Рубеж был перейден: оппозиция начала открыто убивать представителей власти.

Обсуждая случившееся с Панкратовым, обратил внимание на необходимость изменения тактики противодействия агрессивным демонстрантам. Оперативная съемка показывала, что основная масса пассивна, на милицию нападали только бойцы из головы колонны.

— Владимир Иосифович, мы повторяем логику военных действий до нашей эры, когда армии выстраивались стенка на стенку и соревновались, кто кого продавит. Нужно вспомнить опыт Ганнибала при Каннах. Формировать фланговые группы, которые будут отсекать активистов от основной массы и задерживать их прямо на месте.

Панкратову идея понравилась, но последующие события заставили думать о совсем иных тактиках. Бессмысленная бойня повлияла на всех. Не поддержал действия московских властей Ельцин, все эти годы старавшийся с уважением относиться к правам граждан, свободе прессы и демонстраций.

А впереди было 9 мая, праздник Победы. И новые массовые акции оппозиции, пытавшейся приватизировать подвиги тех лет.

С учетом произошедшего руководство действиями органов правопорядка при проведении массовых мероприятий впервые возложили на Московское управление.

Из дневника:

06.05.93. Лужков о разговоре с Ельциным по 9 мая: пугать, но не бить.

07.05.93. В МВД обсудили вопросы взаимодействия 9-го мая… Я был жёсток в постановке задач и сроков — Управление впервые руководит штабом. У В.П. [Баранникова — Е.С.] встреча с Тереховым: выделил офицера для связи и заручился его поддержкой наших действий.

09.05.93. Всё нормально. 1,5 тысячи наших на Поклонной горе + ГУО обеспечили там порядок [там были «правильно» организованные гуляния и митинг с участием Ельцина, Черномырдина, Лужкова — Е.С.]. Терехов со товарищи прошлись бесконфликтно, но Анпилов куда-то пропал.

С одной стороны, удалось через Ельцина повлиять на Лужкова, что дало нам некоторую гибкость в принятии решений. С другой стороны, мы глаз не сводили с Терехова и других организаторов, и они знали, что спрос с них будет персональный.

Спокойно прошедший праздник на время успокоил бушевавшие страсти, на встрече руководства МБ с президентом 15 мая нас несколько раз помянули добрым словом. Однако события сентября — августа 1993 года показали: не готово было тогда государство силой предотвратить гражданскую войну, а мы — своевременно изолировать всех, для кого прямое использование насилия, кровопролитие в своих политических интересах не являются табу.

Парламент и президент, враждующие друг с другом, но вместе публично отвергающие политический сыск, Конституционный Суд, легитимизирующий «Фронт национального спасения», прокуратура и суды, отказывающиеся от последовательного преследования лиц, пропагандирующих насильственные акции и готовящих их, министерство юстиции, отказывающееся пресекать деятельность экстремистских организаций, министерство печати, не делающее того же в отношении газет, призывающих к погромам, — на этом фоне министерство безопасности с его разнородно мыслящим коллективом было не лучше и не хуже других. Можно сказать, что «все были хуже», но нам досталось больше других за грехи предшественников.

За то, что МБ не пресекло сползание страны в малую гражданскую войну сентября-октября 1993 года, нас ругали справедливо. Несправедливо, что только нас.

Конечно, если бы, работая на упреждение, мы заранее изолировали (специально использую термин, не связанный с Уголовно-процессуальным кодексом) хотя бы на месяц тех, кто перевел разногласия в убийство и террор, всех этих анпиловых, баркашовых, макашовых, тереховых, противостояние президента и Верховного Совета было бы яростным чисто политически, но не губительным. Но в 1993 году захватывать экстремистов еще до фактических правонарушений, на стадии разработки акций, мы были не готовы. Главное ограничение — то, что с обеих сторон конфликта стояли не какие-то террористические группировки или банды, а конституционные властные органы.

Формула «Никакой демократии для тех, кто отрицает демократию, никаких прав человека для тех, кто отрицает права человека» в этих условиях не работала.

В 1998 году в Московском управлении проходили юбилейные торжества, на которых демонстрировался фильм, посвященный работе Управления. По окончании я шепнул сидевшему рядом мэру Москвы Лужкову: «А ведь больше 70 % эпизодов, показанных в фильме, приходятся на период 1991–1994 годов». Сейчас эту работу трудно оценить объективно, если не помнить, в каких тяжелейших условиях нам приходилось работать.

Но приведу несколько фактов.

В то время Московское Управление изымало из незаконного оборота больше огнестрельного оружия и взрывчатых веществ, чем всё Министерство безопасности вместе взятое, не считая Управления военной контрразведки (те иногда эшелоны останавливали).

Московское Управление по данным аналитической службы Министерства давало до 70 % всего информационного потока ведомства.

Служба внешней разведки особо выделяла оперативные результаты Московского Управления в добывании развединформации.

Наконец, показательна востребованность членов коллегии Управления в последующие годы. Николай Ковалев возглавил ФСБ. Александр Царенко стал начальником Управления, а затем — начальником Главного управления спецпрограмм президента России, Виктор Захаров стал еще одним начальником Управления, Валентин Власов возглавлял Академию ФСБ, Борис Добрушкин возглавлял столичное управление налоговой полиции.

Неплохая получилась «кузница кадров».

Под параллельной жизнью 1991–1994 годов имею в виду то, что происходило в стране одновременно с моей работой начальника Московского управления госбезопасности. На самом деле, конечно, это наша жизнь была параллельной. Главные события бурлили за стенами Управления. Подразумеваю грандиозные перемены в стране, в которой всё шло вперемешку, с шараханиями из стороны в сторону. Так, при резком повороте водителю приходится какое-то время крутить баранку то вправо, то влево, чтобы выровнять машину уже на новом курсе. А тут ведь был не поворот, а переворот, да еще в несколько оборотов.

Это время, время «Великого перелома», можно условно разделить на несколько этапов:

1. Конец 1991 года — середина 1992 года: появление самостоятельного государства Россия и начало фундаментальных экономических реформ, изменение отношений с другими государствами;

2. Середина 1992 года — конец 1993 года: муки «второго двоевластия» — нарастание конфликта президента и Съезда народных депутатов, лично Ельцина и Хасбулатова, вызревание «недельной гражданской войны»;

3. 1994 год — формирование конституционного строя России, стабилизация в обществе в целом при обострении обстановки на Северном Кавказе.

В СССР неоднократно предпринимались попытки усовершенствовать предельно неэффективные механизмы управления народным хозяйством.

Ленин возвратил в страну капитализм в рамках «Новой экономической политики».

Сталин делал ставку на правильно организованный принудительный труд и полагал, что достаточно периодически казнить засидевшихся руководителей.

После его смерти сначала Берия, потом Хрущев с Маленковым фактически отменили рабский труд в деревнях и на объектах ГУЛАГа, оживили потребление.

Брежнев попытался внедрить элементы экономического стимулирования.

Горбачёв начал перестройку…

Все они пытались, кто больше, кто меньше, взять чуть-чуть технологий у Запада и оживить безнадежную социалистическую псевдоэкономику. Но главного, что составляет суть настоящей экономики, — конкуренцию, свободное соревнование идей, политических и экономических субъектов — социалистическое государство из-за доктринерства, составлявшего его суть, дать не могло. Не было конкуренции идей — не могло быть и политической конкуренции. Не было политической конкуренции — не могло быть и экономического соревнования, инноваций, снижения издержек, формирования новых рынков, товаров и услуг.