— Я думаю, это неправильно, — внезапно заявил сын императора. — Мы, радлане, одинаково почитаем и отца, и мать. Так почему бы не позволить единственной оставшейся в роду женщине наследовать землю и недвижимость? По крайней мере до тех пор, пока она вновь не выйдет замуж.

— Вы полагаете, ваше высочество? — вскинул брови регистор Трениума.

— А почему бы нет? — пожал плечами принц. — Вон в Келлуане вдова после смерти мужа спокойно распоряжается всем имуществом. Неужели наши женщины чем-то глупее келлуанок? Как вы думаете, госпожа Юлиса?

Задумавшись, Ника перестала следить за разговором, поэтому пару секунд соображала, о чём же идёт речь. И ещё столько же времени понадобилось на то, чтобы подобрать подходящий ответ.

— Думаю, что любой, кто скажет, будто все радланки какие-то глупые транжиры, просто лжец. Наш долг не только рожать мужу сыновей, но и содержать дом так, чтобы супруг, возвращаясь в него после тяжких трудов, мог спокойно отдохнуть и набраться сил перед новыми свершениями. А для этого необходимо рачительно расходовать средства, строго и справедливо распоряжаться невольниками, извлекая из их работы максимальную пользу для семьи.

Она остановилась, переводя дух, и вопросительно посмотрела на дядюшку. Тот важно кивнул.

— Вы правы, госпожа Юлиса. Настоящая радланская женщина — это добродетельная мать, верная супруга и прилежная хозяйка.

Тогда девушка взглянула на принца.

— Да, госпожа Юлиса, — как-то странно усмехнулся тот. — Вы нарисовали портрет прямо-таки идеальной радланки, главная забота которой поддерживать порядок и уют.

— Так если радланские мужчины признают, что умная и добродетельная радланская женщина способна распоряжаться в доме, почему тогда она не может им владеть?

Сидевшие за столом мужчины удивлённо переглянулись, видимо, никак не ожидая подобного выверта женской логики.

— Так дом и имение — это не одно и тоже, госпожа Юлиса, — снисходительно покачал головой дядюшка.

— Почему же, господин Септис? — смело возразила племянница, ибо отмазку для подобной дерзости она уже придумала.

— Для успешного хозяйствования на земле надо очень много знать, госпожа Юлиса! — строго проговорил регистор Трениума. — Когда пахать и сеять, как растут ячмень и виноград и ещё много такого, без чего любое имение просто разорится.

— Но разве нельзя найти опытного и добросовестного помощника, господин Септис? — продолжила вдохновенно вещать Ника. — И постепенно набраться опыта. Если мы, женщины, можем научиться читать и писать, то почему бы не попробовать постичь сложную науку выращивания плодов земли? Возможно, это под силу не каждой, но я хочу попробовать.

Бестрепетно выдержав крайне недовольный взгляд родственника, она спокойно взяла с блюда очередной пирожок.

Разговор свернул на довольно щекотливую тему, и продолжение явно грозило ей весьма серьёзными неприятностями, но как раз вовремя в трактире появился запыхавшийся Морон.

— Паланкин прибыл, господин Септис.

— Отлично! — вскакивая с табуретки, не смог скрыть своей радости регистор Трениума. — Прошу простить, ваше высочество, но нам пора домой.

— Понимаю, господин Септис, — кивнул Вилит. — Надеюсь, подтверждение из Канакерна не заставит себя ждать, и госпожа Юлиса вернёт себе землю предков.

— Спасибо за добрые пожелания, ваше высочество, — ещё ниже поклонился собеседник.

— До свидания, ваше высочество, — прощаясь с сыном императора, девушке хотелось никогда с ним больше не встречаться, однако где-то в глубине души почувствовала некоторое сомнение в искренности своего желания.

— Надеюсь, ещё увидимся, госпожа Юлиса, — улыбнулся на прощание принц.

Проходя по залу, Ника ещё какое-то время чувствовала спиной его странный, изучающий взгляд.

— Садитесь! — едва ли не прорычал дядюшка, кивнув на стоявшие у дверей трактира носилки, а сам стал о чём-то беседовать с сыном.

Усаживаясь на подушки, она с беспокойством гадала: в последних словах Вилита в самом деле прозвучал какой-то скрытый подтекст или он ей только послышался?

Забравшись в паланкин, регистор Трениума приказал рабам поторопиться и заявил:

— Вы очень сильно меня разочаровали, госпожа Юлиса! Я же запретил вам произносить речи!

— Да я и сказала-то всего несколько слов, — буркнула племянница, у которой сложилось стойкое ощущение, что её выступление явно пришлось сенаторам по вкусу.

— Это не имеет значение! — выпятив нижнюю челюсть, зло зашипел мужчина. — Я приказал тебе помалкивать или нет?!

— Приказали, — пролепетала девушка.

— Тогда почему распустила язык?! — лицо собеседника исказила гримаса нешуточного гнева. — Или мои слова для тебя ничего не значат?! Забыла, в чьём доме живёшь?!

— Простите, господин Септис, — потупила взгляд Ника, чувствуя, как перехватывает горло, а на глаза наворачиваются слёзы обиды и горечи. — Я всё поняла, и больше такого не повторится.

— Но если бы дело ограничилось только этим, ещё полбеды! — продолжал бушевать родственник. — Вы же вели себя с сенаторами дерзко и даже грубо!

— Так они же обвинили моего отца в трусости, а меня в самозванстве! — огрызнулась племянница, пытаясь, если не оправдаться, то хотя бы объяснить своё поведение.

— Да ну и что!? — приподнявшись, рявкнул регистор Трениума. — Они сенаторы, лучшие люди Радла. Выше их в Империи только государь! А ты никто и ничто!

— Я Ника Юлиса Террина! — отчеканила попаданка, понимая, что зарвавшись, вновь ступила на чрезвычайно тонкую грань, шагнув за которую, она рискует потерять всякое расположение родственников и стать в их доме пленницей, а то и чем похуже. — И я не позволю оскорблять моего отца! Иначе какая я Юлиса?!

— Сенаторы принадлежат к не менее знатным родам, — чуть сбавил обороты дядюшка, видимо, сыграло свою роль впитанное с молоком матери почтение к аристократам.

— Так я же им ничего плохого не сказала, господин Септис, — робко напомнила племянница.

— Но как вы с ними разговаривали!? — вскричал собеседник, явно накручивая себя. — Грубо, без малейшего почтения к возрасту и общественному положению! Забыли, кто был перед вами?! Что теперь люди подумают о вас и о нас!?

Чтобы не разреветься от унижения, Нике пришлось крепко прикусить нижнюю губу, но слёзы всё равно бежали по щекам, оставляя на коже мокрые, противные дорожки.

— А что вы там наплели принцу? — продолжал отчитывать её регистор Трениума. — С чего вы решили, что справитесь с имением, а не угробите его, окончательно пустив по ветру родовое поместье младших лотийских Юлисов? Умение читать и писать ещё не значит способность хозяйствовать на земле!

— Эти слова предназначались только Вилиту! — с дрожью в голосе выпалила девушка. — Мне показалось полезным, если все подумают, будто я сама собираюсь владеть Домилюсом, по крайней мере на первых порах. Чтобы никто не говорил, что вы с господином Юлисом для господина Авария стараетесь!

— Вот как! — озадаченно вскинул брови дядюшка.

— Принц и его приятели не будут молчать о нашем разговоре, — постепенно беря себя в руки, продолжила племянница. — Вот пусть и думают, что вы пока ещё не хотите выдавать меня замуж.

— А я, признаться, поверил, — хмыкнул собеседник. — Решил, будто вы с ума сошли.

И пристально посмотрев на вздрагивавшую от с трудом сдерживаемых рыданий спутницу, добавил:

— Да, о вашей свадьбе лучше помалкивать до разрешения вопроса с имением. Аттил предлагал вообще вам его не возвращать, ссылаясь на то, что тот закон принимался в чрезвычайных обстоятельствах. Тогда шла война, а сейчас мы живём в процветающей Империи, где женщины занимают своё, отведённое богами, место и находятся под защитой мужчин. И ещё он говорил, что имение всё равно достанется не внучке Госпула Юлиса Лура, а её мужу. Кое-кто из сенаторов его поддержал. Хвала богам, большинство всё же чтит наши законы. Вот и решили пока отправить письмо в Канакерн. Наверное, Аттил рассчитывает за это время уговорить или как-то по-другому повлиять на колеблющихся. И я думаю, если станет известно о вашем браке с Аварием, сторонников у него прибавится, и имение вам не отдадут, что бы там не написали консулы Канакерна.