Оставалось грести по сусекам и ждать, что после СССР (а союзные органы и лично Горбачёв топтались на месте, с каждым днем их неспособность начать реформы становилась все более нетерпимой) Россия, развязавшись с республиками, тянувшими с преобразованиями, сможет выйти из тупика.

И Попов не выдержал — подал в отставку. Это была попытка шантажировать Горбачёва, Ельцина и Гайдара и добиться от них согласия на реформы с московской спецификой. Но была и вторая весомая причина: он просто испугался. Понимая, что тяжесть испытаний, через которые предстоит пройти миллионам россиян, может оказаться невыносимой (никто и представить не мог, что инфляция перерастет в гиперинфляцию), он боялся, что дубина народного гнева может в первую очередь обрушиться на наши демократические головы.

Еще 5 октября на заседании политсовета Движения демократических реформ он говорил: «Завтра мы приватизируем в Москве торговлю, послезавтра она взвинтит цены. И если леворадикальные силы выведут народ на борьбу с этими взвинченными ценами, то, хоть мы уже обеспечили — вот Евгений Вадимович (начальник Московского УКГБ) здесь сидит и Аркадий Николаевич [Мурашев — Е.С.], начальник ГУВД Москвы — на ключевых постах в системе правоохранительных органов, но и их сил не хватит, чтобы защитить нарождающееся предпринимательство».

Я пытался отговорить его от малодушного решения. Нельзя бросать начатое дело, вовсе не обреченное на провал, нельзя предавать своих избирателей и «Демократическую Россию». Лужков и правительство Москвы призывали его остаться, президент Ельцин тоже просил потерпеть, обещал поддержку и слово сдержал.

Попов остался. Но ощущение его «временности» никуда не исчезло, что сказалось и на отношении к нему окружающих, и на работе руководимых им структур.

Прошло больше двух месяцев после конца ГКЧП, почти два месяца как был распущен союзный Съезд и над Ельциным не осталось, по пушкинскому царевичу Елисею, «никого, кроме бога одного». И российского Съезда народных депутатов во главе с Хасбулатовым, по крайней мере, по конституции.

Страна была «беременна» реформами. Но не рожала их.

Нельзя было не двигаться вперед, но в существовавшем формате власти двигаться вперед было нельзя.

Период с сентября по конец декабря 1991 года стал чудовищным управленческим сочетанием несочетаемого. Формально СССР еще существовал, но уже как древо с усохшим корнем и отпавшими побегами, которые, в свою очередь, еще не прижились, не обзавелись собственной полноценной корневой системой. В республиках нет своих валют, своих банков, своего гражданства.

На союзном уровне ничего не решалось. Горбачёв ничего не делал, поскольку реальной готовности порвать с социализмом у него не было, и, главное, управлять событиями он уже не мог. Ни уверенности в себе, ни авторитета, ни рычагов.

Но и Ельцин не действовал активно, поскольку многие решения тормозились из-за противоречий с союзным законодательством и необходимости согласовывать свои действия с союзными республиками. К тому же, в его отсутствие в правительстве Силаева разгорался один скандал за другим. В тылу у него начали собираться первые тучи будущего шторма, решающей схватки за власть недавних соратников-победителей.

Уже 20 сентября Верховный Совет принял постановление «О социально-экономическом положении РСФСР», в котором, обратив внимание на начавшуюся приватизацию с превращением министерств в концерны, признал работу правительства неудовлетворительной, потребовал изменить его состав и представить к 1 декабря программу стабилизации экономики и перехода к рыночным отношениям.

В последующие месяцы отмежевание Верховного Совета и съезда от правительства, а потом и от президента становилось все более заметным. Его выразителем стал возглавивший парламент Хасбулатов, после назначения Гайдара сделавший своим фирменным политическим стилем высокомерное хамство и сравнение оппонентов с представителями фауны. А Бурбулиса и Шахрая он для начала охарактеризовал «ребятишками, просто не созревшими для политической деятельности».

Из дневника:

28 октября 1991 г. С утра — на Съезде н. д. РСФСР… Ельцин с обращением к народу и съезду: реформы по нашему перечню[174] (бездефицитный бюджет, свободные цены, частная собственность на землю, таможни, свой рубль). Сенсация: Б. Н. сам возглавит правительство. Потребовал особых полномочий.

Прорыв к подлинным реформам начался с этого выступления Ельцина. Оно дало ответы на многие вопросы. Россия начинает движение. Движение на Запад, движение самостоятельное (без Союза и других республик), движение во главе с правительством, в котором за экономическую реформу будет отвечать вчера еще малоизвестный Гайдар, а возглавит правительство… Ельцин! Помню свое изумление и восхищение. Мы все приучены советскими годами, что лидер старается подстраховаться, подставить кого-нибудь «громоотводом», спрятаться за коллективную ответственность коллегиального органа. Да что далеко за примерами ходить — ГКЧП «возглавил» трясущийся от страха и пьянки Янаев, хотя всем было ясно, кто на самом деле организатора заговора. И тут Ельцин, отринув осторожность и осмотрительность, выходит и говорит: «Весь спрос с меня».

Съезд уступил и в тот же день предоставил Ельцину на год особые полномочия для проведения экономической реформы. Главным из них стал фактический переход к половинчатому «декретному праву»: президенту предоставили полномочия регулировать хозяйственно-экономическую жизнь страны и монтировать органы исполнительной власти по своему усмотрению. Правда, за Верховным Советом остались эффективные рычаги блокирования тех указов, которые посчитают противоречащими действующему законодательству.

Выходя с заседания, мы не скрывали восхищенного уважения. Бурбулис, как человек, слывший «серым кардиналом», которому приписывали разработку общей политической линии Ельцина, получил все причитающиеся случаю комплименты. Даже самые упертые противники не могли не признать: «Это сильно!»

Глядя на Хасбулатова, заметил, что он тоже по-своему рад такому развитию событий, поскольку понимает: масштаб проблем, которые обрушатся на Ельцина, тот явно недооценивает, они похоронят под собой правительство и президента, и тогда власть свалится в руки Верховного Совета и его председателя.

Конец года ушел у правительства на подготовку колоссальной нормативной базы начинающейся реформы и окончание СССР.

Из дневника:

8 декабря 1991 г. Сенсация — Ельцин+Кравчук+Шушкевич закрестили Союзный договор и провозгласили «Славянскую унию», пригласив к ней других.

10 декабря. Получен текст Беловежского соглашения. Помарка — ссылка на общность народов с намеком на славянский характер содружества. Двусмысленность ситуации усугубляет обещание Горбачёва начать борьбу — близится завершение трагедии великого реформатора-разрушителя.

25 декабря. Горбачёв объявил о «прекращении деятельности на посту Президента СССР». Великий деятель — мастер компромиссов и непринятия решений уходит. Мир ему! Мы все — «дети гнезда Горбачёва».

Хорошо помню чувство облегчения, которое испытал, узнав о Беловежском соглашении. Наконец-то кончается неопределенность, парализующая работу всего государственного механизма. Завершен громадный ужасный эксперимент над своим народом, и открыта новая, пугающая и манящая эпоха.

Тут к месту будет сказать о паре ошибочных и даже вредных суждений.

Первое: нет-нет да и слышишь о поражении СССР (а то и пуще — советского народа) в холодной войне. Но никогда в послевоенной истории отношение нашего народа к Западу не было таким добрым как в 1989–1992 гг. Так побежденные к победителю не относятся! Проиграл коммунизм, проиграл партаппарат КПСС, но наш народ (в том числе многие рядовые и не вполне рядовые коммунисты) одержал победу в борьбе с тоталитарным режимом. И в этой борьбе Запад был нашим союзником, и народ его воспринимал как союзника.