Федор сбоку посмотрел на Головенко. Степан продолжал:

— Ты не отдаешь себе отчета в том, что от тебя теперь зависит вся работа мастерской, что на твоей ответственности — весь машинный парк, и скромничать тут нечего. Неисправными машинами хлеб не уберешь. В общем, рассказывать тебе нечего — понимаешь сам…

Федор тяжело вздохнул.

— Ты не бойся посоветоваться с рабочими, если сам в чем-нибудь не уверен. Не думай — они тебя за это не осудят, наоборот, гордиться будут, что с ними советуется механик, и уважать тебя будут. С токарем Саватеевым советуйся, с Бобровым.

— С агрономом?.. Но он же в технике ничего не понимает, — с недоумением сказал Федор.

— Именно, с агрономом. На его обязанности лежит выращивание урожаев, и машины должны отвечать требованиям агротехники. А агротехника каждый день предъявляет все новые требования.

В разговоре с Федором Головенко высказал свои мысли, которые все это время одолевали его.

— Надо придумывать что-то новое, — сказал он с жаром: — Разве нельзя улучшать наши машины? Можно и нужно! Иначе мы станем подрядчиками, ремонтной тракторной мастерской, а не организующей силой в сельском хозяйстве. Нужно вперед смотреть; как говорит Саватеев, за сто верст вперед видеть. Сейчас, Федя, надо жить так, чтобы каждый прожитый день был новой ступенью к коммунизму.

Федор улыбнулся и задумался. Он не нашелся, что ответить Степану, но тот и без слов понял, что до Федора дошли его мысли.

Гулко постукивая колесами, по дороге шла подвода. Головенко, не видя подводчика, окликнул:

— Эй, кто там? С поля, что ли? На телеге тотчас поднялся Филипп.

— Тпрру… Чего? — громко откликнулся он.

— С поля?

— Оттудова…

— Последний везете?

— Какое!.. Всю ночь придется возить, Валюшка и Сидорыч сказали — до утренней росы нынче косить будут.

Филипп спрыгнул с телеги.

— Закурить у вас, случаем, не будет? Весь табак вышел, а домой забежать некогда. И все из-за них, полуношников! — ворчливо и вместе с тем беззлобно сказал Филипп.

Он завернул огромную цыгарку и жадно затянулся. Потом залез на бестарку, прикрикнул:

— Но, но, сердешные!.. Пристали кони-то, надо менять… Пойду сейчас к председателю свежих просить.

— А сам-то что, не устал?

— Я-то? А я вот, пока еду с поля, тут и посплю маленько… Мне-то не больно тяжело…

Телега тронулась.

В правлении колхоза Головенко застал Герасимова, счетовода — лысого человека с худым лицом, и Усачева, который возбужденно ходил по тесной комнате, заставленной столами. Он резко повернулся к вошедшему.

— Плохи дело, товарищ директор. Выпустили комбайн на поле, а он не работает.

— Как не работает?

— А так. Твой бывший механик не захотел работать. У него, как раз тогда, когда надо разворачивать работу, вдруг мотор застучал. При мне было.

Головенко успокоился.

— Не горячись, Усачев: комбайн работает.

Инструктор райисполкома остановился перед Головенко и непонимающе взглянул на него. Головенко сгонял — не верит.

Наступило неловкое молчание. Председатель, почесывая бороду, придвинулся к счетоводу и начал о чем-то расспрашивать его.

— Слушай, хозяин, как у тебя с оборудованием полевого стана, — обратился Головенко к Герасимову. — Завтра к вечеру надо бы привести его в порядок.

— А что?

— Начнем работать как следует.

Герасимов с усмешкой покрутил головой.

— Я полагаю, завтра нам полевой стан еще не потребуется.

Головенко вспыхнул.

— Трактористы и комбайнеры не должны тратить время на ходьбу в деревню… Завтра будут работать на поле два комбайна. Послезавтра — три…

Председатель пожал плечами и наклонился над бумагами.

Головенко повернулся к Усачеву:

— Я прошу тебя, товарищ Усачев, нажать на Герасимова. Видишь, он и разговаривать на эту тему не хочет.

Степан раздраженно сунул папиросу в пепельницу и придавил ее пальцами, не чувствуя ожога. В эту минуту вошел Филипп. Он остановился у притолоки и, не здороваясь, раздраженно проговорил:

— Что же это такое: где кладовщик? Куда прикажете зерно валить? Прямо под амбар, для воробьев, что ли?

Герасимов привстал и заморгал глазами:

— Разве ты еще возишь?.. Откуда?..

— Да ты, что, зелена муха, не знаешь откудова? С поля вожу… Всю ночь придется возить. До утренней росы будут работать, а если росы не будет, то и дальше.

— Кто будет работать?

— Известно кто — Сидорыч с Валей, со своей будущей невесткой. Ни он ей, ни она ему уступать не хотят. Дуют, понимаешь, аж пыль столбом, — уже более спокойно сказал Филипп и совсем уже мирно добавил:

— Лошадок надо сменить, с полдня ходят не выпрягамши… Да еще бы одну подводу добавить, а то на землю зерно приходится спускать из бункера. Не годится так.

Председатель оторопел: надо будить кладовщика и людей для разгрузки зерна, которых он отпустил час тому назад. Нужно искать лошадей, отпущенных в поле, искать возчика. Легкое ли это дело в ночное время?

— Да что это? Кто дал распоряжение?.. Товарищ Головенко, почему не предупредили, что будете ночью работать?

— А кто вам сказал, что они не будут ночью работать?

— Кузьмич! Я тебя предупреждал еще засветло, — вмешался возчик.

Председатель округлыми глазами смотрел то на возчика, то на Головенко. Между тем счетовод не спеша аккуратно убрал бумаги в стол и, одернув синюю рубаху, предложил:

— Пойду, разбужу кладовщика да кое-кого из колхозников. А за лошадьми придется в поле бежать. Я думаю, пущай он еще разок сгоняет, а к тому времени найдем лошадей. Они где-то тут, на берегу…

Филипп и счетовод ушли. Председатель молча смотрел на Головенко с недовольным видом, Усачев расхаживал по комнате.

— Как-то все это сразу… — промолвил Герасимов растерянно: — Легкое ли дело? Чем я кормить буду ваших трактористов?..

Разошлись они уже под утро. Было решено отправить в полевой стан двух колхозниц белить стены и мыть полы. Головенко обещал дать плотника и повариху Макаровну, которая уже не один год варила пищу трактористам.

Под утро над полями потянулось тонкое облачко тумана. Хлеба покрылись росой. Пришлось остановить уборку. Лица девушек от бессонницы были бледными. Сидорыч строго сказал:

— Вы, девушки, давайте до дому, а я тут подежурю, чтобы чего не случилось.

Девушки нерешительно переглянулись. Сидорыч сердито посмотрел на них:

— Идите, а то осерчаю; да и махорки у меня нет. Без табаку я вам не работник; как хотите, а зайдите за табаком к моей старухе.

И девушки ушли, оставив на перламутровой траве зеленые дорожки обитой росы. Сидорыч, постлав солому около трактора, вытряхнул из кисета остатки табака на руку и досадливо заворчал: на цыгарку нехватало. Он уже готовился прилечь, когда подошел Усачев (он прямо из правления колхоза ночью приехал на поле). Поздоровавшись с трактористом, инструктор райисполкома сел рядом с ним на солому, с удовольствием ощущая спиной тепло, источающееся от разогретого трактора. Он вынул пачку папирос и предложил Сидорычу закурить. Настороженный взгляд старика сразу смягчился.

— Вы меня, наверно, не знаете, товарищ Степахин, я из райисполкома, Усачев.

Сидорыч с наслаждением затянулся душистым дымом папиросы и с достоинством кивнул головой.

— Хорошо поработали, — поздравляю. Замечательный пример для других товарищей.

Сидорыч не ожидал похвалы от «уполномоченного» (так он про себя назвал Усачева) и в замешательстве глядел на него, не зная, что сказать. Между тем на душе у него стало легко и радостно, утомление как рукой сняло, словно и не было бессонной ночи.

— Есть у меня разговор с вами, товарищ Степахин… — продолжал Усачев. — На уборке мы организуем социалистическое соревнование. У вас, у вашего комбайнового агрегата, все данные за то, чтобы вызвать на соревнование других товарищей. Как вы на это смотрите?