Теперь оставалась неизвестной только судьба Небраа. Раату и Карахафр, не сговариваясь, больше не вспоминали о таинственном доносе Минхотепа и о младшем писце храма Сета. После того, как помощник старшего писца не смог найти сбежавшего колдуна в караване будущих строителей, отношение к нему Судьи людей резко испортилось. Он больше не вызывал к себе седака, не давал поручений и перестал выделять среди других служащих. Видя это, старший писец стал изводить помощника мелкими придирками, засыпал глупыми поручениями и даже хотел выгнать из угловой каморки в Доме людей. Сколько раз в те эти дни Карахафр клял свою глупость, вспоминая драгоценную ткань, просто так отданную неблагодарному начальнику! Стараясь заглушить обиду и сожаление, седак стал захаживать к Мерисид. Веселые служанки немного отвлекали его от грустных мыслей и страха перед будущим.

Все прояснилось, когда в Абидос прибыл специальный посланец из столицы с золотой пластиной от живого бога. По воле Келл-номарха первый пророк храма Сетиер становился верховным жрецом.

Едва узнав об этом, главный инспектор лично отправился к нему, чтобы поздравить с высоким назначением. Тогда Карахафр понял, что папирус Минхотепа не попал к великому визирю, и Небраа больше никогда не вернется в сладкие объятия веселой Мерисид. Помощник старшего писца мог только дивиться мудрости Судьи людей, который занял выжидательную позицию и присоединился к победившей стороне.

Кроме простого выражения почтения, Раату предложил Сетиеру содействие в организации грандиозного праздника в честь обретения храмом нового верховного жреца. Помощь была принята с благодарностью. Новый глава абидосских жрецов Сета намеревался устроить из простой церемонии грандиозное мероприятие, призванное поднять авторитет змееголового бога, заметно пошатнувшийся в глазах простых горожан.

На служащих Дома людей обрушились новые дела и заботы. Издерганный старший писец слег от жестоких болей в животе, и его помощнику пришлось взять на себя все заботы по организации праздника и размещению почетных гостей.

Именно тогда Карахафру вновь удалось вернуть к себе доверие начальства. Днем, накануне праздника в Дом людей прибыл гонец от сепаха. Едва он покинул кабинет Раату, тот вызвал к себе помощника старшего писца.

Разложив на столе папирус, главный инспектор еще раз перечитывал послание, поднеся светильник к самому листу, словно стараясь разглядеть там какие-то скрытые знаки.

Карахафр смиренно ждал, когда тот обратит на него внимание.

— Ты хорошо сделал, когда посоветовал взять усадьбу Небраа в Дом людей, — проговорил Судья людей, выпрямившись. — Отправляйся туда сейчас же. Пусть её готовят к моему приезду.

Ободренный нежданной похвалой, седак рискнул спросить:

— Господин хочет все проверить? Ожидается важный гость?

— Я сам поживу там пару дней, — со вздохом ответил начальник.

Глаза помощника старшего писца полезли на лоб. Начальник поморщился и щелчком сбросил на пол папирус. Выждав секунду, Карахафр поднял исписанный иероглифами лист и застыл, не зная, что делать дальше.

Раату протянул руку.

— К нам приезжает сам господин Снорамош, свояк нашего сепаха и наместник живого бога в Нидосе.

— Но почему он не может остановиться в Перхсебе? — удивился седак, протягивая папирус. — Во дворце Себернеба мало покоев?

— Наместник так торопится в столицу, что не хочет терять ни одного дня, — кисло усмехнулся Судья людей. — Но очень хочет присутствовать вместе с братом на празднике в честь верховного жреца храма Сета.

Карахафр поймал его усталый и затравленный взгляд.

— О великие боги! — охнул седак. — Неужели…

Главный инспектор, поколебавшись, подался вперед и сделал знак приблизиться.

— Говорят, великий визирь нашего государя, жизнь, здоровье, сила, стал слишком стар для такой многотрудной должности.

Помощник старшего писца сглотнул слюну. Он с тревогой понимал, что грядут большие перемены, которые неизбежно затронут всех, кто кормится от щедрот живого бога, но обрадовался возврату доверия начальства.

— Вот почему я хочу поселить дорого гостя в своем доме, — уже громче сказал Раату. — Но моей семье тоже надо где-то спать.

— Я уже докладывал, господин, что усадьба содержится в образцовом порядке, — заверил его Карахафр. — Только слуг маловато.

— Я распоряжусь, чтобы прислали моих, — махнул рукой главный инспектор, давая понять, что разговор окончен. — Иди.

Кланяясь, помощник старшего писца покинул кабинет. Кажется, старые промахи забыты, неудачи прощены, а избежавшие суда преступники исчезли навсегда. Вот только окрыленный Карахафр забыл, что неприятности иногда возвращаются.

Анукрис считала, что многое успела повидать за свою короткую жизнь. Но самые грязные притоны Нидоса, мрачные тоннели городской канализации, обиталище тех, кто давно отчаялся вернуться к свету, и даже тюрьмы рабов, где ей довелось побывать, могли показаться Полями Блаженных по сравнению с тем местом, куда попала девушка.

Анукрис не знала, за сколько её продал Джедефайх, но, судя по недовольной роже Аататама, заплатить пришлось много.

— Ты же должен отвести меня в Билд! — крикнула она, охваченная ужасом. — В каменоломни!

— Заткните ей рот! — резко бросил писец, принимая от мождея тяжелый кожаный мешочек. — Еще услышит кто-нибудь.

Стражник хмуро кивнул и рванул за веревку, безропотно переданную ему Зесгорном. Анукрис упала на землю, больно ударившись грудью и животом. Крик застрял в перехваченном горле.

— Пусть боги будут благосклонны к тебе, Джедефайх! — Аататам оскалил в злорадной улыбке крупные белые зубы и легко поволок за собой беспомощно извивавшуюся пленницу.

Крупный и сильный мужчина без труда тащил легкую жертву по камням, кочкам и жесткой, пожухлой траве, оставлявшей на нежной коже длинные, глубокие царапины.

Ошарашенная болью, она не заметила, как из-за кустов выскочили его спутники.

— Ты словно могучий бык, Аататам! — тонким голосом пропищал пухлый мужчина в коротком парике, с обрюзгшим, накрашенным лицом. — Сколько в тебе силы!

— Я тоже так могу! — ревниво рявкнул второй, широкоплечий, и вцепился в веревку толстой волосатой рукой. — Бежим?

— Ага! — кивнул стражник. — Пусть прокатится!

И двое громил, дружно заржав, устремились вперед, по полям, покрытым колючей стерней, волоча за собой задыхавшуюся Анукрис, тщетно пытавшуюся хоть немного ослабить душившую петлю.

Жесткие, длинные соломинки причиняли немыслимые страдания. А мучители с веселым гоготом мчались вперед. Тело Анукрис подпрыгнуло на ухабе, руки, сдерживавшие веревку, разжались, и лишившийся кислорода мозг отключил сознание несчастной.

— Остановитесь! Что вы делаете?! — донесся сквозь наползавшую тьму испуганный визг тухлого, похожего на евнуха, незнакомца.

— Эта дрянь живуча как кошка! — облегченно выдохнул Аататам, передавая волосатому приятелю порожний бурдюк.

Анукрис, приподнявшись на локте, увидела, что находится на дне неглубокой ямы. Рядом, широко расставив ноги, возвышались громилы, чьи морды могли украсить любую банду нидосских налетчиков.

Послышался шум падающей земли, и к ним, аккуратно придерживая чистую юбку, спустился третий мужчина с испуганным одутловатым лицом и пучком листьев, зажатым в пухлом кулаке.

— Жива! — облегченно пропищал он и набросился на мождея.

— Ты её чуть не убил, бешеный бегемот! Кому нужен труп за пять дебенов золота?

— Заткнись! — рявкнул стражник. — Можно подумать это ваше золото? Мы с господином таскали его из кладовой храма Сета!

— Не смей кричать на Тулаума! — глухо зарычал волосатый здоровяк. — Он правильно говорит! Нельзя девчонку убивать Наставник будет недоволен.