимать, а?

Ванюшка встрепенулся и схватил Федора за руку.

— Смотри, Федя. — Он показал рукой на другую сторону реки. Федор пристально смотрел на кромку леса.

— Что, зверь? — понизив голос, спросил он.

— Да нет же, смотри: цветы лотоса…

В небольшой заводи болотистого берега Федор увидел широкие листья лотоса, плавающие на воде. По листьям, как по столу, суетливо бегали юркие серенькие пичужки. Заметив подплывающих людей, они с тоненьким теньканьем снялись с листьев и ныряющим лётом перенеслись на другую заводь.

Приятели осторожно, стоя по горло в воде, нарвали по охапке нежнорозовых с шелковистыми жирными лепестками цветов.

Потом они выбрались на берег и, вздрагивая от холода, оделись.

— Когда я говорил на фронте товарищам о лотосе, мне не верили. Один сержант, бывший учитель, уверял меня, что лотосы растут только в Египте. А вот посмотри!

Ванюшка вдруг осекся и замолчал, на лицо его легла тень грусти. Федор понял его состояние. Он понял, что цветы напомнили приятелю о Вале. У самого Федора тоже защемило сердце. Он вспомнил о своей Марине. Ее лицо, ласковые глаза, завитки волос, лежащие на лбу, нежные руки — весь образ любимой девушки, далекой и в то же время сердечно близкой, встал перед ним.

Старательно обходя колючие кусты шиповника, пылающие алыми цветами, они выбрались на гребень сопки. Из-под ног с легким шуршаньем посыпалась вниз крупная галька.

Они остановились около могучего замшелого ствола кедра. Перед ними расстилались зеленовато-синие увалы тайги, напоминавшие сверху взлохмаченное волнами море. Тайга буйно цвела. Сплошное переплетение листьев казалось сверху, плотным ковром. Острые запахи тайги плавали в воздухе — то смолистые, то медвяные, то горьковато-терпкие.

По тайге скользили тени облачков, неведомо откуда взявшихся на чистом небе. Налетел порыв ветра. Верхушки деревьев шевельнулись. Дрогнула на земле ажурная тень виноградника. Из-за облачка плавно выплыл белокрылый орлан. Он покружил над вершиной сопки и камнем ринулся вниз. Через несколько мгновений он снова взвился в воздух.

Глаза молодых людей встретились. И Федору, ревниво и свято избегавшему разговоров о Марине, захотелось поделиться своей радостью с Ванюшкой.

— Друг, — Федор впервые назвал его так, — хочу тебе кое о чем сказать… Есть у меня одна девушка, которая меня любит, и я тоже люблю ее. Зовут ее Марина. Понимаешь, Марина. Какое хорошее имя! Правда?

Федор рассказал, как он познакомился с Мариной, как работал вместе с ней. И во время рассказа его поразила и обрадовала мысль, которая раньше не приходила в голову. Ведь если бы ему не пришлось работать с Мариной, возможно, он не узнал бы ее никогда. Много приходилось видеть хороших, на какое-то время запоминающихся девушек, но все равно они оставались далекими и «чужими». Большое, глубокое, волнующее чувство пришло только тогда, когда они стали вместе работать. Выходит, они узнали и полюбили друг друга в совместном труде. Но ведь и Ванюшка с Валей работали вместе. Значит…

Федор замолчал. Он смотрел на воду, на плывущие по ней белые, как пена, цветы трескун-дерева.

— Идем! — сказал вдруг Ванюшка. Он подобрал цветы и широко и решительно зашагал к деревне. Федор едва поспевал за ним. В деревне он замедлил шаги и растерянно взглянул на Федора.

— Иди, иди, — подтолкнул его Федор.

— Куда?

— К Вале, конечно.

Валя стояла у окна, когда вошел Ванюшка. Он впервые зашел к ней. Девушка встретила его настороженно.

Степахин остановился у двери, опустив, словно веник, букет лотосов к голенищу сапога.

Валя глянула на букет и поняла все. Ванюшка шагнул к ней.

— Неужели не простишь, Валя… — заговорил он, едва выговаривая слова, боясь, что она не захочет его слушать…

Освещенная косыми лучами вечернего солнца, девушка глядела ему прямо в глаза. Ванюшка с горечью усмехнулся.

— Я пришел сказать, Валя, что глупо все это у нас получилось…

Ванюшка махнул рукой, в которой держал букет. Он уставился на цветы с таким выражением на лице, как будто впервые увидел их. Валя заметила его замешательство. Озорная усмешка засветилась в ее глазах:

— Может, ты мне их подаришь? — спросила она.

Ванюшка покраснел и неловко сунул букет Вале. Девушка взяла цветы и, уже не сдерживая улыбки, глянула на Ванюшку:

— Фронтовик, а перед девушкой растерялся. Эх, Ваня. За что же такого тюленя любить?

У Ванюшки все поплыло перед глазами. Он видел перед собой только ласковые, нежные глаза девушки.

Герасимов выбрался с луга на шоссейную дорогу. Подгоняемый оводами сытый конь пошел крупным шагом. Колеса двуколки с налипшей на спицах травой дробно застучали по гравийному настилу.

С сенокосом не ладилось. Редкий день не было дождя, поваленная трава прела в валках. С утра солнце вставало на чистом небе, казалось, будет вёдро. К обеду же в «гнилом углу», как прозвали колхозники сторону, где находилось озеро Ханка, поднимался белесый туман. Затем на небе появлялись легкие, как дым, тучки. Они постепенно обкладывали небо летучими облаками, и из них сеялся на землю мелкий, как туман, дождь. Сегодня однако день выдался удачный. Колхозники успели высушить сено на огромной площади и начали метать стога. Если бы было побольше людей, сегодня можно было бы застоговать всю Кедровую падь. Спасибо, Головенко послал своих людей на помощь.

Герасимов, без нужды потряхивая вожжами, подсчитывал в уме — сколько еще человек можно будет снять назавтра с МТФ. За поворотом дороги он нагнал солдата с шинелью на руке, с тощим вещевым мешком, болтающимся за спиной.

«Наш или чей?» — подумал Герасимов и подхлестнул вожжой коня. Солдат, услышав стук колес, остановился и, заслонив глаза ладонью, смотрел на подводу.

— Кузьмич! — вскрикнул он.

Герасимов остановил коня и долго всматривался в улыбающееся красное и вспотевшее лицо солдата.