Сквозь сон Паша Логунова услышала заунывные звуки пастушьего рожка. Осторожно, чтобы не разбудить мужа, она вылезла из-под полога и, накинув на себя платье, вышла во двор. Земля еще лежала в прохладной синеве раннего утра. По светлому голубому небу неслись невесомые розоватые клочья облаков. Синевато-серые сопки заслоняли солнце, разгоравшееся за ними. День обещал быть ведреным. Поеживаясь от холода, Паша сняла с плетня влажный от росы подойник и пошла в коровник.

Красная комолая корова с густой челкой на лбу стояла уже у ворот. Она лениво повернула голову к хозяйке и, шумно выдохнув, отвернулась, глядя на неторопливо проходящее по улице стадо. Хозяйка подсела к ней, и тугие струйки молока певуче ударили в звонкое дно подойника.

Выдоив корову, Паша процедила молоко и пошла в клеть будить мужа. Алексей спал, сладко посапывая носом. Ей было жалко будить его — он от темна до темна работал в мастерской МТС, спал мало. Она вздохнула и принялась трясти Алексея за плечи:

— Алешенька, Алеша!

Алексей открыл глаза и тотчас же сел на кровати, тараща спросонья глаза.

— Проспал?

— Ничего не проспал, только что коров проводили.

— Сегодня же воскресник.

Высокая лесистая солка на другой стороне реки загораживала солнце; распадок лежал, окутанный темносиней тенью. В этом месте река, стиснутая скалистыми берегами, была узка и порожиста. Вода с глухим ревом мчалась через камни.

На обрывистом берегу на полусгнившей валежине сидели старики, усиленно дымя табаком, чтобы отогнать наседавшую мошку. Головенко и приехавший еще вчера инженер остановились около них, прислушиваясь к разговору. Сидорыч, яростно отмахиваясь от мошки веткой боярышника, горячился:

— А что ты головой качаешь? И построим! И построим, ты не думай!..

Он был сильно возбужден, даже шея его была красна от крови, хлынувшей ему в лицо. Головенко понял, что кто-то из стариков усомнился в возможности построить электростанцию в Красном Куте, а Сидорыч отстаивал его, Головенко, идею, как свою собственную. Не замечая подошедших, Сидорыч продолжал:

— Ведь нам электростанцию вот как надо! — Он провел ребром ладони по горлу.

— Жили до сих пор, не тужили, — сказал дед Шамаев, хитренько поблескивая глазами из-под прищуренных век.

Головенко стало ясно, что и дед Шамаев и все старики понимают нужду в станции и что они только «подзуживают» Сидорыча, горячий нрав которого и способность мгновенно вспылить были известны всем.

— Ты, поди, Сидорыч, и пахать теперь без электричества не станешь, — сказал кто-то в кругу. — Давай тебе на трактор кнопку, чтобы сам пахал.

— А и поставлю кнопку! — закричал Сидорыч: — И в избы электричество проведем, и в коровники, если есть на то наша воля…

Дед Шамаев, так чтобы Сидорыч не слышал, потихоньку сказал что-то смешное. Все сидевшие разом расхохотались. Взбешенный Сидорыч даже задохнулся. В этот момент он увидел Головенко и инженера. Ища поддержки, он кинулся к ним:

— А вот инженер скажет, на что электричество годится.

Дед Шамаев встал:

— Да угомонись ты… Будто мы не знаем без тебя — куда оно годно, электричество-то.

Он обратился к Головенко:

— Степан Петрович, охота нам послушать, как вы тут расплановали все. У стариков сумленье — потянет ли речка такое дело? Еще мельницу, туда-сюда, тянула, а… — Шамаев покачал головой. — Охота знать — что да как?

Инженер подсел к старикам.

— Речка, конечно, невелика. Естественного напора воды тут недостаточно, чтобы турбину вращать. Чтобы увеличить напор надо устроить водоем с помощью плотины. Из этого водоема направить всю энергию спада воды для вращения турбины. Сейчас вода падает по всей ширине реки. А если русло сузить да в самом узком месте турбину поставить — вот и «потянет», как вы говорите.

— Да это-то мы понимаем, — протянул дед Шамаев. — Нам бы тут просто прикинуть: где плотина, где что.

Инженер показал рукой на реку.

— От этого островка на ту сторону сделаем плотину. Запрудим реку, поднимем уровень воды на три метра. Течение здесь хорошее, водоем — большой, береговой грунт крепкий, на скальном основании — размывов не должно быть. Тут хоть целый Днепрострой воздвигай! — усмехнулся он.

Сидорыч, с его живым воображением, мгновенно представил себе пятидесяти метровые быки Днепростроя, виденные им на фотографии, бешеные каскады пенящейся воды, скатывающиеся по бетонным сливам, ослепительно-белую плотину, вознесшуюся ввысь, сверкающее здание турбинного зала, гирлянды огней и ажурные столбы высоковольтной линии…

— Ишь ты, — вздохнул он, — Днепрострой…

Понемногу к кругу сошлись чуть не все вышедшие на воскресник. Слова инженера взволновали всех. Он говорил о сооружении электростанции в Красном Куте, как о деле обычном, и эта простота и деловитость уничтожили последние сомнения в реальности замысла Степана Головенко, ставшего делом всего Красного Кута.

Старики притихли. Как-то трудно было представить, что здесь, под сопкой, по которой на их памяти бродили медведи да паслись стада диких коз, могут раскинуться бетонные сооружения гидроэлектростанции; что с этого места, где сейчас покачиваются камыши да между ними шныряют уклейки, во все концы района по проводам побежит электрический ток…

Филипп, практическая складка характера которого сказалась и тут, тотчас же сообразил:

— А ведь тут вроде озера что-то получится. Эвон, какое богатое…

Дед Шамаев поглядел в ту же сторону, мысленно представил себе размеры будущего озера, представил себе, какое у этого озера будет дно и поддакнул Филиппу:

— Поди, карасика можно будет развести тута, сазана…

— Может, это озеро и для поливки полей сгодится, — вставил Сидорыч. — Бывает, до половины лета ни капли не выпадает. А тут какое ни на есть устройство приспособить, да и поливать… Как в городе улицы поливают, а?

Обрадованный своей выдумкой Сидорыч победно оглядел всех и тотчас же испугался: не далеко ли хватил?

Но размечтавшимся краснокутцам теперь уже никакая фантазия не могла показаться чрезмерной.

Головенко и инженер переглянулись. Инженер, пожилой уже человек, седоусый и добродушный, подмигнул Головенко и взял его под руку.

— Сколько станций я построил уже, — сказал он тихонько, — а не перестаю удивляться тому, как охотно наши люди берутся за самое трудное дело, если видят конечную цель. И это заставляет сразу же после окончания строительства браться за новые стройки. Всё, что бы ни сделал, — всё кажется малым…

Головенко в ответ пожал инженеру руку.

Настя Скрипка, как всегда, встала рано. Проводив корову в поле, она ушла на огород. Тяжелые косматые шляпы подсолнухов никли к земле, повернувшись к солнцу. На золотых лепестках дрожали капельки росы, по шершавой сердцевине суетливо ползали пчелы. На огороде пахло укропом и еще чем-то необъяснимо приятным, свежим. За подсолнухами раскинулась сочная заросль табака. Настя обошла огород. За ней по пятам плелась черная лохматая собака. Всякий раз, как только Настя останавливалась, собака садилась и принималась пылить, виляя лохматым, в репейниках, хвостом.

В первые дни, когда ушел Михаил, Настя спокойно ждала мужа: никуда не денется, вернется. Но Михаил работал на тракторе и, казалось, не думал возвращаться. Впрочем, видела его Настя редко: с утра до ночи он был в поле. С Настей никто не заговаривал, ее сторонились, осуждая. Лишь однажды, когда Настя доила корову, около плетня остановился Засядько.

— Ну, как, соседка, живешь-можешь?

Настя обрадовалась и откликнулась:

— Спасибо. Ничего.

Засядько задумчиво подкрутил седые усы.

— Довольна жизнью?

Вопрос не понравился Насте. Что-то закипело у нее в груди, но она сдержалась.

— Когда как, когда довольна, а, бывает, и нет.

Засядько откашлялся, пошатал плетень, как будто пробуя его крепость.

— А як буде невмоготу, тогда прийдешь та скажешь мени, — сказал он неожиданно.