– Он не одержимый, – тут же выкатил мне претензию инквизитор.

– А я этого и не говорил, – не стал я оправдываться. – Скорее это какая-то ментальная закладка. Ну, в смысле особый приказ, который этот бедолага не может нарушить. Но не беспокойтесь, с одержимым вы сможете пообщаться уже сегодня. Хорошо, если только с одним.

Так как события начали ускоряться, дальнейшие сборы заняли всего несколько минут. В этот раз я решил ехать в коляске, которую нам так любезно предоставили полицейские. На передок взгромоздился один из казаков, рядом со мной села Намия, а вот Чижа с парочкой бойцов я отправил в воздушный порт, чтобы он доставил записку для капитана Грекова. Были опасения, что аэронавт не станет слушать простого посыльного, какую бы бумагу тот ни приволок. А вот от Осипа, являвшего моим официальным помощником, отмахнуться будет намного сложнее. Планы, как это бывает в девяноста процентах случаев, полетели к лешему, так что придется импровизировать.

Мы снова неслись по улицам Якутска, словно кавалерийский отряд захватчиков. Похоже, это уже входит в привычку. Да и то, как наша компания входила в полицейское управление, мало напоминало вежливый визит, скорее походило на штурм.

Первый этаж был буквально затоплен казаками. Городовых не трогали, но почти с каждым встал угрожающе-вежливый казак. Я постоянно ждал, что начнется сопротивление и ни в чем не повинные люди начнут убивать друг друга, но либо Пастырь людей все еще не чувствовал себя загнанным в угол, либо я ошибся и сейчас сяду в лужу.

Полицмейстер Якутска находился в своем кабинете. Рядом с его столом стоял молодой человек в чине губернского секретаря.

Полицмейстер удивленно приподнял бровь, осматривая нашу делегацию.

– Силаев? Как это понимать?

Кикимору мне в тещи! И вот что сейчас делать? Какими бы бумагами меня ни снабдил наместник, но арестовывать главу губернской полиции они не позволяли. Внезапно накатили сомнения. Что я творю? Как можно на основе бреда после шаманской дури устраивать настолько масштабную операцию?

За спиной обреченно вздохнул войсковой старшина.

И тут сильная вибрация медальона на груди отрезвила меня и вызвала дикую ярость в отношении притаившейся в теле полицейского мрази. Захотелось разорвать его голыми руками, но первым успел инквизитор. Похоже, он тоже что-то почувствовал.

– Не нужно так нервничать, сын мой, – елейным голосом обратился брат Иннокентий к вскочившему со стула толстяку в форме.

Он шел вперед, прижав левую руку к груди, а правую спрятав за спиной. Когда монах миновал меня, стало видно, что скрывал он надетую на кисть латно-кольчужную перчатку. Причем очень странную. Я видел подобные вещи с шипами на тыльной стороне, но чтобы они были на ладони…

– Извольте немедля покинуть мой кабинет! – взвизгнул полицмейстер и указал пальцем на дверь.

Вот за протянутую руку, чуть нагнувшись над столом, монах и ухватился шипованной перчаткой. Полицейский взвыл, как пожарная сирена, уходя куда-то в ультразвук. Ничего человеческого в его вое уже не было. Лицо чуть надменного, но не особого умного толстяка исказилось и застыло в форме какой-то совсем уж демонической маски. А дальше начался форменный бедлам. Секретарь завизжал, как девица, и запрыгнул на монаха. Кажется, он собрался откусить ему ухо. Пришлось срываться с места и отдирать парня от медведеподобного инквизитора. Если честно, я даже испугался за попавшего под ментальный контроль юного чиновника, потому что монах мог походя прихлопнуть его как муху.

В движение пришли не только мы. Сохатому, который вместе с двумя приказными и войсковым старшиной тоже вошел в кабинет, пришлось успокаивать своего же товарища, который зачем-то попытался задушить характерника. Правда, делал это как-то вяло и без огонька, так что Сохатому хватило всего пары оплеух, чтобы привести станичника в себя.

К тому же за пределами кабинета тоже творилось что-то неладное – доносились какие-то крики, грохот мебели и даже выстрелы.

Не успел я толком осознать происходящее и урезонить юношу, пытавшегося укусить теперь уже меня, как все резко закончилось. Как монах бил полицмейстера головой о стол, мне увидеть не довелось, зато все было хорошо слышно. Звук такой, словно сваи забивают. Надеюсь, череп у бедолаги крепкий.

В кабинет тут же ворвалась еще парочка казаков.

– Что там? – резко спросил Засулич с явным напряжением в голосе.

– Да эти малахольные словно с ума посходили. Кинулись на нас, пришлось утихомиривать, – ответил казак, продолжая осматриваться в кабинете.

– Пострадавшие? – не унимался войсковой старшина.

– Не, – мотнул головой его подчиненный, – пара зубов выбита. Мебель порушили да Егорке ляжку прострелили.

– А этот как здесь оказался? – удивился Засулич. – Я же приказал брать только матерых.

– Да затесался как-то племяш ваш. Вы ж его знаете. Пороть парня надо.

– Вот и займись! – прорычал войсковой старшина. – Мне его батька на то разрешение дал. Чтобы неделю сидеть не мог!

Свойские разговоры казаков проходили для меня фоном, потому что основное внимание привлекли действия монаха. А он явно задумал недоброе.

Инквизитор рывком втащил тело бесчувственного полицмейстера на стол и начал варварски резать его мундир ножом, дабы оголить грудь. Я со смесью любопытства и тревоги уставился на открывшуюся картину.

– Сохрани нас Всевышний от тьмы нечестивой, – выдохнул монах.

Рядом со мной крякнул войсковой старшина, который тоже не был чужд нездорового любопытства. Да и я еле сдержался от резких высказываний. Предположения сбылись – поросшую жидкими волосенками грудь полицмейстера пересекал едва заживший шрам без каких-либо символов.

Конечно, можно предположить, что бедолага совсем недавно пережил сложную операцию, но с такими отметинами на работу не ходят, а лежат под неусыпным надзором врача в постельке и принимают заботу родных и близких.

Монах угрюмо посмотрел на меня, а затем удобнее перехватил нож.

– А может, не надо? – просипел я. – Может, лучше позвать врача?

– Хорошая мысль, видок. Родион Захарович, пошли-ка кого-нибудь за лекарем, – вроде согласился со мной монах и тут же без лишних слов просто ткнул ножом в рану.

Как ни странно, крови почти не было – ни когда напрочь отмороженный инквизитор расширял рану, ни когда лез туда грязными пальцами. Теперь у полицмейстера к шансу загнуться от болевого шока добавляется угроза сепсиса. Впрочем, с магическим дополнением к возможностям местных лекарей это не такая уж большая опасность.

Я, честно говоря, был потрясен. Еще пару минут назад казалось, что именно моя иномирная бесшабашность и решительность стала козырем в борьбе с нечистью, которая слишком уж расслабилась в медленно текущих реалиях сонного захолустья. Теперь же понятно, что в резкости и звериной решительности местные дадут мне сто очков форы.

То, что монах достал из груди невольного пациента, мне уже доводилось наблюдать в навеянных шаманом видениях. Небольшой, с голубиное яйцо камешек был покрыт кровью, какой-то слизью и непонятными рунами.

Дальше все опять пошло наперекосяк. Тело полицмейстера, которое по какой-то причине спокойно отреагировало на грубое копание в ране, как только семя было извлечено, тут же задергалось, словно в эпилептическом припадке.

– Держите его! – прогудел монах, по-прежнему не отрывая настороженного взгляда от опасного предмета.

Казаки кинулись удерживать дергающееся тело, но успокоить его удалось только Намии, проскользнувшей в кабинет ловкой куницей. Она наклонилось над головой бедняги и что-то ритмично зашептала ему на ухо. Через пару секунд полицейский обмяк, а Намия, достав из поясной сумки какие-то порошки и лоскутки, занялась его раной. Казаки отпустили бедолагу, но далеко не отходили и с уважением поглядывали на шаманку.

У меня в голове вертелась куча вопросов, но отвлекать девушку от дела я не стал. Мало того, сейчас вообще было не до досужих размышлений. Монах, явно приняв какое-то решение, достал платок и завернул семя в него. Затем с вызовом уставился на меня.