а) формирование многочисленной, разветвленной, с представительствами по всей стране, высокоинтеллектуальной (без ложной скромности) демократической организации – движения ученых АН СССР;

б) формулирование первой полноценной демократической программы в виде наказа депутатам от АН СССР. С удовольствием отмечу, что упомянутые мои наработки пошли в ход и пригодились в дальнейшем при создании более общих программных документов;

в) делегирование на Съезд народных депутатов СССР идеологически сплоченной группы людей с высоким личным авторитетом, осознававших, что своим новым положением они обязаны не аппарату КПСС, а обществу.

Победа в борьбе за депутатов от Академии наук принесла КИАН если не славу, то известность. Нас признали, с нами стремились сотрудничать, с нами побаивались открыто конфликтовать.

Кажется, Александру Собянину пришла в голову мысль, что не худо бы ситуацией попользоваться и выбить для КИАН помещение и минимальный набор материальных благ: оргтехники, мебели и проч. Нам помогли академики Евгений Велихов и Алексей Яблоков.

По их ходатайству, а лучше сказать – под их нажимом администрация Дома ученых на Кропоткинской (ныне Пречистенке) выделила нам небольшую комнату. Роль ее в жизни страны оказалась столь велика, что эта комнатенка в коридоре, слева от главного входа, заслуживает полноценной мемориальной доски. Впрочем, впору такую доску устанавливать у главного входа в Дом ученых.

Там, комнате, стоял – о чудо! – персональный компьютер, еще с черно-белым экраном и с принтером при нем. Ни ксероксов, ни факсов, ни мобильных телефонов. Умели работать на нем только К. Куранов и А. Головков, что, естественно, возвышало их над сонмом отставших от IT-эпохи. Этот по нынешним временам тугодум сыграл немалую роль в том, что КИАН стал одним из штабов нараставшей великой демократической революции.

И все-таки не мы были застрельщиками и движущей силой вулканических изменений, итогом которых стало падение режима КПСС. Не наш «академический заговор» был главным противостоянием того периода.

Здесь следовало бы остановиться на общей характеристике той бурлящей смеси, составляющие которой сочетались друг с другом настолько удачно, что в короткий срок было покончено с оккупацией России коммунистическим режимом.

Отвлекаясь от второстепенных деталей, можно говорить о четырех основных составляющих революционного движения тех лет.

Первое – широкое популистское народное антибюрократическое движение за справедливый дележ скудных благ.

Второе – либералы-западники.

Третье – часть партийного апарата среднего и низового уровня.

И четвертое – национальные движения в республиках.

Постараюсь подробнее описать каждое из этих звеньев революционного движения 80-х.

Кумиром и знаменем народного антибюрократического движения был Борис Ельцин. Основной формой его организации были объединения избирателей, группы поддержки конкретных кандидатов в депутаты, ориентировавшихся на Ельцина, и публично поддержавшие его, стихийно возникавшие альтернативные профсоюзы и профессиональные объединения, главными из которых были шахтерские. В Москве (а столица – всегда сердце революции) существовало два таких течения:

● стихийно возникшее Московское объединение избирателей (МОИ), основные фигуры – Владимир Боксер, Ирина Боганцева, Лев Пономарев, Михаил Шнейдер, Вера Кригер, Глеб Якунин.

● «Комитет 18», объединявший представителей первых 18 трудовых коллективов московских предприятий, выдвинувших Бориса Ельцина в депутаты Съезда. Тут были свои лидеры – Владимир Комчатов, Александр Музыкантский, Лев Шемаев.

Некоторое время на той же поляне пыталось играть Российское объединение избирателей во главе с Владимиром Ивановым, в котором мы видели искусственно созданную раскольническую структуру.

Базой популизма стала появившаяся в последние годы возможность видеть и сопоставлять всенародную скудность с относительным благополучием начальства и с зарубежными изобилием и свободой. Благодаря гласности, газетам и журналам, телепрограмме «Взгляд» люди узнали, что в СССР существует «тайный мир для начальников» (спецмагазины, спецполиклиники, загранкомандировки с возможностью купить видеомагнитофоны, одежду, еду и спиртное невиданного в СССР разнообразия и качества), которые с высоких трибун пели хвалу аскетизму и жертвенности – качествам, для них и членов их семей совершенно не типичным.

Неприязнь простых людей к вождям усилил пресловутый «сухой закон» – два постановления ЦК КПСС и правительства о мерах по преодолению сугубо российского недуга сугубо российскими же методами – запретами, ограничениями, наказаниями и соревнованием чиновно-бюрократических усердий.

Приметы тех лет – приторно-сладкая вода «Буратино» вместо пива на столе у шахтеров, вышедших на-гора, комсомольские безалкогольные свадьбы, запрещение банкетов. (Защитив кандидатскую диссертацию, я тоже должен был «не допускать»… Но не зря мой батюшка Вадим Константинович, как и многие россияне, варил на кухне самогон в высокотехнологичном аппарате от умельцев из космической отрасли – он, напомню, работал в конструкторских бюро Королева и Челомея, творивших отечественные военные и мирные космические программы. В дело шел и спирт, который выписывали «для протирки оптических осей».) Но главным результатом этой атаки стали сумасшедшие, озлобленные очереди, повсеместное самогоноварение, выкорчевывание виноградников в Крыму и на Кубани, в Грузии, на Украине и в Молдавии.

И вот на этаком фоне среди простого люда стали ходить легенды о Ельцине как о каком-то русском богатыре из Свердловска[30], который «не побоялся резануть правду-матку о Райке всему ЦК». (Это о жене Горбачёва, умной, яркой Раисе Максимовне. Ее почему-то сразу невзлюбили. Может быть, потому что была умна и не пряталась за спину мужа, который уже начал терять популярность, была красива и элегантна, когда другим жилось все тяжелей. Потом только узнали, что на пленуме ЦК о ней не говорилось ни слова. Но легенда попала в резонанс с потаенным ворчанием.) Говорили, что, став первым секретарем Московского горкома, членом Политбюро, «ездит в троллейбусах, как все», «в обычной районной поликлинике в очереди врача дожидается». Все это было туфтой и показухой, но народ жаждал кумира и сотворил его себе.

А уж когда Ельцина «сняли», кумир обрел черты страдальца. Теперь ничто не могло бросить тень на его образ.

Сторонники популизма проиграли во всем: они не оказались востребованы во власти, а их цели-мечты о справедливом дележе реализовались с точностью до наоборот – расслоение приобрело невиданные формы. И сами они за редким исключением не смогли найти себя в новой экономике. Они и были «демократами первой волны», и как же несправедливо применительно к ним обвинение «демократы ограбили Россию», которое походя любят ввернуть и те, кто делает это по трезвому расчету, чтобы дискредитировать в России саму идею демократии, и те, кто повторяет это по незнанию, за молодостью лет.

В 2005 году мы отмечали 15 лет создания «Демократической России». У входа в зал стояло всего лишь 4–5 автомобилей. Остальные участники приезжали общественным транспортом. Такие вот грабители…

Впрочем, говорят: «Простота хуже воровства» (небесспорная, кстати, и аморальная поговорка). То, что демократы проложили тропу, по которой хлынули толпы алчных и беспринципных, – наша, демократов, вина.

Но в 1989–1991 годах именно Московское объединение избирателей (МОИ) выводило на демонстрации все более многочисленных и все более радикально настроенных москвичей. (Любит жизнь пошутить! Когда в начале 2000-х появилась идея создать при власти ручное молодежное движение, его назвали «Наши». МОИ реально было «ничьим» – поддерживая Ельцина, никогда не брало под козырек. Вот про «Наших» Путин мог сказать: эти – МОИ.) А тогда тысячи активистов расклеивали на стенах домов и в переходах рукописные листовки: «В воскресенье – митинг МОИ. Проходить будет там-то. Тема – …». И народ шел. Сначала – тысячами, потом – десятками тысяч, потом – сотнями тысяч и даже до миллиона. Людей воодушевленных, но не злобных, твердых в убеждениях, но готовых терпимо относиться к чужому мнению. Было, правда, два исключения: на дух не переносили всевластие аппарата КПСС и безоглядно поддерживали Ельцина (за что потом и поплатились).