— Готов ответить на него, если это в моих скромных силах.

— Мне приходилось слышать о чудесной чаше, подаренной городу богом морей. Неужели это она?

— Нет, — рассмеялся жрец наивности собеседницы. — Это лишь её образ. Святыня недоступна для непосвящённых. Но вы можете прикоснуться к ней посредством написанного на папирусе послания. Каждый день после захода солнца верховный жрец, принося жертву, сжигает все письма в священной чаше, и благодатный дым уносит молитвы людей к трону Нутпена.

— Я обязательно напишу ему! — пообещала девушка. — Но попозже.

Решив, что делать здесь больше нечего, она чуть поклонилась мужчине и покинула храм.

Рабыня её даром времени не теряла, болтая о чём-то с продавцом голубей. Заметив госпожу, Риата тут же перестала смеяться и отошла в сторону с видом полной готовности следовать за хозяйкой куда угодно.

— Он тебе понравился? — не удержалась от вопроса путешественница, едва главное святилище города скрылось из вида.

— Симпатичный мужчина, — мечтательно вздохнув, промурлыкала невольница. — Весёлый. Он так смешно рассказывал, как ловит голубей…

Женщина прыснула.

— И что же в этом забавного? — заинтересовалась, обернувшись, Ника.

Посмеиваясь и никуда не торопясь, госпожа с рабыней минут за тридцать добрались до городских стен. Возле проходивших сквозь квадратную башню ворот скучали трое эфебов. Городские стражники, которые должны с ними дежурить, куда-то подевались.

«И здесь эта… как её? — девушка даже чуть замедлила шаг, пытаясь вспомнить ускользавшее слово. — Дедовщина! Время обеденное, взрослые воины, наверное, пьянствуют в каком-нибудь трактире, а молодёжь службу тащит… Или несёт?»

При её приближении юноши стали переговариваться. Один принял горделивую позу, картинно опираясь на копьё. Двое других рассматривали путешественницу так бесцеремонно, словно взглядом пытались стащить с неё платье.

Она обратила внимание на странную безлюдность окрестных улиц. То ли дело во времени, поскольку канакернцы, как правило, серьёзно относятся к упорядочению приёма пищи, то ли маршрут через Северные ворота не пользовался у горожан особой популярностью. В любом случае, Ника почувствовала себя неуютно. В глубине души вновь зашевелились, казалось бы, давно похороненные воспоминания и страхи. Вот только показывать их она не собиралась, стараясь придать лицу равнодушно-надменное выражение.

— Госпожа желает прогуляться за город? — ещё шире улыбаясь, спросил один из эфебов, как бы невзначай заступая дорогу.

— Да, — лениво процедила она сквозь зубы, глядя куда-то поверх его головы и чувствуя, как помимо воли внутренности, словно скручиваются в тугой комок, а ладонь неудержимо тянется к рукоятке кинжала.

— За стеной таится множество опасностей, — с комичной серьёзностью предупредил караульный под поощрительное хихиканье товарищей.

— Как? — холодно удивилась девушка, с неудовольствием понимая, что втягивается в ненужную словесную пикировку. — Такие храбрые воины и до сих пор не прогнали врагов от ворот города?

— Прогнали, конечно, — нисколько не смутился собеседник. — Но с гор часто спускаются свирепые варвары, которые похищают красивых девушек.

— Наверное, они так погнули твой шлем? — предположила путешественница. — Какая вмятина! Бедная твоя голова…

— Что? — встрепенулся эфеб, оборачиваясь к караульным. — Где?

Воспользовавшись замешательством, Ника проскочила мимо, и быстро пройдя несколько шагов, победно рассмеялась.

— Простите, мальчики, мне показалось.

Она нарочно выбрала уничижительное для вчерашних подростков слово, чтобы разозлить и избавиться от их неуклюжих заигрываний, и, судя по недовольному ворчанию, своей цели, кажется, добилась.

Девушка ожидала увидеть ров, но по каким-то причинам строители Канакерна не стали его копать. Неровный, покрытый редкими кустиками пустырь тянулся метров на восемьсот, подходя вплотную к стенам.

Лишний раз убедившись, что эфебы не решились покинуть пост, чтобы её преследовать, путешественница попыталась сориентироваться. По правую сторону горы, вернее предгорья, по левую — море, точнее полого спускавшиеся к воде холмы, а под ногами вымощенная крупными камнями дорога с цепочкой навьюченных высокими корзинами осликов на ней.

«А где ещё одна?» — с недоумением подумала Ника, вспоминая подробное описание маршрута от Северных ворот до театра, любезно предоставленное Бутикой Рукис. И тут же с облегчением заметила развилку. Маленький караван, который, судя по виду сопровождавших рабов, вёз в Канакерн древесный уголь, как раз миновал её.

В виду городских стен и хмурых стражников невольники низко поклонились свободной незнакомке, а та решила на всякий случай, уточнить:

— Скажите, какая дорога ведёт к театру?

Одетые в невообразимые лохмотья, с позеленевшими ошейниками, они недоуменно переглянулись. Потом тот, который казался моложе, тряхнув патлами спутанных волос, ответил с ужасающим акцентом:

— Прямо идти, госпожа. Мимо тот колон.

Девушка собиралась выяснить про колонну подробнее, но тут и сама заметила невысокий столбик, наполовину скрытый кустарником. Едва удержавшись, чтобы не сказать «спасибо», она прошла мимо, кивнув, явно не ожидавших даже этого, рабам.

Четыре грани колонны украшала выбитая надпись, сообщавшая о дате постройки дороги. Причём из текста следовало, что летосчисление ведётся с момента обретения Канакерном священной чаши Нутпена. Путешественница недоуменно хмыкнула. Она знала, что в Империи года считают с даты основания Радла. Но там сотни, если не тысячи городов и миллионы жителей. А то, что Канакерн имеет свой собственный календарь, показалось ей верхом глупости.

Пренебрежительно пожав плечами, Ника повернула на дорогу, проходившую параллельно берегу моря.

Она примерно представляла, как выглядит местный театр. Тем не менее, поднявшись на пригорок, какое-то время разглядывала взбиравшиеся на холм каменные скамьи, дугой в две трети круга охватывавшие площадку для спектаклей. Сейчас её от глаз девушки скрывало двухэтажное здание, очевидно, выполнявшее функции закулисья. К тыльной стороне дома примыкала ограда из заострённых кольев. Через распахнутые ворота путешественница видела навесы с дровами, какие-то сараи или конюшни, развешанное на верёвках бельё.

— У них что тут гостиница? — обернувшись, спросила она у Риаты. — Или постоялый двор?

— Наверное, это артисты, госпожа, — пожала плечами невольница. — Обычно они где выступают — там и живут.

— Удобно, — усмехнулась Ника, но пошла не туда, а к каменной арке с богатой резьбой, которая вела к местам для зрителей. Увы, но проход перекрывали хрупкие, двустворчатые ворота, из-за которых доносились плохо различимые голоса. Подойдя ближе, она разобрала, что кто-то медленно, нараспев читает стихи.

«Репетируют», — уважительно подумала девушка. Ей вдруг ужасно захотелось узнать, как это делается в Канакерне.

Воровато оглянувшись, она приникла к щели меж плохо подогнанных досок. На площадке, выложенной шестиугольными плитами, стоял молодой человек в застиранном хитоне, и картинно воздев руки к небу, жаловался Диоле на неразделённую любовь. Несмотря на некоторый надрыв, декламировал он с большим, даже чрезмерным чувством.

— Госпожа! — тихо окликнула её рабыня.

К молодому актёру устремился пожилой коллега с пухлым, чисто выбритым лицом, и приобняв за плечи, принялся утешать, но почему-то от имени матери.

Путешественница вспомнила, что все женские роли здесь играют мужчины.

— Госпожа Юлиса! — повторила Риата.

Поморщившись, та оторвалась от занимательного зрелища и увидела явно направлявшегося к ним сурового раба в густо украшенной заплатами тунике и с кое-как обмотанным тряпками ошейником.

— Отойдите от ворот, госпожа, — вежливо, но настойчиво попросил невольник. — Нельзя подглядывать. Хотите посмотреть, госпожа, приходите на представление.

Манера держаться, тон, каким он разговаривал, показались столь необычными, что нащупав за спиной рукоятку кинжала, Ника, зло усмехнувшись, сощурилась.