На трибуне узнаем, что вместо главных «силовых» участников ГКЧП — министра обороны Дмитрия Язова, председателя КГБ Владимира Крючкова (министр внутренних дел Борис Пуго застрелился 22 августа, накануне ареста) Горбачёв назначил в минобороны, КГБ и МВД своих людей (Моисеева, Шебаршина, Трушина), что вызвало такое возмущение собравшихся, что уже назавтра под давлением Ельцина их заменили на тех, кто от ГКЧП отмежевался или прямо ему противодействовал. Министром обороны стал Евгений Шапошников, председателем КГБ — Вадим Бакатин, министром внутренних дел — Виктор Баранников.

Эта кадровая «рулетка» отразила главное — демократическая Россия победила коммунистический СССР, а Ельцин победил Горбачёва. После митинга собрались у Попова — обсудить развитие событий в Москве и заодно — как провести законодательное закрепление статуса Москвы, ее право идти вперед своим путем. В это время сообщили, что на площади Дзержинского, перед зданием КГБ, собираются толпы, намереваются снести памятник Дзержинскому[128] и, может быть, захватить здание КГБ.

— Сейчас все и начнется, — устало сказал Попов. — Все, кто отсиживался в кустах, начнут демонстрировать героизм. В Польше и Чехословакии первыми бросились громить архивы спецслужб их бывшие агенты, чтобы изъять свои дела. Поезжайте, Евгений Вадимович, посмотрите, что там.

Поехал на Лубянку, как всегда называли эту площадь коренные москвичи, вопреки советской топонимике.

У памятника собралось тысячи три — четыре, аплодисментами и свистом поддерживая энтузиастов-альпинистов, цеплявших петлю на шею статуи. На месте было много известных людей. Пытался хоть как-то управлять событиями Станкевич. Когда трос, наконец, накинули на шею «железного Феликса», его привязали к подогнанному грузовику и попытались памятник завалить. Работники мэрии и Моссовета бросились останавливать торопыг: мало того, что, рухнув, памятник мог кого-то задавить, но реальна была и опасность, что многотонная махина пробьет дыру к подземным переходам и линиям эскалаторов метро. С большими усилиями удалось взять ситуацию под контроль и убедить людей дождаться прибытия тяжелого крана.

Под восторженные крики и свист собравшихся истукан отправился туда, где ему самое место, — на задворки музея. Сбылось мое предсказание января 1990 года в Литве.

Объявившиеся, откуда ни возьмись, «московские казаки» успели еще до конца дня снести памятник Свердлову, одному из организаторов массовых репрессий казачества. На этом, к сожалению, снос памятников коммунистической наглядной пропаганды остановился. Библейская формула «Память о нем исчезнет с земли, и имени его не будет на площади. Изгонят его из света во тьму и сотрут его с лица земли»[129] до сих пор ждет в России своего осуществления. Прошли годы. Одна за другой страны бывшего СССР стряхивали с себя наносы и завалы коммунистического правления. В мае 2015 года уже и Украина объявила о полной декоммунизации.

И только Россия с Белоруссией цепляются за символы и лозунги ушедшего в прошлое преступного режима.

23 августа. Для меня — день исторический, главный день в моей жизни. Утром Лужков и я собрались у Попова для обсуждения злободневных тем — и рутинных, и стратегических, вытекавших из особенностей момента. Внезапно в кабинет вошел с хитрющей улыбкой Шахновский, управляющий делами правительства Москвы, и протянул Лужкову лист бумаги. Лужков прочел, хмыкнул и передал Попову. Попов прочел, хмыкнул и передал мне. Беру лист, а это — написанное печатными, вкривь и вкось буквами письмо Государственного секретаря РСФСР Бурбулиса на имя Горбачёва — о необходимости приостановки деятельности зданий ЦК КПСС на Старой площади. С одобрительной резолюцией президента СССР, последнего Генерального секретаря ЦК КПСС.

— Выполняйте, Евгений Вадимович, — ласково и весело сказал Попов.

И я пошел выполнять.

Телефоны правительственной связи — на столе, что, конечно, сильно облегчило работу. Первый звонок — начальнику городской милиции (ГУВД Москвы) генерал-майору Мырикову:

— Николай Степанович, направьте в мое распоряжение две роты ОМОНа к зданию ЦК КПСС на Старой площади. Старший офицер должен встретить меня на углу Ильинки и поступить в мое распоряжение. До моего приезда пусть выставят спаренные патрули у всех подъездов комплекса зданий ЦК КПСС.

— А с чем это связано, Евгений Вадимович? Чье это распоряжение? Да у меня сейчас и сил таких в наличии нету. На весь город готова только одна рота ОМОНа.

— По решению президента СССР, генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачёва производится временная приостановка функционирования зданий ЦК на Старой площади. Мэр Москвы Гавриил Харитонович Попов поручил мне провести необходимые действия. Николай Степанович, вы будете выполнять распоряжение президента СССР?

— Конечно буду, Евгений Вадимович, только вы покажите нашему командиру распоряжение президента.

— Конечно, спасибо за помощь, Николай Степанович.

Следующий звонок — начальнику управления КГБ по г. Москве и Московской области Виталию Прилукову (он активнейшим образом поддерживал действия ГКЧП, так что его пребывание в должности до 23 августа было хорошей иллюстрацией царившей неразберихи):

— У меня есть поручение мэра Москвы выполнить решение президента СССР о закрытии комплекса зданий ЦК КПСС на Старой площади. Я сейчас туда выезжаю. Предупредите руководство охраны комплекса[130], чтобы встретили и оказали всяческое содействие.

— Я понял.

Подождал минут 30 и поехал, плохо представляя, что буду делать дальше. На углу Ильинки уже встречал Дмитрий Иванов, командир и создатель московского ОМОНа, удержавший ОМОН от поддержки ГКЧП и сыгравший два года спустя важнейшую роль в подавлении вооруженного мятежа пропарламентских сил в Москве. Он доложил, что все подъезды блокированы его сотрудниками, ожидающими дальнейших указаний. Мне показалось, что настроение у него радостное: похоже, что и ему, старому служаке, чертовски хотелось избавиться от партийного монстра.

Подошел рослый человек с умным симпатичным лицом и представился как комендант комендатуры по охране административных зданий ЦК КПСС майор Фролов. Смотрел со смесью любопытства и иронии: примерно так смотрел бы человек, который хотел сказать: мы, дескать, всегда успеем отвалить и вернуться, а вот сколько вы, ребята, тут дров наломаете?!

— Кто старший по зданию? — спросил я.

— Управляющий делами ЦК КПСС Николай Ефимович Кручина.

— Проводите.

— Вы все же покажите бумажечку.

Я предъявил все тот же «волшебный листок», майор хмыкнул почти так, как сделали это до него Попов и Лужков, и повел меня…

Входим в кабинет. Всё как положено: ковровая дорожка, стол у противоположной торцевой стены с портретом Горбачёва, длинный стол (для совещаний) параллельно стене, маленький приставной столик, за который я и уселся. Сопровождавший меня товарищ как-то неопределенно заметил: «Вот тут к вам, Николай Ефимович», ненавязчиво испарился.

Сидевший передо мной плотный широколицый человек лет 65 заметно волновался, но старался держать себя уверенно, как хозяин положения — сказывалась многолетняя привычка руководить большими коллективами, большими делами и… большими деньгами[131].

— Вы по какому вопросу?

— Вы знаете почерк и подпись своего руководителя?

— Какого?

— Вашего генерального секретаря, Михаила Сергеевича Горбачёва[132].

— Конечно, знаю.

— Тогда ознакомьтесь.

Протягиваю «волшебный листок».

Кручина берет его уже заметно дрожащими руками. Долго читает. Его лицо становится сначала розовым, потом — красным, потом — багровым.