Главный итог махачкалинской операции: захваты воздушных судов, до того происходившие раз в квартал, прекратились. И еще. «Орденом Мужества» за эту операцию меня наградил в мае… 2008 года президент Путин — по представлению директора ФСБ Патрушева. «Награда нашла героя» спустя 14 лет.

Важным направлением работы была для нас борьба с нелегальной торговлей оружием и взрывчатыми веществами. Под руководством Ю. Ст-ва и Валентина Власова была развернута острая спецоперация с внедрением нашего сотрудника в эту часть преступного мира. В результате разоблачение и арест торговцев и изготовителей (в частности, на оружейных заводах Тулы) были поставлены на поток.

Приятней любых государственных наград для нас было то, что со временем, ведя переговоры с покупателями или продавцами по поводу очередной «сделки», стали слышать условие: «Только все прокручиваем не в Москве. Там ГБ свирепствует».

Надо отдать должное коллегам из МВД и особенно РУБОПов: иногда мы попадались на таких сделках, и приходилось заниматься эквилибристикой, чтобы не дискредитировать операцию.

Пресса начинала перемывать нам косточки, и — делать нечего — приходилось терпеть.

Ни одно направление работы спецслужб не вызывает столько подозрений и обвинений, как борьба с политическим экстремизмом. В первую очередь — потому что определение понятия «политический экстремизм» в высшей степени зависит от сути государства. Скажи мне, какой у тебя политический экстремизм, и я скажу, какое у тебя государство. Характерный пример — СССР, где спецслужбы боролись с инакомыслием.

«Идеологическая диверсия» велась против аморального строя, антинародного государства. Тоталитарная система, антинародный строй, загримированный продажной пропагандой, существовали, и речь шла об их защите. Фактически же защищала себя верхушка коммунистической партии.

Так называемая антисоветская пропаганда была по нормальным меркам ненасильственной оппозиционной деятельностью, которая становится преступлением лишь при тоталитарных режимах, претендующих на знание «единственно верного пути» и потому — на незаменимость и несменяемость («Тысячелетний рейх», «Торжество коммунизма», «Долгое государство» и пр.). Демократические государства открыты нормальной политической конкуренции и потому защищают не конституционный строй, а законный (по букве и по духу) порядок его изменения.

Увы, очень часто находятся те, кто намерен силой навязать народу свои идеологические пристрастия. Такие люди и сообщества и являются «клиентами» спецслужб в борьбе с политическим экстремизмом. Отдельный вопрос — об использовании аппарата негласных сотрудников.

Работа по отражению внутренних политических угроз государству состоит из следующих основных этапов:

а) определение опасностей;

б) выявление и профилактика угроз;

в) борьба с преступлениями.

На первом этапе общество и государство, в том числе эксперты и журналисты, выявляют зарождение процессов, чреватых политическим насилием.

На втором этапе спецслужбы выявляют сообщества, в которых такие процессы развиваются и достигают уровня угрозы — заговоры, терроризм, узурпация власти или конституционных прав человека. Это называется «политический сыск», «внутренняя политическая разведка», «защита конституционного строя» — слова разные, суть одна. Спецслужбы должны вовремя обнаружить переход общественного/политического процесса в угрожающую стадию, выявить конкретных лиц и предотвратить преступление против общества и государства. Если спецслужба со своей задачей не справилась и преступление совершено, ее тонкие хирургические методы отходят на второй план.

Начинается третий этап, регламентируемый уголовным законодательством. На первый план выдвигается дубинка полицейских сил или, в самом крайнем случае, тяжеловесный армейский каток.

Если мы соглашаемся с этой логикой, то должны признать, что спецслужба обязана вовремя увидеть и услышать возникновение угрозы, надежно и своевременно ее отследить. Нельзя сделать этого, если спецслужба лишена глаз и ушей, если она слепа и глуха.

Агентура политического сыска и средства технической разведки — глаза и уши спецслужбы. Чтобы видеть и слышать «что надо», эти глаза не должны быть выколоты, а уши — забиты ватой. Отсюда и роль специальных технических средств и негласного аппарата (агентуры).

От меня не раз требовали ликвидировать «прослушку», избавиться от «стукачей» и раскрыть их имена. Но когда случались взрывы домов, станций метро, когда преступники захватывали заложников, те же люди гневно вопрошали: «Почему просмотрели?!»

До конца 1992 года работу по политическим организациям мы практически не вели. Работа по одним (НТС, «Хельсинская группа», «Мемориал») уже стала ненужной, работа по другим (левые и националистические радикалы) еще не была нужна — к тактике насильственных действий и к формированию вооруженного подполья они еще не приступали.

Но затем стали поступать оперативные данные о формировании ряда организаций («Фронт национального спасения», «Русское национальное единство» и другие) подпольных групп и поиске ими оружия и боеприпасов. Этот поворот к политическому разбою стал результатом быстрого обострения внутриполитической обстановки. Катализатор — схватка не на жизнь, а на политическую смерть президента страны и его сторонников с руководством съезда и Верховного Совета, советами депутатов по всей стране. Противостояние с каждым днем обострялось, создавая благоприятную почву для уличных беспорядков и формирования радикальных протестных настроений — вплоть до замыслов насильственного захвата власти.

Набольшего внимания требовали бешеная уличная активность левых радикалов и затаенные подпольные приготовления правых. Демонстранты под красными флагами все чаще шли на столкновения с сотрудниками милиции — в контраст порядку, которыми отличались прежние демонстрации демократов. Менее публичные националистические организации, такие, как РНЕ («Русское национальное единство») все активнее вели подготовку к столкновениям с силами правопорядка.

Роковую черту переступили 1 мая 1993 года.

Организаторы демонстрации — «Объединенный фронт трудящихся», «Трудовая Россия», РКП и другие — заявили традиционный для себя маршрут от Калужской площади до Манежной площади. Почему-то в этот раз мэр Москвы Лужков этот маршрут решил запретить и предложил другой, короткий и непривлекательный с точки зрения вовлечения новых участников.

Смысл запрета непонятен. Получилась провокация. До этого я несколько раз встречался с Лужковым и призывал его: «Не делайте из дураков героев» (принцип, которым мы постоянно старались руководствоваться). Такую же позицию занимал и начальник московской милиции Панкратов.

Мы знали, что по мере приближения 1 мая озлобление организаторов и актива растет, что они готовятся к нападениям на сотрудников милиции и массовым беспорядкам. Их предупреждали об ответственности и, конечно, получали ответ: вы не имеете права запрещать мирную демонстрацию.

События пошли по худшему сценарию. Увидев плотные кордоны милиции при входе на улицу Большая Якиманка, ведущую к Кремлю, организаторы (Анпилов, Константинов, Зюганов, Лукьянов), развернули колонну и двинулись по Ленинскому проспекту к смотровой площадке на Воробьевых горах (маршрут обсуждался как резервный, но не был ими согласован заранее). Мы в оперативном штабе вздохнули с облегчением. Казалось, ситуация разрядилась. Но Лужков в категорической форме потребовал от Панкратова пресечь шествие, тот не смог мэру отказать, и у площади Гагарина колонну встретили шеренги сотрудников милиции, срочно переброшенные туда на автобусах. Сзади их подпирали грузовики.

Демонстранты с ходу атаковали милицию, в ход пошли палки, камни, арматура (целая куча осталась так некстати после какой-то стройки). Потом демонстранты атаковали шеренгу милиции на грузовике, удар которого буквально расплющил сержанта ОМОНа Толокнеева, умершего через несколько дней. Столкновения продолжались до вечера.