— Хотите сказать, что вы нашли подтверждение чему-то, на что надеялись?

— Отчасти, но да. Это, наверное, был самый продуктивный день за последнее время.

— Я рада, что у вас получилось. А то я на балу принесла только неприятности.

Кеннет усмехнулся и бросил на Ану теплый взгляд.

— Знаете, я понимаю, о чем вы. Надежда — это обоюдоострый меч. Иногда я думаю, что мне больше ран нанесли не хлысты матери-настоятельницы, не унижения на аукционе и не жестокие слова, а разбивающаяся на мелкие осколки раз за разом надежда. Она разбивалась так часто, что мне больше не хочется надеяться, никогда и ни за что. Но разве можно перестать надеяться, просто пожелав этого? Она ведь, как само бытие, неотделима, неотторгаема, даже если так больно ранит, — Ана прикусила губу, а потом улыбнулась, глядя на Кеннета, — но рядом с вами надежда больше не кажется такой уж страшной.

— Это хорошо, Ана, — он потянулся к ней и накрыл ее ладони своими, — я больше не хочу видеть тебя раненой.

Вернувшись в поместье, Кеннет проводил Ану до ее комнаты. Во дворе и саду было необыкновенно тихо, дом спал, только редкие цикады трещали за окном. Когда они подошли к двери, и Ана сняла фрак, чтобы вернуть его графу, он бросил взгляд на ее плечо, где красовался красный и покрытый волдырями ожог в форме ладони.

— Давай вылечу, — предложил Кеннет, — ты ведь уже успокоилась?

— Не надо! — Ана закрыла его рукой, защищая, — Пусть ожог остается доказательством, с Николь следует что-то сделать, иначе дальше будет хуже.

— И только ради этого ты собираешься терпеть? Я с ней разберусь и так, иди сюда.

— Граф, я же сказала, что не хочу. Моих слов будет недостаточно. И он не так уж болит, лишь горит немного.

— Что мне с тобой делать? — Кеннет вздохнул, — сейчас вернусь, отдохни немного.

Кеннет быстро зашагал прочь, а Ана вошла в комнату. Она сразу же села в кресло, расслабившись, и сняла перчатки. Когда Кеннет вернулся, у него в руках были бинты и небольшая баночка.

— Что это? — спросила Ана.

— Не хочешь лечиться Светом, будем по старинке, — он открыл банку, в ней оказалась мазь, пахнущая травой и уксусом, — когда я только тебя нашел и понял, что не могу твои раны Светом излечить, мне пришлось долго искать приличного врача.

Кеннет сел на чайный столик напротив Аны и попросил ее повернуться плечом с ожогом к нему. Он стал мягкими движениями наносить мазь.

— Когда есть Свет, традиционная медицина — рудимент. Только совсем бедняки не могут себе позволить лечение у Святого. Обычных лекарей почти не осталось, мало кто готов трудиться за гроши, особенно когда твою работу считают бессмыслицей, — он продолжал рассказ, заматывая плечо бинтом, — но я нашел одного альтруиста, поэтому можешь не переживать, даже с бунтующей Тьмой я смогу тебя вылечить, если нужно.

Ана с благодарностью кивнула. Боль в месте ожога и правда стала затихать, а на ее место пришло ощущение легкого холодка.

— А теперь иди спать. Я позову кого-нибудь из слуг, чтобы тебе помогли переодеться, — Кеннет поднялся.

— Подождите, не надо никого будить, — Ана остановила его, — помогите ослабить корсет, а дальше я сама разберусь.

— Ты уверена? Обычно ты очень беспокоишься, когда я излишне влезаю в твое личное пространство.

— Так вы это понимали, но все равно продолжали? — Ана возмущенно ахнула.

Кеннет пожал плечами, а потом негромко засмеялся, прикрыв рот рукой, и Ана последовала за ним. Ей теперь казалось, что напряжения между ними совсем не осталось. Она повернулась к нему спиной и указала на шнуровку.

— Просто немного расшнуруйте и все, о большем не прошу.

— Хорошо, — Кеннет подошел и потянул за бантик на талии.

Он не подался, и тогда Кеннет потянул сильнее, от чего Ана не удержалась и сделала шаг назад, упершись спиной в его грудь. Он хмыкнул и сказал:

— Очаровательный способ привлечь мужское внимание, не спорю.

Ана быстро отошла на пару шагов, чувствуя, как неловкость вновь наполняет ее до краев.

— Не играйте со мной, граф! Не хотите помогать, не надо!

— Да? — он беззлобно ухмыльнулся, — Я не играю, а подыгрываю. Ладно, давай развяжу, — он поманил ее рукой.

Ана снова повернулась к Кеннету спиной. Она задавалась вопросом, что на него нашло. С тех пор как она его поцеловала, он старательно сводил на нет любые двоякие ситуации, возникающие между ними. А сейчас он не то, что их избегает — он их создает! Ей на ум пришел подслушанный разговор: «Быть может… когда они говорили о любви…» Но Ана тут же отбросила эту мысль, замотав головой.

— Ты чего? — спросил Кеннет.

Ана почувствовала, как корсет, весь день безжалостно сдавливающий ее внутренности, ослабевает, и как тяжелый атлас тянет его вниз. Она подхватила бюстье, спасая себя от нежелательного обнажения.

— Все, хватит, граф, спасибо! Можете идти!

Но он не ушел. Он даже не пошевелился. Ана чувствовала его пристальный взгляд на своей спине. А потом почувствовала касание. Чуть ниже лопаток, там, где платья уже не было, Кеннет выводил косую линию пальцем.

Ана замерла, пока толпы мурашек разбегались по телу. От прикосновения ей было немного щекотно, но больше приятно.

— Увидели шрамы? — было не сложно догадаться, что ее зажившие, хоть еще красные раны открылись его взору.

Они не сильно беспокоили Ану: на спине их ей не было видно, а горничные учтиво не напоминали. Иногда, перед сном или по утрам, Ана рассматривала шрамы, покрывавшие ее бедра: она пыталась угадать их происхождение. Она помнила те, что были от матери-настоятельницы, а другие она получила во время аукциона рабов, только что именно с ней произошло тогда? В воспоминаниях ясно сохранился лишь последний момент перед тем, как Тьма стала ее частью. Все остальное смешалось в туманной агонии.

— Вам они кажутся уродливыми? — спросила Ана.

— Уродливы ли они? Нет. А вот кошмарны, ужасны, мучительны, печальны — возможно. — Голос Кеннета звучал у нее над ухом, совсем близко. — Я презираю этот мир, за то, что он сделал с тобой, ненавижу его, потому что он посмел оставить на тебе свои отпечатки.

А потом Кеннет обнял Ану, его тело прижалось к ее спине. Ана почувствовала его руки, обвивающие ее, горячее дыхание, бегущее по шее, и то, как билось его сердце. Все вокруг замерло. Он долго прижимал ее к себе окутывая безмятежностью, и ей казалось, что ничего теперь не может причинить ей страдания. В его объятиях она чувствовала себя значимой, ценной и… защищенной.

Кеннет ушел, улыбнувшись на прощание. Ана улыбнулась в ответ, и сейчас, когда она осталась одна в опустевшей комнате, она никак не могла прийти в себя. Бабочки из живота, казалось, разлетелись по всему телу, разрывая Ану крыльями новых, сильных, переполняющих чувств. Она обхватила себя руками, желая удержать их.

Освободившись от платья, она упала на кровать и укуталась в одеяло. Ана подумала, что бал совсем не помог ей избавиться от романтической привязанности к Кеннету, как она рассчитывала, а наоборот, все стало только хуже. Хуже настолько, что, ворочаясь без сна уже пару часов, она была готова признать, что влюбилась. Окончательно и бесповоротно. И теперь она даже представить себе не могла, а могло ли быть иначе?

Как бы Кеннет иногда не пугал, как жестоко бы не обходился с ней или другими людьми, какие бы раздражающие нотации не читал — он был с ней рядом все это время. Он окутал ее заботой, которую она уже давно не чувствовала, а в конце концов он спас ее, он… стал ее всем. И, ей ведь не показалось, что у Кеннета есть какие-то чувства к ней? «Какие-то» — даже в мыслях она не решалась обратить их в слова. Ана вознесла молитву сама не зная кому: «Пусть надежда как можно скорее станет уверенностью».

Утром Ана поспешно собиралась. Пока Ана расчесывалась, горничная помогла ей надеть простое платье с пепельно-голубым верхом и темно-синей юбкой, длинными рукавами и наглухо закрытой горловиной. Времени на завтрак не было, она слишком поздно встала, но живот капризно заурчал. Она печально вздохнула: как мало времени нужно, чтобы привыкнуть к комфорту.