Сердце кольнуло болью, а в животе что-то сжалось от чувства вины.

— Ха-ха, а толково придумано! — восхитился наблюдающий за казнью-аттракционом Сюра, тем самым отвлекая девушку от горьких дум. — Надо найти того хваткого хитреца, который это придумал, и показать отцу. Так зарабатывать на смертниках даже он не догадался, ха-ха!

— Сейчас стукну тебя, — сверкнув глазами, надулась Эрис.

— Я сын премьер-министра, глава Дикой Охоты и твой командир! Ты не посмеешь, ха-ха-ха! — нагло рассмеялся он, и даже получив снегом в лицо, не утратил весёлого настроя.

Почему-то его очень насмешило зрелище. Всё-таки пусть они с Эрис и стали друзьями, но на многие вещи смотрели слишком по-разному, чтобы понять друг друга в полной мере.

С точки зрения хозяина Врат Шамбалы, в его веселье не было ничего ненормального. Картина того, как чернь сама (!) с радостью и улыбками (!) на немытых мордах оплачивает расходы на запрещённые прошлым Императором — а ныне вновь введённые в обиход отцом Сюры — «антигуманные процедуры», казалась ему крайне забавной. Теперь выпады всяких малахольных в сторону премьер-министра, который-де «злит народ жестокими публичными расправами», смотрелись ещё уморительнее, чем раньше.

Человеческое стадо всегда останется стадом, повинуясь кнуту пастуха. Одержимые своими скотскими страстями низкие людишки будут ликующе визжать, лицезря чужие страдания, упиваясь чужой болью и радуясь, что казнят не их. А если позволить смердам ещё и поучаствовать в кровавом развлечении… Ха-ха-ха!

Даже если это выдумала та безумная сука, Сюра готов признать звериную сметку псевдо-Абэ.

Эрис же, бросив в бесчувственного насмешника снежок, раздражённо сжала зубы и решительно зашагала прочь от их группки, навстречу людям, толпящимся вокруг жестокой забавы. Айрон, что стал её сопровождать, пусть и оставил девушке видимость одиночества, отставая от неё на несколько метров, однако продолжал внимательно следить за её безопасностью. Воительница-то она, конечно, воительница, но если вывести за скобки тейгу, который надо ещё успеть применить — пока не очень сильная. А тут прифронтовая провинция, где ранее уже резвились воины духа северян и даже целый тейгуюзер. Сейчас так и вовсе демоны знают, что происходит.

Небезопасная территория. Нельзя снижать бдительность!

— Почему вы это делаете? — проигнорировав стражников, как людей заведомо подневольных, пристала блондинка к одному из ждущих своей очереди метателей камней. — Я ведь вижу, что вы не злой человек. Разве вам так нужно мучить этого несчастного, что вы готовы платить за это деньги? Мы ведь граждане цивилизованной страны, а не какие-нибудь варвары!

— Девчонка! — истерически воскликнул пухлый и несколько неряшливый сосед того мужчины, к кому она обратилась, судя по виду, из опустившихся чиновников. — Мерзкие делишки и «верные схемы» этого вот, ха-ха, «несчастного» мне всю судьбу сломали! А у меня перспективы были! — блондинку схватили за руку. — Понимаешь, перспективы! — дохнул он на неё неприятной смесью запахов чеснока, перегара и нечищеных зубов. — Куда тебе, фифе в шубке… А я им всем! Всем жопы лизал! Всё делал! И где я теперь? Выкинули, как собаку!

Айрон уже хотел вмешаться, встав на защиту Эрис, которая, как говорилось выше, будучи одарённой, пускай и сама могла постоять за себя, причём не только перед агрессивным обывателем, однако оставалась ещё не набравшейся житейского опыта недавней домашней девочкой, а потому растерялась под напором. Впрочем, владельца тейгу-сабли Шамшир опередил тот мужчина, к которому девушка обратилась изначально.

— Утихни ты, бездомный жополиз! — толкнул он неопрятного толстячка. — И девочку отпусти, она ничего плохого не сделала. Нехер было у воров на побегушках бегать. Скажи спасибо, что самого на столб или в тюрьму не отправили.

— Да я! Да ты! — воскликнул настроившийся было на скандал, попавший под следствие и по его результатам уволенный мелкий чинуша. Но поймав суровый взгляд от шагнувшего вперёд Айрона, неодобрение от соседа и профессионально-пристальное внимание стражников, быстро «потух». — Он мне жизнь сломал! — всё же продолжил он, пытаясь то ли оправдаться, толи всё-таки доказать свою правоту. — Я разорён! Всё нажитое эти держиморды забрали! — неприязненно-опасливый взгляд на представителей закона. — И я камнем кинуть не могу теперь, что ли?! Имею право! Если бы не этот, я бы честно работал! Он меня заставлял! — едва ли не взвизгнул опустившийся чиновник и, видя, что ловит на себе всё больше неприязненных, злорадных и откровенно злых взглядов, а также направленных в его сторону саркастичных реплик, ссутулился и отошёл в сторону.

— Но судя по вашим словам — этот человек даже не убийца, — не успокоилась Эрис, обратившись к своему нежданному защитнику, который (не в последнюю очередь из-за аккуратного воздействия силы тейгу девушки, пожелавшей услышать откровенные ответы) таки решил с ней заговорить. — Разве это законно?

— Вижу, ты не здешняя, — вздохнул визави неудавшейся певицы. — Поэтому отвечу: этот вот, казнимый — мошенник, казнокрад и замазан в сношениях с теми, кто продался врагам, по самую маковку. А у нас они недавно чуть не настоящую войну в городе устроили. Поэтому и военное положение сейчас. Таких, как вон тот, — кивок в сторону решившего окончательно исчезнуть скандального, но трусоватого мужичка, — только имущества лишили, если они не смогли объяснить, откуда оно у них или у родни. Да ещё и сверху столько же забрали. И поделом.

От наблюдающих за нежданным представлением людей посыпались одобрительные реплики и возгласы.

— А вот кто главнее и замазан боле, вроде начальника пустобрёха, могли б и сразу казнить, — продолжил мужчина, ободрённый поддержкой толпы и подстёгнутый тейгу Эрис к откровенности. — По ускоренной процедуре, без этих лживых и потонувших во взятках судов. Как с предателями, ближними прихвостнями их и всякой швалью, что грабить и жечь пыталась. По человеку от военных, администрации и судейских, оглашение обвинений, приговор — и вперёд на каторгу, крест или в петлю. Но госпожа Абэ проявила свою, хах, милость — и предложила дать им выбор: или сразу их казнят, или пусть люди решают.

Говоривший постепенно распалялся.

— Камни стоят денег, один человек больше двух раз бросить не может — надо в начало очереди идти. На вечер и ночь их снимают. Если тех, кто хочет бросить камень — мало, и эти продержатся, сколько назначено дней, значит, не так много зла натворили. Просто всё нажитое в казну заберут иль простым людям раздадут, а самих везунчиков подлечат и в тюрьму отправят. А если нет — туда и дорога кровососу! Всё по справедливости. Не как раньше при этих предателях было! Нет у них власти больше! Теперь всем по заслугам воздастся! Теперь честные люди… кха-кха, — оратор, ощутив, что его понесло всё-таки смог взять себя под контроль и оборвать почти вырвавшиеся из него слова крамолы, подозрительно посмотрел на Эрис, однако сразу нашёл лучший объект для нахлынувшей злости.

Судя по взгляду, брошенному на конкретного участника новой «милосердной» практики, мужчина собирался приложить все усилия, дабы он до тюрьмы не дожил.

— Дикость какая-то! — покачала головой, покинувшая толпу блондинка, совершенно не согласная с таким видением справедливости.

Куроме явно ошибалась, когда придумала или одобрила это безобразие.

Во-первых, это просто жестоко (бунтовщиков и изменников обычно распинали, что было ничуть не милосерднее, однако чаще всего это делали с мёртвыми телами; медленная смерть — удел самых одиозных).

А во-вторых, позволяя низким сословиям участвовать в избиении пусть предателей, но достаточно высокопоставленных имперских чиновников, которые чаще всего из благородных родов, можно заронить в их головы опасные семена. А вдруг они в следующий раз решат самостоятельно устроить такое? И не с преступником, а с просто обидевшим их аристократом? Разве Куроме и её друзья не боятся подтолкнуть город к бунту?

Надо обязательно с ними поговорить и убедить прекратить делать глупости!