В том, что их старший брат, безо всякой на то причины, закатил истерику, не было совершенно ничего необычного. Эта дурная привычка была у него с детства. Обычно, решением Чэн Цяня было спокойно сосредоточиться на своем самосовершенствовании и не обращать на него внимания, потому что уже через пару дней все приходило в норму.

Однако на этот раз Чэн Цянь чувствовал, что не может игнорировать его. Он снова и снова прокручивал в памяти то, что сказал ему Ли Юнь под знаменем истинного дракона.

В конце концов Чэн Цянь встал, оглядел безупречно чистую комнату, чайник с холодной водой на столе, и почувствовал, как же он на самом деле жалок. Он повернулся, распахнул дверь, и вскоре приземлился перед комнатой Янь Чжэнмина. Его движения были настолько легкими, что, когда он опустился на слегка изогнутую крышу, ни один лист или пылинка не сдвинулись с места.

Сегодня был пятнадцатый день по лунному календарю, праздник середины осени. Но в этом году он был полон сожалений.  Ночное небо на Южных окраинах было таким чистым, а луна такой яркой что, если смотреть на нее слишком долго, становилось больно глазам. Будь то горы вдалеке или деревья, что росли поблизости, их силуэты в ночи выглядели поистине изящными.

Когда он был ребенком, каждый праздник середины осени учитель брал их с собой, чтобы поклониться предкам и луне. Затем он отводил их в «Тайный зал», где они делили пирожные и фрукты. В то время их старший брат уже считал себя взрослым, поэтому он постоянно просил учителя позволить ему попробовать свежеприготовленное вино. Однажды, Хань Мучунь обманул его, как ребенка. Прежде, чем наполнить чашку, он налил туда сироп из османтуса, затем подал ее Янь Чжэнмину и сказал, что это действительно вино.

Позже, старший брат продолжил следовать этой привычке даже на острове Лазурного дракона. Каждый раз, когда он пил, он смешивал вино со сладким сиропом из османтуса, иначе вкус был совсем не тот.

На бесконечном пути самосовершенствования ежегодные праздники были подобны опорным пунктам, пройдя которые, можно было смело перелистнуть страницу.

Однако, когда Чэн Цянь вспоминал об этом, он ощущал, что все его прошлые воспоминания, казалось, были скрыты за занавесью. Словно он смотрел на цветы сквозь густой туман.

Юноша ощутил, как у него кровь застыла в жилах.

Чэн Цянь внезапно спрыгнул с крыши.

К тому моменту хозяин, будучи уже в довольно преклонном возрасте, лег спать. В доме осталась только его дочь, занимавшаяся счетами. Когда Чэн Цянь внезапно появился перед ней, девушка вздрогнула. Его привычка игнорировать других людей произвела на нее неизгладимое впечатление, потому она побаивалась говорить с ним. Но сейчас, юная барышня робко подошла к нему и спросила:

— Молодой господин, чем я могу вам помочь?

— О... — едва эти слова слетели с его губ, Чэн Цянь тут же почувствовал себя глупо. Он замешкался на мгновение, затем улыбнулся, с некоторой долей самоиронии, и достал несколько монет.

— Барышня, пожалуйста, помогите мне купить кое-что.

Немного погодя Чэн Цянь, с двумя кувшинами вина и пакетом из промасленной бумаги в руках, уже вовсю стучал в дверь Янь Чжэнмина.

Из-за двери донесся нетерпеливый голос:

— Я в уединении. Что за шум?

Чэн Цянь впервые видел кого-то, кто отправлялся в уединение так внезапно.

Юноша молча стоял у входа и думал: «Почему это я должен быть с ним таким обходительным?»

Оглядываясь назад, он размышлял: когда это он так вежливо стучал в дверь комнаты Янь Чжэнмина? Когда это он так старательно успокаивал Янь Чжэнмина?

«Может быть, я тоже боюсь?» — решил Чэн Цянь.

Подождав еще немного, юноша начертил в воздухе тонкую линию и без труда открыл дверь. После чего, у всех на виду, он неторопливо приподнял подол своего ханьфу и без малейшего колебания вошел в комнату главы клана. Пока Янь Чжэнмин стоял с открытым ртом, Чэн Цянь небрежно, будто это было его собственное жилище, поставил на стол вино и пакет с угощениями, а затем сказал:

— Ты в порядке? Разве тебе уже недостаточно?

Янь Чжэнмин растерянно молчал.

Чэн Цянь взглянул на него, открыл пакет из промасленной бумаги, вынул несколько наскоро сделанных пирожных и откупорил один из сосудов. Из горлышка тут же пахнуло вином. В другом кувшине был сироп. Опасаясь, что сахар осел на дно, Чэн Цянь поднял кувшин и энергично встряхнул его. Затем он смешал их содержимое и позвал Янь Чжэнмина:

— Иди, поешь.

— Мне не нужна твоя благотворительность, — произнес Янь Чжэнмин.

—Ты действительно не хочешь попробовать? — ответил Чэн Цянь.

Янь Чжэнмин на некоторое время замолчал, а затем, без особого энтузиазма, подошел к нему.

Чэн Цянь встал и произнес:

— Я позову Ли Юня и сестру...

— Эй, — Янь Чжэнмин потянул его назад. — Не надо их звать. Они были очень заняты в эти дни. Кроме того... после твоего ухода у нас не было привычки отмечать праздники. Садись и выпей со мной чашечку.

Поколебавшись мгновение, Чэн Цянь все же сел за стол, и принялся наблюдать за тем, как Янь Чжэнмин взял две чашки, наполнил их и пододвинул одну к нему.

— Ты сможешь это выпить?

— Да, — кивнул Чэн Цянь, — но я давно его не пил.

С другой стороны стола Янь Чжэнмин пристально смотрел на лицо Чэн Цяня. В пятнадцатый день месяца луна всегда светила слишком ярко. У Чэн Цяня возникло стойкое ощущение, что взгляд его старшего брата был необычайно глубок.

— Я заметил, что ты пьешь только чистую холодную воду. Поэтому я подумал, что из-за метода своего самосовершенствования ты не можешь пить или есть что-либо еще.

Чэн Цянь сделал небольшую паузу, а затем небрежно сказал:

— Я сформировал свой изначальный дух в камне сосредоточения души, поэтому у меня нет необходимости в пище. Хорошая еда и вино легко пробуждают желания. Они тревожат разум, это может стать фатальным при встрече с Небесным Бедствием. Потому я вынужденно отбросил все эти ненужные вещи.

В конце концов, у всех заклинателей смертное происхождение. Желания плоти будут преследовать их всю жизнь, особенно потребность в еде. Даже практикуя инедию, большинство заклинателей все еще сохраняли эту привычку из прошлого. Если бы они, в определенный момент, не очищали бы свой разум и не отказывались бы от желаний, они до сих пор оставались бы во власти смертных страстей.

Янь Чжэнмин кивнул. Существовало так много слов, которые он хотел сказать Чэн Цяню. Но юноша не знал, с чего начать, поэтому он мог только дуться и пить.

Чэн Цянь сделал маленький глоток из чашки. От вина там было только название. Сахарный сироп почти полностью подавил алкогольный привкус. Когда сладость достигла его лба, Чэн Цянь на мгновение почувствовал себя ошеломленным. Он поджал губы и поставил чашку на стол. Прошло некоторое время, прежде чем ощущение во рту исчезло. Казалось, будто это пробудило его заржавевшие чувства.

Из его груди по венам хлынул поток тепла. Мелко дрожа, Чэн Цянь вдруг отчетливо ощутил себя человеком. Это чувство, исчезнувшее на долгое время, снова вернулось.

— Сяо Цянь, ты так строг к себе… Это потому, что ты тоже ищешь небесный путь, стремясь достичь бессмертия? — внезапно спросил его Янь Чжэнмин.

Не понимая, с чего старший брат так решил, Чэн Цянь немного растерялся, а затем ответил:

— Я никогда не думал об этом.

Янь Чжэнмин искоса посмотрел на него.

— Наш учитель однажды сказал, что вознесение и смерть ничем не отличаются друг от друга. Тогда я этого не понимал. Но теперь, думая об этом, я вижу, что, в обоих случаях это означает безвозвратный конец всех наших прижизненных отношений. Небесный путь так узок, так почему же мы должны тратить на него все наши усилия? Лучше уж жить как можно ярче, чтобы все были счастливы, — произнес Чэн Цянь.

— И быть... с нами навсегда? — мягко спросил Янь Чжэнмин.

— А почему бы и нет? — после стольких лет, проведенных вдали от суеты, Чэн Цянь, кажется, смог наконец согреться лишь сделав глоток самого слабого вина. Вдруг, он перегнулся через стол, схватил Янь Чжэнмина за запястье и тихо сказал, — старший брат, я знаю, что тебя беспокоит.