Вот он, обжигающе яркий, естественный страх; теперь только раздуть этот огонь и…
Внезапно темная эмоция, которую уже зацепили крючки моей воли, вдруг исчезла, оставив после себя обезоруживающую пустоту.
Гена грустно улыбнулся и передвинул автомат за спину. Затем спокойно снял с шеи защитный амулет и прямо посмотрел мне в глаза.
Страха в нем не было. Ни грана. Он готов был даже умереть ради безнадежной попытки вернуть того трусливого нытика, которым я был прежде. Но почему? Это же не поддается логике и кажется верхом глупости. Что может заставить человека вести себя столь неразумно и даже самоубийственно?
Я еще не совсем привык к возможностям своей новой памяти. Осознал лишь то, что, едва в голове возникает интерес к чему-то, память разворачивает весь спектр информации по данному вопросу. Воспоминаний, связанных с данным объектом, у меня было не просто много, а целая бездна, в нее я и ухнул, как в глубочайший колодец.
Всегда думал, что при нашем знакомстве карапуз, которого Баламутом еще никто не называл, но уже считали хулиганом и бузотером, сразу взял меня под свою опеку. Оказывается, все было не совсем так. В тот день после обеденного сна я первый попал в игровую комнату и схватил понравившуюся мне игрушку. Но сразу же отправить деревянный паровозик в уже придуманное мной путешествие не удалось. Круглый, как бильярдный шар, такой же лысый и угрожающе хмурый пацан вырвал игрушку из моих рук. Было обидно, особенно потому что детско-звериные инстинкты подсказывали — справиться с этим бутузом мне не дано даже в мечтах.
Но тут вмешалась вездесущая нянечка. Паровозик вернулся в мои руки, а Гена получил увесистый шлепок по мягкому месту — в советские времена подобные вольности в отношении чужих детей еще позволялись.
Вроде справедливость восторжествовала, но еще больше надувшийся пацан отошел в сторону и уселся на стульчик. Нет, он не заплакал, но на его лице и во взгляде читалась такая обида на вселенскую несправедливость, что я понял — игрушка была его любимой. Может быть, он весь тихий час мечтал вернуться к ней, а тут все планы порушил какой-то бледный хлюпик.
Что же касается меня, то я всегда был увлекающейся натурой — интерес к вещам и событиям быстро вспыхивал, но и пропадал так же стремительно.
Маленький, совсем еще примитивный мозг как-то смог провести двухшаговый анализ и сделать вывод — то, что произошло, в корне неправильно. Я подошел к надутому как сыч карапузу и протянул ему паровозик. Так и началась наша дружба.
Это воспоминание не вызвало во мне никаких эмоций, но какая-то искорка все же зацепилась за ледяную пустоту равнодушия. А затем меня поволокло обратно из глубин памяти по множеству событий, связанных с этим человеком. И каждая вспышка отдавала еще одну искорку эмоционального понимания.
Вот я испуганно выглядываю из-за плеча второклассника, который неуклюже машет руками, отгоняя от нас пацанов постарше. Вот мы уже вдвоем работаем кулаками — я бестолково, а больше года прозанимавшийся в боксерской секции шестиклассник, кажется, успел выбить зуб одному из пятерки нападавших. В следующем видении меня раздирает обида и ревность, когда лучший друг обнимает мою первую любовь. И даже тот факт, что я ничего не говорил ему о своей тайной влюбленности, не делает обиду меньшей.
А вот и недоброй памяти перекат горной реки, на котором я отбил свой любимый копчик, потому что послушался этого упрямого барана, а не собственных плохих предчувствий. После опасного, едва не угробившего нас сплава Гена устроил на привале тройничок с близняшками из моего института. Мне тоже тогда перепало на сладенькое, но нывший копчик портил все впечатление.
Воспоминания слились в сплошной поток, а когда я вынырнул в реальность, то осознал, что мое просветление оказалось лишь тонким налетом, можно сказать, наледью, которая уже растрескалась под напором глубинных эмоций, раскаленных воспоминаниями.
В душе царил сумбур, и я вдруг ощутил, что по щекам побежали слезы, размывая засохшую кровь Коломбины.
— Все хорошо, — обеспокоенно заговорил мой старый друг и попытался меня обнять. — Все будет хорошо.
— Да иди ты со своими обнимашками! — оттолкнул я его. — Фиг тебе, а не мои рыдания в твою жилетку. Пусть ее пачкает соплями Грета. Поверь, стирать придется часто. Именно поэтому я и не женюсь никогда.
И только в этот момент Баламут окончательно поверил в то, что все вернулось на круги своя. От него пахнуло облегчением и радостью, как жаром из печи.
— Ну ты и напугал меня, скотина! — довольно чувствительно ткнул он меня в плечо.
— Можно подумать! — фыркнул я. — Маньяки его не пугали, а я, понимаешь, заставил портки намочить.
— Портки-то сухие, — совершенно серьезно заявил Баламут. — Что же касаемо маньяков, видел бы ты свою рожу — вся в крови, глаза пустые, а эта улыбочка… жуть такая, что мурашки по спине. Лучше умойся прямо здесь, а то повольник серьезно струхнул. Сам должен понимать, какой у этой братии выбор между «бей» или «беги». Как бы не пальнул сгоряча.
Совет был дельным, так что я умылся прямо над раковиной для мойки посуды. Заодно и голову сунул под холодную струю, чтобы хоть как-то остудить накал сумбурных мыслей.
Ладно, не будем тянуть кота за чувствительное место. Пора идти сдаваться.
В столовую Баламут входил так же, как до этого на кухню, — настороженно, но не показывая открытой агрессии. Только теперь он был на моей стороне. Впрочем, эту сторону мой друг никогда не покидал.
Моего выхода к народу ожидала целая делегация, чету корейцев задвинули на задний план. Повольник занял среднюю позицию, ну а мои боевые деды — Анджей и Леван вышли вперед, как и Гена готовые первыми встретить уготованное судьбой.
Пафосные слова сами лезли в голову при взгляде на просветленные лица стариков — с такими только на плаху за правое дело…
Открывшаяся картина немного расслабила меня, настроила на нужный лад и окончательно помогла подобрать слова.
— Я не буду извиняться. И вам решать — стоит ли продолжать наши деловые отношения. От себя могу предложить только объяснения, — прямо встретил я настороженный взгляд Корнея. — И еще мне кажется, что пора открыть одну бутыль медовухи, пусть даже она не совсем готова.
— Да! — тут же откликнулся дед Анджей.
— Пан, — тоном сварливой жены одернул друга батоно Леван, — тебе бы только бухать, бревно ты баобабовое.
Решили особо не суетиться и присели прямо за один из длинных столов в общем зале. Только дядюшка Чхан шустро сбегал за рюмками, да недовольно ворчащий Корней полез на нижний ярус станции по нахоженному — можно сказать, намоленному маршруту.
Явно с целью достичь некоего компромисса розливом занялся Баламут. Как ни странно, никто так и не притронулся к рюмкам, и все с напряженным ожиданием смотрели на меня.
А я решил все же выпить, и не пожалел, но для начала демонстративно положил на стол свою шляпу.
Очень интересный напиток. Привкус и запах даже не медовый, а какой-то малиновый с ванильной ноткой. Очень легкий. А вот послевкусие почему-то именно медовое, с приятным покалыванием всей полости рта.
Желудок встретил новинку благостно и передал свою радость голове. Суетно мельтешившие мысли улеглись в ровные ряды, а эмоции притихли. Это, конечно, не просветление, но тоже очень неплохо помогает анализу и принятию решений.
Мой рассказ был подробным, ярким и практически полностью правдивым. Так сказать, за кадром остался лишь факт наличия в долине творения запредельцев. Но такое изъятие совершенно не искажало пересказ основных событий, так что далась недосказанность без запинки.
Когда я упомянул, что неподалеку одна истинная магиня убила другую, Корней явно напрягся, а когда услышал, что немного блаженный станционный смотритель вскрыл глотку победительнице, то откровенно струхнул. Но слабаки на внешке не выживают, и глава семейной артели добытчиков встряхнул головой, а затем выжидающе уставился на меня.
Действительно, из моих слов явно вырисовывался определенный вывод, который еще предстоит озвучить. И тут главное — не ошибиться. Корней и его родичи мне нужны. Потому что убить втихаря мага-пустышку, пусть и вместе с его вассалом, это одно дело, а вот угробить его же, но с целой командой сочувствующих бойцов-повольников, опутанных связями в своей непростой среде, — совсем другой коленкор. Так что финал моего рассказа был максимально откровенным:
