В её родном светлом и чистом Валамаре она видела завораживающие и невероятно романтические закаты, но они не шли ни в какое сравнение с роглуарским. По тёмному, низкому небу мрачных земель струилось такое количество красок, что девушка чуть было не задохнулась от восторга. Стронциановый, пурпурный, кобальтовый, кадмиевый и глубокий золотой разливались у самой полоски горизонта. Эти цвета были волшебными, но самым чарующим оказалось огромное облако пронзительно зеленого, словно фосфоресцирующего света. Оно было живым, сияющим и таким манящим, что Китэрия попыталась поднять руку, будто думала, что дотянется до этой сказки и ощутит её кристально чистое, околдовывающее сияние, как дуновение чего-то прекрасного и столь необходимого ей сейчас.

— Ледяной омут, — послышался рядом с ней голос Таймара, и Китэрия увидела, что князь с любопытством наблюдает за ней.

— Он прекрасен, — прошептала Китэрия и всё же не сдержалась, заплакала, снова услышав хрипловатый смешок Таймара.

— В моём мире тоже есть красота, — раздалось прямо около её уха. — Но она совсем не такая как в Валамаре, верно? — спросил князь, отрывая от подола её платья тонкую полоску, и, вытирая ею влажные от слез щеки Китэрии.

— Верно, — согласилась девушка, посмотрев на него снизу вверх.

Князь больше не улыбался, его лицо было непроницаемо-серьёзным, он думал, думал сосредоточено, и этэри знала о чём. Принц Дей-Айрака размышлял над тем, какую такую особенную дичь поймал его воин, и как бы так сделать, чтобы он не растерзал её в ближайшее время. А воин тем временем бросал недовольные взгляды в их сторону, и Китэрия буквально кожей ощущала его злость. И всё же Харух молчал, не смея перечить своему князю.

— Останемся на ночлег за теми валунами, — скомандовал Таймар, отодвигаясь от этэри.

Обрадованные тем, что отдых близок Маруха и Харух заработали рычагами шустрее и, уже через четверть часа воины выгружались из тарантаса.

— Маруха, собери хворост и перекати-поле, а ты, Харух, тент на тарантас набрось, — распорядился князь и ушёл в горизонт.

— Наверное, один хочет побыть, — предположила Нэвра, уставившись на Таймара.

— Наверное, — согласилась Китэрия, предвкушая, что скоро тоже сможет размять ноги.

— И как он только терпит их подле себя? — поражалась Нэвра, продолжая смотреть в спину удаляющегося князя.

— Кого? — не сразу поняла Китэрия.

— Людей своих, кого же ещё.

— Мне не кажется, что он их терпит, — начала было Китэрия, а потом задумалась и проговорила, — хотя, возможно, ты и права.

Нэвра повернула голову к сестре, озадаченно посмотрела на неё, а потом спросила:

— Тэри, ты что в этих гадких землях дар свой растеряла, что ли? Даже я вижу, что Таймар Маелрах не похож ни на одного встреченного нами роглуарца.

— Конечно не похож, Нэвра, он же князь, а если точнее принц!

— Полагаешь, дело только в этом?

Китэрия задумалась, тоже обратив взгляд на раскачивающуюся фигуру Таймара, что чернела на мерцающем зелёном фоне Ледяного омута.

— Нет, Нэвра, ты права, тут что-то ещё, но что именно, я пока понять не могу. Его очень трудно «читать», я сначала было подумала, что это из-за раны или из-за того, что я не на родной земле, но с Харухом и Марухой у меня таких проблем не возникает. Их я вижу, пожалуй, даже слишком хорошо, — Китэрия поморщилась, вспомнив, как трясло от злобы и вожделения капитана, когда князь утирал её слёзы восторга.

— Предпочла бы не чувствовать его вовсе? — поняла Нэвра, провожая взглядом кружащего вокруг повозки Харуха, копошащегося с тентом.

— Наверное, это малодушно и видящая не должна так говорить, но да!

— Не кори себя, — попыталась утешить сестру Нэвра. — Даже я бы предпочла не видеть его чудовищной рожи. И как только природа могла создать такое уродство?

— Вероятно, когда он рождался, — подал голос, проснувшийся Сиху, — природа решила отдохнуть.

Все дружно посмотрели на звероподобного Харуха, расправляющего тент, а потом на них сошла темень.

Пленники ещё довольно долго сидели в полной темноте. Они думали, что, когда воины запалят костер, их выпустят погреться, но вот послышался треск горящей травы, хруст ломающихся ящеровых хребтов, которые роглуарцы обгладывали, громко чавкая, а они всё сидели и сидели в своей темнице. И только когда солдаты закончили с вечерней трапезой, откинулся полог и показалась голова смущенного Марухи.

— Я тут это… еды вам принёс, — проговорил он, пододвигая к ним хлеб и мясо.

— Спасибо, — процедил Сиху и попытался взять ящера, но не дотянулся. — Эй… эй, ты, вернись! Это что издёвка такая?! — кричал он вслед удаляющемуся солдату Таймара.

Нэвра протянула вперед ногу и подцепила ею кусок лепешки, но тут до её тонкого слуха донёсся голос служанки, и она замерла, прислушиваясь. Женщина просила князя сжалиться над пленниками и пустить их погреться к костру.

— Они ведь нужны вам живыми, — увещевала мудрая женщина.

— Но не обязательно здоровыми, — отшутился князь.

— Возможно, воительница и жрец крепкие люди, но та девушка с вересковыми волосами не переживёт сегодняшней ночи, если вы не позаботитесь о ней.

В разговор вступил Харух, он говорил очень тихо, но Нэвра поняла, что и капитан упрашивал князя выпустить хотя бы Китэрию.

— Ладно, — сдался Таймар, приведите их.

Сидеть у костра было хорошо, много лучше, чем в тёмной, пропахшей мужским сапогами повозке, к тому же служанка напоила всех горячим травяным настоем. Но блаженная передышка оказалась недолгой. Как только валамарцы покончили с едой, Таймар велел загнать их обратно в повозку, правда, в качестве поблажки разрешил удлинить цепи, чтобы они могли вытянуться и подремать.

Сиху, привыкшему к холодным каменным стенам Янизи это удалось, а вот изнеженные тремя валамарскими светилами Китэрия с Нэврой всю ночь стучали зубами, пока в их повозке не показался злой князь и не отдал им свой подбитый мехом плащ, чтобы те укрылись и перестали раздражать его клацаньем.

Наутро Китэрия проснулась больной, а к вечеру поднялся такой жар, что она начала бредить. С этого момента услужливая женщина почти не отходила от неё, постоянно протирая тряпицей взмокший лоб и приговаривая, что скоро всё кончится. Китэрии было так худо, что она действительно мечтала, чтобы всё кончилось, причём раз и навсегда.

Тарантас, который развивал скорость не больше пятнадцати саженей в час, стал их домом на время пути. Тусклые серые дни сменяли вечера, полные умопомрачительных красок и запахов, но Китэрия уже не могла ими наслаждаться, она всё чаще и чаще проваливалась в забытьё. Единственное, что её хоть как-то радовало, так это то, что с наступлением сумерек они останавливались на ночлег, и ей позволяли с часок погреться у костра. Но затем её, как и всех пленных, отправляли в тарантас. Сами же роглуарцы раскладывали шерстяные одеяла прямо на земле, и засыпали вокруг догорающего костра.

На третью ночь, принудительно воздерживающийся Харух, всё же не стерпел и, дождавшись, когда князь заснёт, пробрался в повозку и разбудил Китэрию своими жадными, трясущимися руками, шарящими по её лифу.

— Таймар запретил мне до поры трогать твою щёлку, но не всё остальное, — содрогаясь, шептал Харух, путаясь в собственной шнуровке на штанах.

Китэрия попыталась закричать, но предусмотрительный капитан зажал ей рот, продолжая свободной рукой ковыряться в завязках.

Несчастную девушку выручила Нэвра, которая спала настолько чутко, что проснулась, как только заслышала вялое трепыхание ослабевшей сестры. Недолго думая, она подняла шум и только потом огрела капитана тяжелым обручем кандалов.

На её вопли пришёл Таймар и, увидев нависшего над Китэрией Харуха, впал в такую ярость, что Нэвра уж было подумала, что князь наконец-то прикончит этого похотливого безумца.

— Я сколько раз должен повторять приказы, чтобы они дошли до тебя?! — заорал он, хватая капитана за шиворот и выталкивая из повозки. — Сколько раз?!