Раньше волколак был для него всего лишь простым казаком, но после награждения медалью лично из рук императора статус оборотня в глазах всех знавших его чиновников сильно поднялся.

– Вроде неплохо, – ответил я, вспоминая последнее письмо из станицы Поречье. – Здоровье уже поправил. Женился и даже успел устать от мирной жизни. Но к нам ему по-прежнему нельзя.

– Прискорбно, – ответил Бренников, покосившись на закончивших бестолковые поиски казаков.

Он явно намекал на то, что от одного Евсея толку было больше, чем от всей этой толпы.

Да уж, я тоже скучал по бывшему напарнику, но тут уж ничего не поделаешь. Конечно, в плане прикрытия Мыкола тоже хорош, но надежным другом упырь мне не сможет стать никогда. И дело не в моей ксенофобии или брезгливости, просто мы теперь слишком разные. Даже предводитель всех европейских упырей Влад Цепеш – и тот всего лишь имитирует поведение обычного человека, хоть и делает это мастерски.

Ждать следственную группу удобнее всего было сидя в паромобиле, где мы с Дмитрием Ивановичем и устроились. За неспешным разговором время прошло быстро, а дальше началась обычная служебная суета. Точнее, не совсем обычная. Рыжий меня откровенно разочаровал. Как только он понял, что стычка на границе с Топью не имеет прямого касательства к его наполеоновским планам, пришлый чиновник откровенно плюнул на временные служебные обязанности и отрядил к нам Леху в компании всего двоих городовых. Хорошо хоть мой друг самостоятельно догадался позвонить в городскую больницу, так что чуть позже должна прибыть телега для перевозки трупов.

Сначала Бренников рассвирепел от такого наплевательского подхода к делу, а затем как-то подозрительно расслабился. В чем дело, стало понятно буквально через пару минут.

– Алексей Карлович, – быстро составляя энергетическим пером какой-то документ, официально обратился следователь к опешившему от подобного поворота Лехе. В качестве столешницы Бренников использовал капот паромобиля. – Извольте ознакомиться.

Леха тупо уставился в бумажку. Я заглянул ему через плечо, движимый острым приступом любопытства.

Да уж, интересный финт.

Что-то я не помню подобных указаний в документах, выданных мне канцелярией генерал-губернатора, но сомневаться в компетентности и внимательности следователя точно не стану.

В уведомлении значилось, что, опираясь на широкие полномочия нашего отдела, Бренников забирает под нашу юрисдикцию дело о нападении шатунов. В качестве основания было приведено то, что ставший причиной перестрелки обыск имел целью изъятие и уничтожение дурманящих веществ.

Матюхин точно взбесится. К тому же мне было как-то жалко Леху, и сей посыл я попытался передать следователю выразительным взглядом.

– Ничего, – величественно кивнул Бренников, – господину губернскому секретарю пора привыкать к ответственности и учиться давать дозволенный уложениями отпор вышестоящим лицам. Алексей Карлович, вы ведь не станете утверждать, что сей документ противоречит уложениям?

И тут Леха меня откровенно удивил.

– Не стану, – мобилизовав все внутренние силы, с достоинством ответил мой друг. – Конечно, после того как ознакомлюсь с соответствующим приказом генерал-губернатора.

– Естественно, Алексей Карлович, – одобряюще кивнул Бренников, отчего Леха зарделся аки красна девица.

Ничего, привыкнет.

Сразу после этого Бренников начал раздавать приказы:

– Филимонов, – обратился он к уряднику, – оставь здесь пару казаков, пусть проследят за погрузкой тел.

– Мы покойников таскать не уговаривались, – нахмурился строптивый казак.

– От вас этого и не требуется, – недовольно поморщился Бренников и добавил чуть тише, но так, чтобы казаки услышали: – То обысков они проводить не хотят, то брезгуют к мертвякам прикасаться, право слово – не казаки, а кисейные барышни какие-то.

Как ни странно, явно хорошо расслышавший сказанное урядник не стал лезть в бутылку и даже как-то смутился, что ли.

Или мне это показалось?

– Игнат Дормидонтович, разрешите вернуться на базу? – все же решил обозначить мое верховенство следователь.

Похоже, он заметил, что меня слегка озадачила его бурная командная деятельность.

– Думаю, нам здесь больше делать нечего. Возвращаемся, – подыграл я Брениникову и жестом предложил Лехе забираться на заднее сиденье паромобиля.

Вернувшись на базу, мы подняли документы и действительно нашли в предписании генерал-губернатора пункт, касающийся возможности передачи нашему отделу расследования происшествий, имеющих отношение к тем самым дурманящим зельям.

Леха сразу приободрился, сделал выписку и, решительно вздохнув, отправился воевать с Матюхиным. А вот мне предстояло решить, куда поехать – домой или в «Русалку». Разумнее было бы сейчас выспаться, но простым сном напряжения последних дней не снять. Так что я отправился на встречу с Глашей.

«Русалка», как обычно в это время, светилась, словно новогодняя елка. Из открытых окон доносились музыка и смех девушек. Кто-то из гостей пытался надругаться над слухом окружающих мерзким исполнением популярного романса.

Каюсь, не удержал я свой болтливый язык и в подпитии рассказал Глаше о таком страшном оружии массового поражения, как караоке. Она издевалась надо мной три дня и все-таки уговорила заказать в Омске десяток пластинок с минусовками. Для этого пришлось обращаться к музыкантам Омского оперного театра. Они и наиграли под запись несколько модных мотивов. Тексты распечатали на картонках.

Вот теперь каюсь и страдаю. Бог с ними, с этими пьяными боровами, они и без моих новаторских идей горазды орать во все горло. Хуже то, что влюбившаяся в караоке Глаша не обладала ни слухом, ни голосом.

Ну вот как можно разговаривать столь милым и мелодичным голоском, а петь словно кошка, которой на хвост наступили?

К моему несоизмеримому счастью, когда я устал притворяться и изображать умиление от ее вокала, Глаша быстро все поняла и больше при мне не пела. Но вдали от моих ушей и в качестве бизнеса для заведения она так гоняла пластинки, что месяц назад мне пришлось заказывать еще одну партию записей в пяти экземплярах.

«Русалка» уже давно получила статус элитного заведения, и случайных людей здесь не водилось, а собирались исключительно чуть подпорченные сливки топинского общества. И все же у меня не имелось ни малейшего желания встречаться с кем-либо из гостей. Благо была возможность этого не делать.

Подогнав паромобиль к воротам хозяйственного двора борделя, я коротко нажал на рычаг клаксона. Местный завхоз – седоусый Харитон – быстро открыл створки, давая мне возможность заехать внутрь.

– Скажи хозяйке, что я здесь, – приказал я старику, а сам по служебной лестнице направился в будуар Глаши на втором этаже здания.

Каждый раз во время посещения «Русалки» в моей голове вертелись мысли о тех, кто здесь обитает. Чрезмерный романтизм и наивность взглядов на жизнь чужды мне по определению, и пропитанная цинизмом душа так и не отмякла в теле восторженного юноши. Но при этом воспринимать местных жриц любви с презрением – ну никак не получалось. Не знаю как там, в местных Америках и Европах, но наши ночные бабочки имели очень крепкие коготки, которыми цеплялись за жизнь изо всех сил, не отвлекаясь на самобичевание и терзания по поводу осуждения окружающих. Другие в этой ситуации попросту не выживали – быстро спивались и угасали.

Наряду с украшениями местные красавицы носили тонкие стилеты на подвязках, а после моего совета еще и острые заколки в волосах. Почти все были способны на убийство ради защиты своей жизни. И несмотря на свою профессию, принципиальности и своеобразной гордости у них было больше, чем у любой добропорядочной матроны. Звучит странно, но это так. Именно за все вышесказанное я всех их уважал, поэтому помогал и защищал. Причем, что бы там ни думали обыватели, совершенно бескорыстно. На данный момент «Русалка» являлась акционерным обществом во главе с генеральным директором Глафирой Тимофеевной Рябининой. От этих самых акционеров я получал нечто более важное, чем деньги: информацию.