При некоторой удаче.

В любом случае большая часть обретённых ныне знаний также меня покинет — но некоторая толика их останется. И она же поможет пройти по «тропинке из хлебных крошек», во всём разобравшись.

«А если не разберусь или оступлюсь на пути, то и ладно. Значит, оказалась слишком слаба и глупа, и небытие всё-таки получит не часть, а всю меня. Главное — успеть уничтожить свою суть до того, как она обратится в порождение Пекла или Бездны», — с мрачной иронией мысленно хмыкаю, наблюдая, как скукоживается ментальная оболочка, а вместе с ней уходят знания, скверна и сформировавшаяся на этом субстрате личность, которая всё ещё Куроме, но не совсем та, что была и будет.

Наблюдая за собственной смертью.

Снова.

Ведь, как я теперь вспомнила, почти то же самое произошло, когда я-Виктор вырвался из Бездны, сбросил затронутые ею участки и ушёл на перерождение. Но теперь это знание о уже пережитом в прошлом опыте растворится вместе со мной, как растворилась та, искажённая и порченая версия меня-Виктора.

Разве не иронично?

Люби я поэзию, сочинила бы какое-нибудь стихотворение и насладилась вложенными смыслами. Я(?)-мы(?), конечно, попытались, просто из интереса покрутив в голове несколько десятков произведений, сложенных по самым разным лекалам и на различных — в том числе и нечеловеческих — языках, но без особенного эстетического удовольствия. Наблюдение за субъективно растянутым процессом гибели зачатка сверхсущества, что родилось раньше срока и, увы, уже смертельно больным, являлось много более завораживающим процессом.

Но всё же было в этом самоубийстве ради продолжения жизни такой глупой и слабой себя/не себя что-то лирично-меланхоличное. Даже лишь пытающийся работать по старым шаблонам — скорее имитирующий эту работу — нечеловеческий разум, всё более снедаемый порчей сразу от двух источников, на пороге конца таки испытал некое чувство, которое захотел выразить в грубых человеческих словах и передать их основе.

…Но исчез, не успев (или всё же не захотев) оставить последнее слово. А вместе с ним исчезла — свернулась в себя — и метка Бездны, что так и не успела в достаточной мере исказить и подчинить своего носителя.

Влияние же архидемона (а также наглого недоделка, сформированного на основе его силы и фрагментов памяти носителя артефакта) осталось. Ну и пускай. Ведь решение этой проблемы уже было найдено и бережно сохранено в сознании базовой личности.

* * *

…Выныриваю из транса и с некоторым удивлением обнаруживаю, что веду бой с аватарой таящейся во тьме твари, небезуспешно изображая, будто постепенно дохожу до кондиции, поглощаемая злобой и ненавистью, и почти готовая к подставе с последующей рокировкой. В голове царил одновременно сумбур и удивительная ясность вперемешку со светлой грустью. В крайне сухом и коротком — чтобы среди данных не притаился «файлик» с ментальным вирусом — отчёте об увиденном-познанном, который я/не-я составила перед исчезновением, вроде бы имелись некоторые ответы, но с ними можно разобраться и позже.

Легко отбив чужой выпад — который мне всё равно ничем не грозил — я поймала ногу твари и с силой швырнула её в сторону.

Как же это просто, когда почти ничего не давит на разум, а окружающий мир не подыгрывает врагу! Даже наоборот: я сама получила способность в определённой мере влиять на окружение и/или сопротивляться влиянию противника.

— Ты-ы! — отвратительно (явно сильнее, чем это физиологически возможно) перекосило девичье личико моего демонического отражения, которое пусть и не успело понять, что именно произошло, но о резких изменениях догадалось.

— Я — это ты, а ты — это я, — ласково-ласково улыбаюсь твари, а затем поворачиваю резко укоротившуюся Яцуфусу клинком к себе и вонзаю в сердце.

Боли не было. Лишь растекающийся в груди холод. Можно сказать, приятный и придающий сил. В конце концов, все мы здесь просто проекции

А вот недодемону поплохело. Да так, что исказившееся в страхе и ненависти лицо аватары трансформировалось в нечто и вовсе непотребное — собственно, как и вся фигура. А потом псевдо-Куроме и вовсе исчезла, отозванная тварью, стремительно теряющей силы и собственную самость.

Ритуалы, подобные тому, что решил использовать враг — это обоюдоострое оружие. Особенно когда не только тот, кто их проводит, понимает суть творимого, но и жертва. В таком случае становится очень легко поменяться местами. И так как у меня не было нужды заменять своим подобием чужое сознание, то моё неполноценное и изрядно демонизированное отражение просто (частично) слилось с оригиналом.

Ведь она — это я, а я — это она. Мы (на краткий миг объединения) — единое целое. Всё, что принадлежит ей — принадлежит и мне. Но не наоборот, как произошло бы, заверши доппельгангер ритуал, замазав меня своей энергией, расшатав разум и правильно подставившись под финальный удар.

Впрочем, кое-чем я с ней всё же поделилась — щедро одарив тварь тем ментальным мусором, который расшатывал мне психику и отравлял существование.

— Нет, не- ет ! Не-е- ет ! Пощади! Я буду служи- ить ! Я стану рабо -ом-х! Я мо-гхку быть полезна-а-а-р-р-р!!! — слышать собственный, униженно вымаливающий пощаду было парадоксально противно и приятно. Противно тем, что так унижается искренне готовое на всё существо, которое несёт в своей основе частичку меня — а при неудаче вообще могло занять тело одной незадачливой некроманси — а приятно от осознания, что эта подлая лживая тварь теперь вдосталь наелась собственным блюдом и скоро исчезнет.

Паникующая недосущность изо всех сил вырывалась и дёргалась, пытаясь сохранить свою жизнь и стремясь урвать хоть что-то моё — скорее из желания навредить напоследок, чем имея какой-либо рациональный расчёт. Однако если кому эти тщетные попытки и помогли, то лишь мне. Иначе избавиться от сора (и своего, и того, что несла суть доппельгангера), который для человеческой воительницы и немного тёмной волшебницы бесполезен и даже вреден, оказалось бы много сложнее. В итоге, присвоив себе лишь чистую — почти без демонического «мутагена» и точно без осколков чужих душ — эссенцию сущности, приправленную некоторыми (увы, далеко не всеми) знаниями, доставшимися твари от её второго, хе-хе, родителя, я в значительной степени компенсировала весь полученный ранее урон.

Те же осколки, за которые с остервенением утопающего цеплялось отродье… они нежизнеспособны и могут лишь продлить агонию, но не спасти. Так что я «благородно» даже не пыталась на них претендовать, позволяя «вырвавшей их» твари пожить ещё немного. И ещё полнее ощутить весь спектр «восхитительных» ощущений и эмоций от той участи, что она уготовила мне. Хотя без тёмной силы, цементирующей всё это добро, личность, образовавшаяся на питательном субстрате моих тараканов, осколков воли и знаний архидемона — всё равно быстро схлопнулась бы.

«Хех, и кто в итоге оказался пищей?» — подумалось с насмешкой при виде того, как гибнет существо, попавшее в собственноручно же вырытую яму.

Впрочем, злорадство как вспыхнуло, так и погасло, сменившись иной эмоцией, заставившей мысленно скривиться. Память о знакомстве с Бездной оказалась благополучно подчищена. Но то, что оно произошло (и напугало меня до беготни маленьких Хрустиков по спине) — о, вот это в памяти очень даже сохранилось.