Уже под утро одними из последних я принял юного Харита Дирну с дедом и сентаром Млетом Келсо, который помогал юному советнику разгонять «курятник» военной бюрократии.

За две недели все они сильно изменились, и лишь старый Выир по-прежнему был насторожен, но с веселой искоркой в глазах, говорящей о жизненной мудрости. Его внук словно повзрослел и даже немного прибавил в физической форме. А вот у пожилого сентара появилась вальяжность в движениях и надменность во взгляде: давать таким людям слишком большую власть довольно опасно – могут испортиться. Поэтому я утвердил его в должности коменданта Койсума и отправил из дворца гулять в городе. Подобный шаг, похоже, окончательно убедил обоих – деда и внука, – что их комиссия распускается и сейчас они будут расхлебывать все, что наварили вместе с обезумевшим генералом.

– Так, сотник, я забираю тебя из основного состава «медведей»… подожди, – остановил я обиженно открывшего рот старика, – дослушай. Подбери себе в помощь еще две сотни плюс дворцовую сотню «медведей». Будешь развлекать гостей дворца своим угрюмым видом. Но это второстепенная задача. А главных у тебя две: продолжать помогать внуку выискивать в империи крыс и присматривать за безопасностью императрицы. Только не путайся под ногами у нового начальника имперской безопасности: он шуток не понимает. Делай все незаметно.

Оба Дирны посмотрели друг на друга и едва ли не синхронно выдохнули.

– Так, теперь ты, Харит. Формально ты будешь подчиняться военному советнику, но он тебе не указка, приказывать тебе сможет только лично императрица. Однако не зарывайся. Насчет начальника имперской безопасности совет тот же. Так что, родственнички, если не подгниете, сможете сделать много хорошего и для себя, и для империи. Идите.

– Повиновение императору! – хором провозгласили родственники и направились к выходу, но если старик сделал это сразу, то Харит отвесил изящный поклон в сторону скрытого тенью кресла, где сидела Лара.

Действительно умный мальчик. Далеко пойдет, если стремительный карьерный взлет не вскружит голову. Несмотря на то что главный военный советник неплохо показал себя на собрании, мне все же хотелось посмотреть на его лицо, когда он будет разбираться с молодым, но уже зубастым Дирной. Я никак не мог забыть мерзкого поведения советника в таверне.

Не знаю, куда приведут все мои затеи – как инициированные канцлером, так и придуманные самостоятельно, – но, надеюсь, они помогут Ларе выжить.

Кстати, я хотел сделать Соло командиром всех гвардейцев, но канцлер отговорил – две соперничающие силы всегда присмотрят не только за своими обязанностями, но и за тем, как их выполняет оппонент.

Последним кабинет покинул какой-то барон, чья фамилия влетела в одно ухо, а вылетела в другое, единственное, что я запомнил, – странный герб в виде выглядывающего из лукошка гуся. Наверняка с этим связана какая-то красивая легенда.

За большим окном кабинета ночная мгла сменилась серым предрассветным маревом. Робкий туман заглядывал через подоконник, словно понимая, что скоро явится рассвет и заставит его сбежать каплями росы на траву и диковинные листья сада.

В империи все важные начинания привыкли привязывать к рассвету, так что пора собираться. Все, что я мог себе позволить, – это прощальный поцелуй. После всех утомительных церемоний целители всполошились и запретили Ларе даже выходить из дворца. В приемной уже дежурил один из этих эскулапов, дабы пресечь любые поползновения слишком взбалмошной императрицы. Так что прощанье было коротким. Отстранившись от любимой женщины, я заглянул в ее глаза и не смог сдержать вырвавшейся фразы, едва не запоровшей всю легенду. С другой стороны, чего мне терять, даже если она вспомнит прощальные слова пирата?

– Когда ты грустишь, твои глаза похожи на осеннее небо.

Лара вздрогнула и впилась взглядом в мои глаза, словно стараясь найти ответы на свои пока неоформившиеся вопросы. В ответ я лишь печально улыбнулся.

Можно было сказать ей еще много как полезного, так и романтичного, но об этом я подумал, уже садясь в походную карету.

Вокруг императорского экипажа собралась целая армия гвардейцев и обоз прислуги со всем необходимым для комфортной походной жизни венценосной особы. Во дворце оставалась половина первого легиона, три сотни «медведей» и канцлер. Также в темнице своего часа дожидался граф Гвиери. Документ, делающий его главой службы имперской безопасности, оставался у канцлера со строгим указанием пустить в дело только после гибели императора. Так надежнее. Этим ребятам еще предстоит перетягивание одеяла власти друг у друга – так пусть им будет еще один повод для ревности. Канцлер своими действиями отрезал себе пути к отступлению и надежно поселился в стане императрицы, а граф в нем был, есть и будет, пока не сдохнет.

Надеюсь, они сработаются.

Я покидал чужой для меня дом, но все равно было грустно. Немного отвлекли от печальных мыслей приветственные крики горожан в Императорском квартале и, что удивительно, в Низовье. Там кричали даже радостнее, чем в квартале родовитых богачей. Народ любил императора, только неизвестно за что. Хван Первый был посредственным правителем и едва не испортил финал своего правления форменным геноцидом.

Город наша колонна покинула через северные ворота, подъехав к ним по благоустроенному «показушному» проспекту. Сейчас здесь не было не то что транспортных пробок – нигде не наблюдалось ни одной кареты, кроме участников императорского кортежа. Обочины были запружены толпой – люди, несмотря на жестокое похмелье, вышли проводить своего императора на ратный труд.

Сильное государство всегда лишает людей, живущих в его сердце, страха и реального отношения к войне. Машущие руками бюргеры и домохозяйки даже приблизительно не представляли, куда направляется император с войском, – для многих война казалась чем-то романтическим и возвышенным. Они считают, что мы едем за славой и подвигами.

Еще недавно я был точно таким же, как и они, но за короткое время научился убивать и почувствовал вкус крови. Кто-то говорит, что люди не способны меняться, кто-то с надеждой утверждает обратное, но правда, как обычно, где-то посредине – изменить себя очень трудно, но жизнь способна и не на такое, однако она не перестраивает человека, а ломает его, уродуя и разрушая.

Глядя на ликующих обывателей, я испытывал странное чувство. С одной стороны, хотелось взять кого-нибудь из них и ткнуть мордой в гниющие раны, которые получат на этой войне простые легионеры. Заставить их вдохнуть вонь смерти и посмотреть на усеянное трупами поле, чтобы поняли, какую цену платят солдаты за их наивность. Но, с другой стороны, возможно, так и нужно. У человека должен быть выбор – жить наивной и безопасной жизнью или закопаться в кровь по макушку, что-то доказывая самому себе и убеждаясь в непонятных истинах.

Что-то я зафилософствовался, а ведь на самом деле мир прям как палка, и это вполне естественно, когда палка больно бьет зазевавшихся простофиль.

Прекрасные имперские дороги позволяли нашему каравану развивать немыслимую скорость для такого уровня технического развития. Вновь возник вопрос – откуда здесь подобное чудо? И если в первый раз, когда меня посетил этот вопрос, рядом были совсем некомпетентные люди, то сейчас я вообще находился в одиночестве. Лишь иногда появлялись слуги, заботясь о моем комфорте. Возможно, Урген знает ответ, но он далеко. Так что оставим праздные мысли до лучших времен, если они у меня будут.

Чтобы занять себя чем-то в дороге, перед отъездом я потребовал из дворцовой библиотеки все, что имелось у имперских ученых о морхах, и очень разочаровался, увидев небольшую стопочку книг.

Ну что ж, на безрыбье и рак рыба. Первую часть литературы я отложил практически сразу – это были по большому счету сказки, но и их стоит посмотреть, только позже.

В остатке оказались труды некоего маркиза – сам себя он не поминал, поэтому до поры остался неизвестен, – и подборка довольно бездарных мемуаров от генералов, воевавших на юго-западной границе. Мемуары я отложил к сказкам – вряд ли они отличались правдивостью – и взялся за труды путешественника.