А мне пришлось заняться совсем уж неожиданным делом — новой операцией.

Но теперь — операцией президентского сердца.

В советском фильме «Большая семья» о твердом высокоморальном пролетариате и мятущейся, но небезнадежной интеллигенции наиболее почтенным персонажем является патриарх династии корабелов Матвей Журбин. Ослабев в старости глазами, он стал «ночным директором» — дежурным в кабинете директора завода.

Мне же выпала роль «ночного директора России»…

Решение Ельцина согласиться на операцию аортокоронарного шунтирования вызвало и беспокойство (все-таки не гланды удалять), и облегчение одновременно. Но для меня это было событием отдаленным. Как и основная масса «цековских» — сотрудников АП, работавших в зданиях бывшего ЦК КПСС между Старой площадью, улицами Ильинка, Варварка и Никольским переулком, — я был больше занят решением функциональных задач и меньше вовлекался в околопрезидентские хлопоты, в то, чем живет и как себя чувствует Борис Николаевич. К этому ближе «кремлевские» — те из сотрудников АП, кто работал в Кремле: руководитель АП, пресс-секретарь и помощники президента, секретариат, служба протокола. Именно эти люди составляли круг регулярного общения главы государства.

Поэтому предложение Чубайса возглавить оперативный штаб по обеспечению управления страной на время запланированной операции, сделанное примерно за две недели до грядущего события, застало меня врасплох.

Что за штаб? Почему я?

В Конституции (ст. 92, ч. 3) определено: «Во всех случаях, когда Президент Российской Федерации не в состоянии выполнять свои обязанности, их временно исполняет Председатель Правительства Российской Федерации». Вроде бы все ясно. Еще 10 сентября президент поручил руководителям силовых ведомств согласовывать с Черномырдиным все вопросы, «требующие решения президента и касающиеся вверенных им структур… регулярно информировать премьера о состоянии дел». Тогда это воспринималось больше как ограничение поползновений Лебедя подмять силовиков под себя.

Теперь угроза Лебедя устранена, президенту предстоял уже не отпуск, а полная «отключка» и — пусть вероятность успешного исхода операции и оценивалась свыше 95 % — нельзя было не учитывать и оставшиеся 5 %. В этой ситуации президент решил подстраховаться и создать управленческое звено, уполномоченное уже не согласовывать действия силовиков, а напрямую командовать ими.

Второй вопрос — почему я? — тоже требовал серьезного объяснения. Все-таки существовали Совет безопасности (Рыбкин, Березовский), Совет обороны (Батурин) — казалось бы, им и флаг в руки. Об этом я и обмолвился. Но Чубайс посмотрел на меня с такой иронией, что стало ясно — тут вопрос не статуса, а умения и способности общаться с крупнозвездными начальниками. Для меня это работа повседневная, и мы (министры и я) к общению привыкли. Ну и особенности характера и жизненного опыта тоже, наверное, играли свою роль.

Обо всем этом я много думал позднее, а тогда почти сразу согласился. Даже не выторговал повышение своего статуса до первого заместителя руководителя АП и по совместительству первого заместителя секретаря СБ, что было бы естественно для решения поставленной задачи. За это меня коллеги потом попрекали. Пошел решать, как организовать работу штаба. Персональный состав понятен: министры-силовики, руководство охранных структур (Федеральной службы охраны и Службы безопасности президента), министр иностранных дел, мэр Москвы и… Черномырдин.

Президент подписал соответствующий указ на следующий день. Премьеру нужно отдать должное: он ничем не выказал обиду.

Понятно, что проводить регулярные совещания невозможно. О работе штаба немедленно станет известно — и поднимется вселенский скандал. Мало того, что он помешает нормальной работе, так еще неизбежны и попытки сыграть на уязвленном самолюбии Черномырдина. Поэтому вопросы, как правило, ставились в индивидуальных беседах. Также и контроль исполнения — строго индивидуальный.

Основная задача «проста»: сделать так, чтобы ни малейших угроз стабильности государства в период проведения операции и последующей недееспособности президента не было, а все привлеченные к работе руководители привыкли к координирующей роли АП. Постарались предусмотреть возможные осложнения — от нештатного отключения электроэнергии в больнице во время операции до попыток отдельных неуравновешенных политиков и командиров «ударить в набат». Усилили информационную работу, договорились о координации действий в случае непредвиденных осложнений.

Но все — без ажиотажа. Не нужны были ни чрезмерное внимание, ни показная сверхбдительность. Это поняли и за рубежом (в том числе в основных разведрезидентурах и штабах). Это понимала и большая часть оппозиции внутри страны.

Фон для проведения операции на сердце № 1 создали вполне приемлемый.

Вообще-то впервые о необходимости лечь на операционный стол Ельцину говорили еще летом 1995 года. Но он, уже приняв решение не уходить со своего поста, согласился вернуться к этой теме только после выборов. Инфаркт лета 1996-го поставил вопрос уже вполне по-гамлетовски: «Быть или не быть». Тут сказалось общее состояние его организма, усугубившееся сильным желудочным кровотечением (источник так и не удалось обнаружить). Больного нужно было тщательно готовить к операции.

Главный консультант, выдающийся американский кардиохирург Майкл Дебейки (Dr. Michael DeBakey), помог сформулировать физиологические показатели, выйдя на которые во время предоперационной терапии можно выполнить операцию с минимальным риском.

За прошедшие месяцы усилиями врачей, семьи и охраны (к этому моменту ее возглавили сильные профессионалы, а не собутыльники, и притом доброжелательные люди, свободные от запредельных амбиций: ФСО — Юрий Крапивин, СБП — Анатолий Кузнецов) эти показатели были достигнуты. Причем могучий организм президента восстанавливался с такой скоростью, что Дебейки невольно помог замаскировать предстоящую операцию, заявив, что «операцию на сердце Борису Ельцину сделают во второй половине ноября». Знаменитый хирург не лукавил — просто он ориентировался на среднестатистического человека, а не на того, к кому на 200 % применимы слова из рассказа «Последний дюйм» Джеймса Олдриджа «Все дело в адреналине… а вы его вырабатываете, как атомную энергию!»

Понятно, что все ключевые решения принимались в семейном кругу, а до меня доходили лишь их отголоски и директивы. Но при определении даты проведения операции нужно было учесть и ряд соображений, выходивших за пределы этого круга. Например, уместно воспользоваться давней практикой введения усиленных мер безопасности в канун крупных государственных праздников. Тут нам на руку надвигавшаяся 79-я годовщина большевистского переворота. Его, конечно, в России на государственном уровне уже не праздновали. Но коммунисты от своего брендового события не отказывались и в этот день продолжали устраивать массовые мероприятия разной степени злобности. Так что повод сохранялся.

Ввести в действие соответствующие планы полагалось со 2 ноября, отменить режим усиления — 9 ноября.

Провести операцию решили 5 ноября.

Место проведения Ельцин определил еще раньше — Москва, «чазовский центр», то есть хорошо оснащенный Кардиологический научный центр Российской академии медицинских наук, чаще называвшийся по имени его давнего руководителя — крупнейшего российского кардиолога Евгения Чазова. Все подобающие (и немного сверх того) меры безопасности приняли. Там же я развернул свой временный штаб, что, конечно, сильно мешало нормальной работе медицинского учреждения, в котором по случаю резко сократилось число пациентов.

Оперировать президента должен заведующий отделением кардиохирургии профессор Ренат Акчурин, стажировавшийся у Дебейки, который назвал Акчурина своим лучшим учеником.

4 ноября в Москву прилетели Дебейки и приглашенные для консультирования по вопросам послеоперационной реабилитации Аксель Хаверих (Axel Haverich) и Торстен Валерс (Thorsten Wahlers) из Высшей медицинской школы Ганновера (Hannover Medical School).