– Да чтоб тебя! – едва слыша из-за звона свой голос, прорычал я и нажал на курок.

А вот выстрелы мой слух все же уловил – значит, не все так уж плохо.

Сунув опустевший револьвер в кобуру, я подошел к телу Евсея и без особой надежды постарался нащупать артерию у него на шее.

Смотри ты, какой живучий.

Почему-то радость от того, что напарник умудрился не загнуться, была вялой – слишком уж много впечатлений за последние сутки.

С максимально возможной для моего состояния скоростью я поднялся наверх и добрел до складских ворот. Изнутри они открылись без малейших проблем. Морозный воздух немного освежил меня и даже взбодрил. Только сейчас я понял, насколько тяжелой была атмосфера в подвале. Вторым глубоким вдохом я чуть не подавился – прямо передо мной на снег с крыши соседнего здания спрыгнул оборотень.

Барабан револьвера был пуст, как моя бестолковая голова, так что хвататься за оружие смысла не было. А еще через секунду я с облегчением узнал блатные сапоги Петрухи, да и серьгу в ставшем остроконечным ухе.

Оборотень быстро принял человеческую форму и попытался мне что-то сказать.

– Не слышу, – проорал я. – Помоги с Евсеем, он ранен.

Петруха согласно кивнул, и мы вернулись в подвал. Кота он почему-то постарался обойти подальше, а увидев распростертого на полу профессора, проорал почти мне в ухо:

– Он что, живой?!

Слух ко мне явно возвращался, поэтому от его крика я поморщился.

– Наверное. – Мое предположение основывалось на том, что в голову я стрелять не стал. Просто пустил по пуле в каждую конечность и две добавил в грудь. Если слухи о колдунах правдивы, это не только не убьет его, но даже особо не задержит в бессознательном состоянии. Так что я обессиленно привалился к стенке и принялся перезаряжать пистолет.

Поняв, что помогать ему с Евсеем никто не будет, Баламут взвалил тело казака на плечо.

– Петруха, – остановил я двинувшегося к лестнице извозчика, – как доставишь Евсея в больницу, сразу езжай к жандармам. Знаешь, где у вас засели прихваты из седьмого отделения?

– Любой волколак знает, – проворчал Петруха, и я его, как ни странно, услышал. – Все мы у них на кончике пера.

– Вот и заработаешь себе пару поблажек. Скажешь им, что тут колдун без чувств валяется. Но пусть поспешат: если очнется, плохо будет всем.

Баламут хмуро кивнул и, несмотря на тяжеленную ношу, быстро поднялся по лестнице.

Профессор все еще не подавал признаков жизни, и очень надеюсь, так будет до приезда жандармов. Ну а если все же очнется? Тогда я с чистой совестью прострелю ему голову.

Внезапно мои мысли о профессоре вытеснил пришедший откуда-то со стороны эмоциональный посыл. Такое со мной было только во время транса, когда я ощущал эмоции жертв. Но чтобы вот так, в реальности и в обычном, хоть и немного помятом, состоянии…

Теперь понятно, почему Баламут так старательно обходил кота. Подопечный профессора, как и его хозяин, оказался очень живучим. Причем способность к трансформации была не единственным его сверхъестественным умением. Посыл от кота усилился, в нем смешалась боль и просьба о помощи. И без калейдоскопа кошачьих образов было понятно, что ему сильно мешали серебряные пули в теле.

Подойдя к лестнице, я увидел, что половина камней в его гламурном ошейнике потускнела.

Так вот для чего предназначалось это слегка нелепое украшение. Прямо у меня на глазах потемнел еще один камень. Леонард Силыч с трудом открыл глаза и посмотрел на меня с мольбой и мукой.

Еще одна дилемма – от Силыча, как и от профессора, я видел только добро, но за поступки своего хозяина кот точно не отвечает. Он всего лишь защищал старшего друга. С другой стороны, кто знает, что будет, когда пули окажутся снаружи.

Может, это и глупость, но меня крайне утомила необходимость решать, кому жить, а кому нет. Подобрав кота, я вернулся в основную комнату и осмотрелся в поисках подходящего инструмента. Возле одной из бочек лежал саквояж профессора. Там нашелся удобный пинцет. Доставая его, мне пришлось всеми силами не позволять себе думать, как еще мог быть использован весь этот набор инструментов. Даже от тени мысли волосы норовили встать дыбом.

Извлечение первой пули кот прокомментировал громким шипением.

– Терпи, – жестко приказал я, отбрасывая в сторону кусок свинца в серебряной оболочке, и сунул пинцет во вторую рану.

Как только пуля вышла, кот начал изменяться. Увидев лезущие наружу шипы, я отскочил, опять почувствовав каждую жилку в отбитом теле. Передо мной во всей пугающей красе на удлинившиеся лапы встал монстр, которого мы с таким трудом прибили всего десяток минут назад.

Ну вот что я наделал?!

Монстр посмотрел мне в глаза и начал меняться обратно в ипостась кота. Судя по движениям Лео, он зарастил все раны, но все еще был слаб. Все камни на его ошейнике потемнели, а некоторые даже растрескались.

Кот подошел и благодарно потерся о мою ногу. Если честно, мне с большим трудом удалось сдержаться, чтобы не отскочить.

– Уходи, – сказал я неестественно умному животному, – скоро сюда придут жандармы, и ничем хорошим это для тебя не закончится.

Почему-то я был уверен, что кот все прекрасно понял. Он посмотрел на тело профессора, затем на меня, чем вызвал небольшую стайку мурашек на моей коже. Через секунду бело-серая тень скользнула по лестнице и исчезла.

Меня всегда напрягала безумная и даже неестественная верность собак своим хозяевам. А независимость котов, наоборот, импонировала. По крайней мере, это честно – кот человеку друг и партнер, а отнюдь не раб.

Не было ни малейших сомнений в том, что первым со своим заданием справится именно Баламут на своем монструозном жеребце, несмотря на поздний старт и более сложный маршрут. Минут через двадцать после ухода кота в подвал ввалились жандармы, при этом от страха едва не пристрелив меня. Двигались они, конечно, лучше городовых, но до спецназа двадцать первого века им было очень далеко.

Обстановку они оценили быстро. На пол лег опечатанный ящик, который тут же вскрыли. С помощью чуть светящихся кандалов жандармы спеленали профессора как куколку бабочки. Когда они вспороли все еще шевелящийся мешок, я неожиданно вспомнил слова Нартова.

– Поосторожней, она может быть опасна.

При виде беззащитной, полностью обнаженной и покрытой какой-то слизью девушки лица даже битых жизнью боевиков жалостливо смягчились. Мои же слова быстро их отрезвили, и девушка была также закована в светящиеся кандалы.

Ну все, теперь можно и расслабиться. На назойливые вопросы жандармов, а чуть позже и полицмейстера я лишь вяло отмахивался. В конце концов, уже в управе они смирились, позволив мне уснуть.

Кто бы сомневался, что терпение у полицейского начальства очень маленькое. Так что толком поспать мне не дали. Допросы прерывались лишь медицинскими процедурами в исполнении предельно заботливого доктора Чернышева. На удивление, после всех этих приключений я отделался только синяками и царапинами, так что врач быстро вернул меня в норму. Интересным был опыт воздействия на мое тело магическим артефактом – некоторые синяки он свел, словно ластик карандашный рисунок. Но это касалось только легких повреждений. Так что, по уверениям доктора, некоторое время передвижения будут вызывать у меня дискомфорт.

На допросах я особо не скрытничал и соврал только насчет того, откуда у меня появился кинжал ведьмака. Судя по реакции полицейских, подарка ведьмы мне не вернут. А жаль.

Под конец явился полицмейстер и долго меня обхаживал. Начал с угроз. Сначала я не понял, к чему все это, поэтому потихоньку заводился, а когда дошло, даже улыбнулся:

– Ваше высокоблагородие, если вы думаете, что я на каждом углу буду орать о том, что настоящий убийца университетский профессор, а не купец Борзов, то можете не беспокоиться. Мне важно только то, что убийца обезврежен. Можете даже полностью приписать эту победу омскому управлению.