Федор стоял у тисков с заложенными за спину руками.

— Где требование? — спросил он.

— Какое?

— Требование на поршни?

— Ах, на поршни! — откликнулся Сашка. Он порылся в грудном кармане комбинезона и протянул Федору запачканную бумажку.

— Иди сейчас же в кладовую, получи новые поршни и поставь их на машину, — сказал Федор холодно.

Сашка сел на верстак:

— Ты, Федя, шутки не шути. Видел — машина уже почти готова. Что же, разбирать прикажешь? — усмехаясь, проговорил он.

— Ты слышал распоряжение — выполняй.

— Зарежешь, Федор. Я ведь не без головы. Видел, что ставил. Что же, я теперь, выходит, бракодел?

На какую-то долю секунды Федору стало жалко растерявшегося парня. Но он овладел собой:

— Кому ты говоришь о поршнях, — сказал Федор. — Это же моя машина, поршни надо было еще летом менять, да не было… Кто ее лучше знает? Почему ты не выполнил распоряжения?

— Хотелось перегнать девчонок. Соревнуемся мы, а кладовая была закрыта, — побагровел Сашка, не глядя на Федора.

— Вот как ты социалистическое соревнование понимаешь. Слепил машину слюнями и баста — лишь бы перегнать?.. Иди, получай поршни, не теряй времени, — жестко сказал механик.

— Да ты что?

— Иди, получай поршни. — И имей в виду: тебе это даром не пройдет. Буду писать докладную директору.

— Ну, и пиши! — обозлился Сашка. — Подумаешь…

Он выскочил из конторки и хлопнул дверью.

Федор вышел вслед за ним и На глазах у всех стер фамилии Сашки и Сидорыча с доски почета. Борода у Сидорыча задрожала.

— Это чего же такое? — шопотом спросил он Сашку.

— Узнаешь. Будем другие поршни ставить, — угрюмо ответил Сашка и ушел в кладовую.

Головенко прочитал докладную.

— Ты при Сидорыче дал распоряжение?

— Нет, без него. Но это не важно.

Головенко вскинул брови:

— Нет, важно. Машина закреплена за Степахиным, а Сашка ему только помогает. Понятно?

Федор кивнул головой.

Директор объявил Сашке строгий выговор за невыполнение распоряжения механика, но и Федору было поставлено на вид то, что он выписал поршни не Сидорычу, а его помощнику.

Это событие наделало много шума в МТС. Сашку никто не одобрял. Наконец, к нему подошел председатель месткома токарь Саватеев. Он долго через ободки очков смотрел на Сашку, рывками отвинчивавшего гайку за гайкой, потом отвел его к окну.

— Побеседовать надо с тобой, — сказал он, сдвинув очки на лоб.

— Чего беседовать? Ишь, как осрамил… А еще друг!

— Кто же тебя осрамил, не механик ли?

— Ну, а кто же?

— А я по-другому, сынок, думаю.

Сашка поднял на Саватеева глаза. Тот положил ему руку на плечо.

— Нечего на механика обижаться. Он за весь парк отвечает. Ты думал, людей обманул и соревнование выиграл? Так не делается… Тебя за это еще пропесочить полагается. А что касается того, что Федор тебе друг, то так другом и останется. Не тот друг, кто виновного покрывает, а тот — кто поправляет. Ты и его подвел. Об этом ты не подумал?

Сашка опустил голову.

— На цеховом собрании сам скажешь, как дело было.

— На каком собрании?

— Соберем сегодня товарищей. Обсудим этот вопрос. А как же иначе?

Сашка обомлел:

— Товарищ Саватеев, без собрания нельзя ли…

— А ты товарищей не бойся, — сказал Саватеев.

На собрании Сашка чистосердечно признался в нарушении дисциплины. Выступления товарищей были резкие. Досталось и Федору. Кто-то предложил выделить в помощь Сидорычу еще одного человека, чтобы не отстал с ремонтом. Сашка наотрез отказался. После собрания он ушел в цех.

Бобров занимался изучением образцов нового урожая у себя на квартире. Комната превратилась в лабораторию. Письменный стол был завален бумагами всевозможных цветов и размеров вплоть до помятых клочков с торопливыми записями. На другом столе стояли баночки, лежали пробирки, просто стеклянные трубки с резинками и зажимами, фарфоровая ступка, точные весы, песочные часы и бесконечное количество мешочков с зерном, с землей. Мешочками были заняты не только стол, но и все табуретки. На кровати лежали пучки растений. Гаврила Федорович стоял посреди комнаты и с довольным видом возбужденно рассказывал что-то Марье Решиной. Он был в рыжем из шерсти свитере с засученными рукавами, на ногах у него были одеты шубяные короткие бахилы, вроде бот. Марья держала в руках какое-то письмо.

— Отказываться вы не имеете права. Академик подтверждает правильность наших выводов, но эти выводы принадлежат вам, Марья Васильевна.

У Марьи меж бровей появилась резкая морщинка досады, лицо пылало. Она отрицательно покачивала головой.

— Посмотрите на нее, вы видите? Отказывается!

Бобров остановился перед только что вошедшим Головенко и возмущенно взмахнул руками.

— А я вот так и за-пи-шу… — Он присел было к столу, надел очки и придвинул к себе толстую в твердом переплете тетрадь. Потом сбросил очки на тетрадь, очистил одну табуретку от мешочков и с виноватой улыбкой предложил Головенко сесть.

— Дело, видите ли, вот в чем, — заговорил он, потирая ладонью лоб, когда Головенко осторожно присел к столу. — Марья Васильевна высказала ценную мысль… Речь идет о выращивании куста с более высоким прикреплением бобов. Она высказала мысль о создании таких питательных условий, которые бы дали максимальную возможность для роста стебля молодого растения и тогда… Мне это показалось интересным. Я написал Трофиму Денисовичу и вот ответ. Он подтверждает правильность этой мысли, — закончил Бобров несколько торжественным тоном, театрально простирая руку в сторону Марьи.

Головенко удивило сообщение Боброва о письме академика Лысенко и, главное, то, что агроном назвал его, как хорошо знакомого, по имени и отчеству. Очевидно, Бобров постоянно переписывался с ним. Головенко взял из рук Марьи письмо, которое начиналось так:

Он внимательно прочел его до подписи:

Бобров озабоченно говорил:

— Надо будет просмотреть наши записи, Марья Васильевна, я — свои, вы — свои; потом потолкуем, как лучше нам воспользоваться этим методом… Эх жаль лаборанта у нас нет. Анализы задерживаются.

— Гаврила Федорович, я хочу предложить вам Клавдию Петровну в помощники, — сказал Головенко.

Бобров спустил очки на кончик носа и поверх ободков с недоумением взглянул на директора.

— Извините, каким помощником?

— Помощником — в качестве лаборантки. Я понимаю — это не совсем то, что вам, может быть, нужно. Но все-таки… Она фармацевт, лабораторную кухню знает, постепенно научится производить необходимые анализы.

Бобров взглянул на улыбающуюся Марью и вдруг, ударив по столу ладонью, захохотал.

— Слышите, Марья Васильевна. Вот вам… вот нам и выход из положения. — Потом резко повернулся к Головенко:

— Знаете, как это хорошо будет, Степан Петрович!

Решено было, что Бобров поговорит с Клавой сам.

Часа через два он вместе с Клавой явился в кабинет к Головенко.

— Столковались, Степан Петрович. Клавдия Петровна согласна, — объявил Бобров.

— Ну, вот и отлично, — обрадовался Головенко. — Когда же приступаешь к работе?..

— Завтра, завтра же, — вместо Клавы ответил Бобров.

Головенко улыбнулся.

— Но, Гаврила Федорович, помещения-то нету.

— Есть помещение — мой кабинет. Мне все равно там делать нечего. Меня беспокоит другое, Степан Петрович. Как с зарплатой? У нас ведь такой должности пока что нет.

— Но, Гаврила Федорович, я согласна… — вмешалась Клава, — я согласна и так работать.

— А я на это не согласен, — сердито возразил Бобров. — Без зарплаты — это несерьезно, это самодеятельность, а научная работа не драмкружок, извините меня.

— С зарплатой дело уладим. Если сумеете поставить серьезно дело — дадут штат на лабораторию, добьемся… Что еще нужно сделать? — спросил Головенко.