Я не успел сообщить коллеге радостную весть, потому что услышал, как он за моей спиной обращается к кому-то по-молдавски:

– Домнуле, ам факут тотуль.

Из всего сказанного я понял только «домнуле». Но кого он мог называть господином, причем с глубочайшим почтением в голосе?

Волосы на моем затылке в буквальном смысле встали дыбом, а по спине прокатилась волна холода. Я резко развернулся, забрасывая руку за спину, одновременно усилием воли активируя крылья. Увы, тот, чье лицо я увидел после разворота, был намного быстрее «бубновых». Так что замедленной картинки не получалось, и мертвенно-бледный кулак жуткого типа с серым лицом врезался мне в лоб на вполне нормальной скорости. В глазах вспыхнул свет и тут же погас, боюсь, уже навсегда.

Да уж, похоже, на рай я все-таки не заработал. Впрочем, на ад окружающая обстановка тоже не очень тянула. К тому же в случае смерти моя бренная тушка должна сейчас лежать в кишиневском морге, а не болеть каждой клеточкой вместе с терзаемой сомнениями и страхом душой.

Освещенное лишь еле тлеющей магической лампой помещение было похоже на классическое узилище – каменные стены, покрытые то ли плесенью, то ли мхом, обитая металлом дверь с зарешеченным окошком и кучка соломы в углу. А на этой куче восседал я, прикованный к стене как собака. Причем ассоциация очень точная – меня действительно посадили на железную цепь, нацепив ошейник, да еще и полностью раздели.

Очень, скажу я вам, неприятные ощущения… будут, когда перестанет болеть все тело. Сейчас меня больше волновало, как бы так лечь, чтобы не ныла побитая тушка. Судя по всему, меня не то чтобы били, а так, мутузили. Скорее всего, это просто последствия небрежной транспортировки пленника в бессознательном состоянии.

Вляпался я совершенно по-глупому, но с другой стороны, ловушку организовали грамотно, не давая мне возможности увильнуть, чтобы при этом не выставить себя паникером. Да и господин Мунтяну оказался великолепным актером.

Ну не мог же я начать вопить посреди чужого города об охотящихся на меня упырях и требовать запереть меня для безопасности в карцере управы до приезда ведьмаков и характерников? Нет, конечно, выход можно найти всегда, но в тот момент вариант был только один – просто уехать из города. Правда, после этого пришлось бы сразу собирать вещи и бежать уже за границу.

Так что хватит тут заниматься самобичеванием, и надо начать искать выход из ситуации, которая и на первый, и на второй взгляд выглядит безвыходной.

Увы, ничего умного в голову не приходило. С уверенностью можно сказать только одно – упокоенная мной упырица действительно была подданной Цепеша…

Кикимору мне в тещи!

От воспоминания прозвища господаря Валахии и о том, как именно он его заработал, мне вдруг стало жарко даже в холодном каменном мешке. Образ остро заточенного кола никак не хотел уходить из головы, пока с жутким скрипом не открылась массивная дверь в камеру. Новый персонаж в этой депрессивной мизансцене выглядел угрожающе. Он был чем-то похож на кишиневского патологоанатома, но значительно шире в плечах и облачен в явно форменную одежду. В руках надзиратель нес цилиндрическую миску.

– Эй, ты! – крикнул я здоровяку, грозным голосом стараясь перебить собственный мандраж. – Где я и за что меня сюда посадили?!

В глазах вошедшего не отразилось ни грана понимания. Да и не могло отразиться. Его форму я никогда не видел, но почему-то не сомневался, что она валашская. Еще одно подтверждение того, что упырица действительно связана с Дракулой, причем очень плотно. Ради мелкой сошки никто не стал бы разворачивать операцию такой сложности.

Надсмотрщик подошел ближе, но у меня не возникло даже мысли попробовать напасть на него. Недавняя попытка встать на ноги сообщила, что как минимум легкое сотрясение я заработал. Куда уж тут трепыхаться, особенно если противник значительно сильнее тебя. В таких условиях даже крылья не помогут.

Хмуро посмотрев на меня, надсмотрщик положил на пол свою ношу, одновременно похожую на высокую миску и широкую кружку, а затем все так же молча вышел из камеры.

Есть мне совершенно не хотелось, да и подташнивало немного, но при этом мучила дикая жажда. К тому же нужно было набираться сил, правда, уверенности в том, что у меня получится воспользоваться этими самыми силами, не было никакой.

С трудом встав на четвереньки, я передумал подниматься выше и как есть пополз к кружке-миске.

Ох, и какие же они здесь все продуманные!

Точка постановки посуды была далеко не случайной. Натянувшаяся цепь позволила мне уверенно взять миску, но не больше.

Пойло оказалось не таким мерзким, как я боялся. Жидкий холодный суп из каких-то злаков. Не скажу, что эта бурда насытила меня, но жажду утолила. Дырка в полу неподалеку от соломенной подстилки помогла решить другую, так сказать, противоположную проблему. Головокружение и тошнота отступили, но тут в полный рост встала проблема обогрева. В камере не так уж холодно, и, имея хотя бы рубаху с кальсонами, можно было бы устроиться довольно комфортно. Тем более что солома подо мной достаточно сухая. Но из одежды в наличии не было ни клочка. Так что постепенно холод начал пробирать до костей, да и психологическое состояние лишь ухудшалось.

Поначалу я пытался осмыслить ситуацию, а для развлечения тер цепь о каменный пол, хотя понимал бессмысленность этих действий. Даже пытался сделать что-то с ошейником. Эти попытки приходилось прерывать во время кормежки, которая по прикидкам происходила два раза в день. Определить время точнее было невозможно за неимением окна наружу.

Да уж, не получится из меня графа Монте-Кристо. Впрочем, Эдмон Дантес тоже не сразу начал предпринимать попытки к побегу. Постепенно меня накрывала непроглядная апатия. Прокатывать в голове по кругу скудную информацию быстро надоело, манипуляции с ошейником растерли кожу до крови, а цепь удалось лишь немного поцарапать. Мало того, после пятой кормежки, услышав звуки трения металла о камень, в камеру явился надсмотрщик, но теперь у него в руках была далеко не миска с едой. Пара ударов длинным хлыстом очень быстро вразумила меня. Мелькнула, конечно, мысль активировать крылья и броситься на обидчика, но, вспомнив, как он грамотно выставляет посуду в одном и том же месте, решил не надеяться на его чрезмерное увлечение процессом бичевания.

Но делать-то все равно что-то надо, кроме нелепых упражнений и прыжков для разогрева.

После следующей кормежки я поставил пустую миску немного ближе к своему лежбищу. Это закончилось еще тремя ударами хлыстом и возвращением дисциплины в мою бедовую голову.

В итоге мне ничего не оставалось, кроме как заполнять паузы между кормежками сном, но спать сутками в такой обстановке все рано не получалось.

Все изменилось с пугающей внезапностью. Впрочем, мне не привыкать. Моя вторая жизнь вообще состоит из сплошных сюрпризов. Вместо угрюмого надсмотрщика с девятой миской дико надоевшего пойла в камеру ввалилась целая делегация.

С непривычки мне показалось, что внутрь набилась куча людей, но их было всего пятеро – мой надсмотрщик, мужик в переднике, которого я с перепугу принял за палача, еще один охранник в форме и вампир – он-то и напряг меня больше всего. Черная хламида с глубоким капюшоном скрывала его высокую фигуру, но голова сейчас была открыта, наверняка для того чтобы я не дурил. И правильно – при взгляде на серое лицо с узкими черными губами, выступающими скулами и глазами-щелочками у меня неприятно заныла только начавшая рассасываться шишка на лбу. Голова вампира была совершенно лысой, с нездоровой серой кожей и вся в каких-то бугорках.

В последнюю очередь я заметил девушку, смотревшуюся в этой обстановке совершенно дико. Одета она была в легкое длинное платье с глубоким декольте и обнаженными руками. Невысокая, русоволосая и кареглазая. Меня совершенно не удивило, когда она обратилась ко мне на русском языке:

– Господин Силаев, прошу вас, не делайте резких движений, чтобы не разозлить домнула стригоя. – Сказав это, она покосилась на вампира, и я вспомнил слова профессора о том, что стриги – это совсем не то, что стрыги и стригои. – Вам больше ничто не угрожает. Теперь вы не пленник, а гость. Сейчас вас освободят и проведут в гостевые покои.