— Вот и мои цыганки.

Девочки взвизгнули и бросились к матери. Та ласково отстранила их.

— Знакомьтесь с тетей Валей. Д меня прошу извинить, Валюша, я пойду на кухню. Вася сейчас придет.

И ушла.

Валя почувствовала себя просто и свободно, как в давно знакомой дружеской семье. Она занялась с девочками, одну из которых звали Верой, другую — Катей. Девочки вытащили свои игрушки, куклы. Валя не заметила, как пришел Усачев. Он стоял уже в дверях комнаты в домашних туфлях, когда она увидела его.

— Папа… А у нас тетя Валя. Иди, знакомься, — крикнула Вера. Усачев подошел к ним и присел на корточки. Тотчас же девочки повисли у отца на шее; грохнулась сложенная из кубиков пирамида, рассыпавшись на свежеокрашенном полу.

— Ну, пошла кутерьма! — ласково проворчала Александра Гавриловна, войдя с посудой в руках. — Как папка домой, — в доме начинается хаос.

Вале пришлось поужинать у Усачевых. После ужина Александра Гавриловна принялась укладывать детей. Усачев пригласил Валю в другую комнату.

Усадив ее у стола, он принялся расспрашивать, что она читала по истории. Валя не ожидала этого экзамена и отвечала на вопросы путанно, хотя знала многое из того, о чем спрашивал Усачев.

— Ты меня извини, Валя, за экзамен, но я должен был выяснить, что дать тебе. Вот, попробуй одолеть.

Усачев протянул ей нетолстую книжку.

— А эту я сам читаю, — сказал он, беря с этажерки книгу в серой мягкой обложке.

«Заочная высшая партийная школа при ЦК ВКП(б)», «История СССР», — прочитала Валя. Она вопросительно взглянула на Усачева.

— Вы разве учитесь? Вы же и так все знаете…

Усачев усмехнулся:

— Я очень мало знаю, Валя. Учиться нужно всем.

Вошла Александра Гавриловна. Она бесшумно подошла к столу и с шитьем в руках села в кресло под лампой — на свое обычное место.

— Когда радио, Вася, будет? Живу, как слепая, ничего не знаю о фронте. Что там?

Усачев рассказал о продвижении наших войск в Польше. Александра Гавриловна заметила:

— Значит не помогают Гитлеру ни «тигры», ни «пантеры»!

— Нет такой силы, — сказал Усачев, — которая смогла бы сломить нас. Потому что нет в мире другого народа, который бы так любил свою родину. Нет выше патриотизма, чем патриотизм советского человека…

— Вот капиталисты тоже называют себя патриотами, — после минутного молчания продолжал он. — Американские магнаты на все лады расписывают американский патриотизм. А что на деле? Америка воюет с Германией, они — враги, но в то же время американские капиталисты состоят акционерами немецких фирм, барышами с ними делятся… Этому трудно поверить, но это, к сожалению, факт. Вот вам и патриотизм!

Валя стала частым гостем у Усачевых. И каждая беседа с Василием Георгиевичем как бы приоткрывала завесу перед глазами молодой девушки, и жажда знаний пробуждалась в ней… У нее созрело решение поговорить с Усачевым о создании кружка по изучению общеобразовательных предметов. Однажды она сказала ему об этом. Тот призадумался, потом ответил:

— Ну, что же… Дело-то хорошее, но надо подумать. Для начала можно прочесть молодежи цикл лекций по естествознанию, истории, литературе. Кое-что смогу я, можно привлечь и Александру Гавриловну — она учитель, надеюсь, не откажется, — улыбнулся Усачев, взглянув на жену.

Александра Гавриловна, не отрываясь от работы, молча кивнула головой.

Чтобы не отставать от других трактористов, Сидорыч взялся сам за ремонт своего трактора. Он расположился с ним в сторонке, в углу мастерской, около окна, и принялся за разборку. На каждую деталь, снятую с машины, он ставил мелом пометки, чтобы не путаться потом при сборке.

Пока он разбирал трактор, — дело шло, как по маслу. Но когда от трактора осталась одна рама и вокруг нее на полу куча деталей, — Сидорыча охватил страх. Он с ужасом увидел, что трактора уже нет и, казалось, нет возможности собрать воедино разбросанные детали, чтобы получить снова мощную машину.

Что нужно делать дальше, Сидорыч не знал. Шура Кошелева, работавшая неподалеку, в это время промывала части своего трактора керосином. Сидорыч отправился к механику.

Конторка механика помещалась тут же в мастерской, в небольшом досчатом приделе. Конторка скорее походила на склад запасных частей или на слесарную мастерскую. В ней стоял небольшой стол с чернильницей, сделанной из бензоотстойника, в которой со времени Подсекина чернила не держались. По стенам конторки тянулись стеллажи, заваленные всевозможными частями электрооборудования: механик ремонтировал их сам.

Федор что-то выпиливал, стоя у тисков, когда Сидорыч вошел в конторку.

— Доброго здоровьица, — проговорил Сидорыч, остановившись у косяка двери. — Я к тебе, Федор Семенович, за керосинчиком пришел, частя промыть беспременно нужно…

Федор с улыбкой оглядел Сидорыча. У него даже всклоченная борода была запачкана в масле.

— Все разобрал? И мотор и ходовую часть? — спросил механик.

Сидорыч приободрился:

— Как есть все начисто, Федор Семенович.

— Ну, хорошо. Посмотри как следует все части: что нужно заменить, а что подремонтировать.

С бидоном керосина в руках Федор вышел за Сидорычем в сборочную и бегло осмотрел разложенные в строгом порядке детали.

— А это что у тебя за пометки?

— Пометки-то? Это я запятнал, чтобы не перепутать, что куда ставить…

Федор улыбнулся.

— Думаешь, они тебе помогут?

— А как же. Гляди сюда…

Сидорыч уверенно принялся рассказывать, какую часть куда надо привинчивать. Получалось все верно. Подошедший к ним Сашка весело ухмылялся:

— Это, выходит, как сруб для колодца: каждое бревнышко мелом перепятнал, — потешался он над стариком.

— Колодец не колодец, а кому как способней, тот так и работает. У тебя голова молодая, и она окромя как Шуркой ничем не занята, значит, ты можешь все упомнить. Поживи с мое, она у тебя тоже… тово! — огрызнулся Сидорыч.

— Да они ж у тебя в керосине-то смоются. Как тогда? — не унимался Сашка.

Сидорыч озадаченно взглянул на него и масляной рукой ухватился за бороду.

Федор был серьезен. Если бы пометки наставил какой-либо другой тракторист, Федор сам бы от души позубоскалил над ним. Но на Сидорыча, на его кажущиеся чудачества, механик смотрел по-своему. Старик старался делать все сам. Он не отказывался от любой работы, которую поручали ему. За лето он заработал столько, что мог совершенно спокойно жить, по крайней мере, целый год. Головенко с Федором решили на ремонт тракторов Сидорыча не ставить — пусть отдохнет старик за зиму. Но тот страшно обиделся и наотрез отказался от отдыха. Пришлось уступить старику.

…Федор налил Сидорычу керосина на противень.

— Следи повнимательней, Петр Сидорович, за деталями. Не пропусти сработанные, а то летом намучаешься… Промой почище.

— Да это уж как полагается, — отозвался Сидорыч, гордо взглянув на стоявшего теперь с серьезным лицом Сашку.

Федор ушел в конторку и позвал к себе Сашку. Минут через пять тот вышел от механика красный, как спелая калина. Он покрутился около Сидорыча, углубившегося в работу, и подошел к верстаку, стоявшему недалеко от рабочего места Сидорыча.

— А что, Петр Сидорович, — отводя глаза в сторону от старика, сладким голосом начал Сашка, — как думаешь, верстак ведь не плохой.

Сидорыч пристально посмотрел на Сашку.

— Лучше не надо, — подтвердил он, пряча хитрую улыбку в зарослях бороды.

— Понимаешь, я вот тоже думаю. Присмотрелся к верстаку, думаю здесь вроде мне светлее будет. Да и спокойнее, — подальше от девок. Больно уж они народ… — со вздохом закончил Сашка. Именно от девчат-то, от Шуры Кошелевой, рядом с которой он работал, ему уходить и не хотелось.

— И переходи, давай… чего лучше, — одобрил Сидорыч, бережно укладывая в противень с керосином какую-то шестеренку.

Сашка повеселел. Федор предложил ему перейти на этот верстак поближе к Сидорычу и незаметно для него помогать в работе. Но просил сделать это так, чтобы старик ничего не заметил и не обиделся. Уверенный, что Сидорыч ничего не понял и что, следовательно, он выполнил, как полагается, свою трудную задачу, Сашка, посвистывая, побежал за инструментом.