— Я не уверена, что хочу туда возвращаться… — она пробормотала едва слышно.

— Нам там было хорошо, ты забыла?

— Ты же знаешь, что помню. Но…

— Закрой глаза ненадолго и потерпи, — Ян положил ей руку на веки, — я долго готовился к этому моменту.

Она послушно опустила ресницы, чувствуя тепло его ладони, и сосредоточилась на ведущих к неведомому стуку копыт, теплом касании и щемящей ностальгии.

Этот дом не был полон счастья и радости. Его стены хранили лишь эхо давно ушедших дней, когда в полумраке подвала рыдало отчаявшееся детское сердце.

Тогда она еще скучала по родителям, которых никогда не знала. В пустоте души, где должны были быть их образы, царила тоска по несбывшемуся. «Радовалась ли мама, когда я родилась? Жива ли еще?». Ее терзала вина, что она не помнила ее лица. «Ее ли мои черные волосы или отца?». А потом она злилась на них, на мир, на себя…

В темноте закрытых глаз проносились трагедии, которые Ана оставила далеко позади.

— Этот дом напоминает мне меня, — она заговорила, — может, поэтому я не хочу с ним встречаться. Осиротевший и покинутый, клейменный проклятием, никем не любимый.

— Никем ли? Я любил его. И все еще люблю, — Ян понизил голос, остановил коня, — можешь открыть глаза.

На секунду Ану ослепил яркий свет, и, щурясь, она увидела пышный сад, где благоухали цветы всех красок радуги, и деревья еще не тронула осень. Зеленый рай, где щебетали птицы и струился ручеек.

Она замешкалась: быть может, они приехали не туда?

Среди ухоженных кустов стоял опрятный дом. Красная черепичная крыша, белоснежные стены, перед входом журчал фонтанчик для птиц. Это было их поместье, но чистое и уютное, без разбитых окон, без крапивы, поросшей до колен, без единого следа былого запустения.

— Узнала? — нетерпеливо спросил Ян.

— И нет, и да, — растерянно ответила Ана.

Они спешились, позволив лошади щипать траву и отдыхать. Ян повел Ану к фонтанчику.

— Это и есть мой сюрприз! — Размашистым жестом он обвел сад и дом.

— Он чудесен, — тихо, нерешительно звучал ее голос, и столь же нерешительно в ней росло волнение, — это… чудесно.

Вокруг цвели астры всех оттенков розового и фиолетового и на ветру покачивались хризантемы, пышные и махровые, словно маленькие солнца. Язычками пламени полыхали оранжевые циннии, нежно подглядывали лиловые анютины глазки. Кое-где Ана заметила даже яркие краски львиного зева. По белому кирпичу ползла виноградная лоза, на которой обещанием сладкого урожая висели кислые плоды. Это была их мечта, детская, несбывшаяся, несбыточная. Сидя в подвале, они представляли, что это их дом: красочный и уютный, со светлыми окнами, с пышным садом. Таким, каким Ана его видела сейчас.

Она посмотрела на Яна, но его сияющее лицо расплылось из-за стоящих в ее глазах слез.

— Оно теперь твое, наше убежище, — он взял ее руку и вложил в нее связку золотых ключей.

— Мое?..

— Да. Это твой дом, — Ян проговорил медленно, словно объясняя ребенку.

Ана и стала ребенком, дрожащим, восхищенным, наедине с фантазий, наедине с реальностью, наедине с мечтой. Ана стиснула зубы, чтобы не заплакать. Ее сердце разрывалось от радости и сжималось в капкане тоски. Ей дарили свободу, о которой она грезила маленькой девочкой. Но она уже взрослая.

— Мой… дом… — ее легкие сдавило, и она склонилась, сдерживая всхлип.

Холодный металл ключей позволял ей не забыть, что это не сон. Она крепко сжала их, как раньше сжимала спасительного мотылька. Вдох. Выдох. Ана усмирила эмоции и выпрямилась, только улыбка на лице немного подрагивала.

— Как давно… все это? — она обвела взглядом сад.

— С нашей первой встречи, — удовлетворенно ответил Ян, внимательно смотря на Ану, будто бы впитывая ее недоверчивое счастье, — после непозволительно долгой разлуки.

— Зачем? Ты презирал меня.

— Я ненавидел тебя, хотел наказать, опустошить, разорвать.

— Так почему ты восстановил дом?

— Я еще и обожал тебя, и скучал, и хотел весь мир бросить к твоим ногам. Чтобы сдержаться, вливал сюда все силы, деньги, вдохновение, — Ян усмехнулся, — здесь все, что я мечтал отдать: собачья преданность, избалованная слабость, наивная дружба, безграничная любовь…

— Ян…

Он опустился на одно колено:

— В твоей игре я проиграл с самого начала. Когда ты упала передо мной, я мечтал стоять на коленях перед тобой. — Он опустился на второе. — Я затыкал грубостью признания, безразличием — ревность, яростью во мне кипела страсть. Теперь ты понимаешь?

Ана онемела, слова благодарности застряли в горле. Достаточно было одного взгляда на принца, чтобы все чувства, что кипели в нем, пронзили ее до костей. Она тоже любила его, как память может любить части себя. Но он ждал любви сердца, и оно, принадлежащее другому, не могло ответить Яну, оставляя лишь горькую несбыточность. Ана тоже опустилась на колени. Их взгляды соединились.

— Не отвечай, я знаю. Разве ты не видишь, что моя любовь и так переливаются через край? Я разбазаривал ее на все подряд: еду, роскошь, алкоголь, других… женщин. Я бы мог заполнить ею всю казну — значит, ее точно хватит на двоих.

Слова Яна были пропитаны томлением и грустью, но глаза азартно блестели, улыбка не сходила с лица, и голос звенел самодовольством. Ана расслабила напряженные плечи и тоже улыбнулась. Их игра еще не завершена, и Ян освоил новые стратегии. Затяжная пауза, внимательный взор. Ана выбрала пропустить ход.

— Баронесса Ана Мелрой, соизволите ли вы принять руку и сердце вашего покорного слуги, жалкого и незначительного принца, в обмен на исполнение ваших заветных желаний? — торжественно и напыщенно продекламировал Ян.

— Соизволю, — Ана склонила голову и вложила свою ладонь в его, отложив ключи на траву.

Ян левой рукой неловко закопошился в кармане, пока не вытащил небольшое колечко.

— Нашел! Но речь я готовил, между прочим, с учетом, что ты будешь стоять.

— Глубочайше извиняюсь, Ваше Королевское Высочество.

Они рассмеялись, наконец протянув кольцо и сжав руку Аны, Ян скромно произнес:

— Ана, ты выйдешь за меня?

— Да.

И вот на ее пальце оказалось кольцо, украшенное изумрудами.

— Ты всегда любила зеленый.

В поместье графа Ана вернулась в ранних сумерках. Утомленная насыщенным приключением, она едва коснулась ужина, умылась и рухнула в постель. Сон пришел не сразу. Ворочаясь с боку на бок, Ана мысленно перенеслась в дом с подвалом: она представляла, как обустроит его под себя, как будет гулять по саду, наслаждаясь ароматом цветов, как разведет ирисы, ромашки и… гортензии. Но назвать поместье своим она пока не могла, хотя в ящике стола уже покоились документы на владение, ключи и кольцо в изумрудах. Она обрела физическую свободу, но не душевную.

После помолвки Ян с энтузиазмом показал Ане дом, познакомил со слугами, которые будут впредь заботиться о поместье. Залитая персиковым светом столовая, где сверкал хрусталь и сияло серебро, отражала красоту цветущего сада, и их уже ждал щедро накрытый стол. Они праздновали свой союз наедине: ели и весело болтали, и Ян, не вдаваясь в подробности, сказал, что представит Ану семье чуть позже, как и публично объявит о помолвке. Вся эта ответственность требовала намного больше подготовки, чем один день вдвоем.

Ану немного беспокоило, как устроится брак принца, хоть и младшего, на неизвестной баронессе. Это не просто сложно, а недопустимо, однако это была не ее задача и не ее тревога. Она хотела заполучить артефакт для Кеннета, а не королевский титул.

***

Ана проснулась посреди ночи. Сон, коварный и дразнящий, оставил после себя лишь терпкий привкус утраты. Она не возвращалась к мыслям о Кеннете днем, но сейчас воспоминания об украденных мгновениях нежности не давали больше сомкнуть глаз. Она скучала по нему.

После встречи с Яном все окончательно изменилось, и внутри опять заговорил черный страх: что вдруг, только вдруг, это разделит ее и графа? Его сдержанность никогда не подпускала Ану слишком близко, а теперь, когда она, как и он, помолвлена и имеет во владении собственное поместье, пропасть между ними, казалось, стала еще шире. Прежде она глупо цеплялась за любую ниточку, связывающую ее с Кеннетом, даже за такую ничтожную, как материальная зависимость, но теперь она приняла подарок принца, радовалась как дитя — это ли не шаг от места, где она нашла веру в будущее, от человека, который сделал это возможным?