Фактический же результат съезда состоял в том, что 5 сентября была констатирована клиническая смерть СССР. Подчеркну — констатирована. Сама кончина случилась раньше, 24 августа, когда Украина запустила череду деклараций о государственной независимости союзных республик. Украинская делегация и на съезде отмежевывалась от попыток навязать ей окончательные решения до референдума о государственной независимости, намеченного на 1 декабря.

Что же касается соглашения, подписанного в Беловежской пуще 8 декабря 1991 года — о прекращении существования Союза Советских Социалистических Республик, то там лишь было выдано свидетельство о смерти и заодно провозглашалось создание Содружества Независимых Государств уже без Горбачёва и всех иллюзий союзного центра.

Почему же так настойчиво внушается, что «демократы развалили СССР»?

Именно потому, что реальная кончина СССР случилась по воле или при непротивлении коммунистов, либо лояльных Горбачёву — в центре, либо лояльных региональным вождям — на местах.

И все эти годы коммунисты и те, кого с ними объединяет ненависть к демократам, стараются переложить на нас ответственность за распад СССР. Небезуспешно: миф закрепился в общественном сознании настолько, что утверждение «Демократы развалили СССР» стало чуть ли не аксиомой.

Спустя десятилетия половинчатость решений 5 сентября 1991 года очевидна. Но и тогда всем нам резала глаз искусственность выстроенной конструкции, в которой Горбачёв и прожекты общесоюзных управленческих структур выглядели явной натяжкой. Однако сразу по окончании путча взять и сказать, что СССР больше нет, было невозможно. Республикам необходимо время, чтобы подготовиться к самостоятельному плаванию. А за рубежом требовали ответственного отношения ко всем международным обязательствам СССР, гарантий нераспространения ядерного оружия и… уговаривали не выходить из СССР.

Съезд закончился, депутаты разошлись. А Ельцин совершенно неожиданно почти на месяц уехал отдыхать в Сочи! Может быть, Борис Николаевич убедился, что до окончательного развода с Горбачёвым движения вперед не будет? Но могло быть и проще — Ельцин иногда устраивал себе такого рода отгулы.

Все дни работы Пятого (последнего) Съезда я разрывался между Кремлем и мэрией, где продолжал исполнять свои обязанности генерального директора департамента мэра.

Уже 28 августа Ельцин указом «О полномочиях органов исполнительной власти города Москвы» положил конец длившемуся несколько месяцев противостоянию мэрии и Моссовета. Мэр был наделен правом самостоятельно формировать всю вертикаль исполнительной власти, включая административные и муниципальные округа, управлять городским бюджетом и внебюджетными фондами, вводить акцизы и регулировать цены. Ему также поручалось подготовить предложения по объединению Москвы и Московской области.

Понятно, что указ, существенно ограничивавший влияние депутатов Моссовета, вызвал у них взрыв негодования, поддержанный и частью представителей московского бизнеса во главе с Константином Боровым, которых обеспокоило право городских властей регулировать цены. Но страсти быстро улеглись. Боровой грозил вывести бизнес из Москвы, но мы посмеивались, зная весьма незначительное его влияние на предпринимателей, выстроившихся в очередь за возможностью работать в столице.

В пылу ликвидации последствий путча и наказания тех, кто его поддержал, произошел ряд курьезных эпизодов. Например, выселение Союза писателей РСФСР, опротестованное московским прокурором Геннадием Пономаревым. Этот кристально честный, несгибаемый в приверженности закону, умный и великолепно подготовленный специалист доставлял нам много проблем и неприятных минут своим нежеланием идти на компромисс во всем, что касается закона. Еще попытка отъема Поповым бизнес-центра «Зенит»[141] у его владельца Абела Аганбегяна. Скандал пришлось улаживать мне и Мурашеву в общении с представителем Аганбегяна, одним из наших академических народных депутатов СССР — Павлом Буничем.

Нужно было подумать и о преемнике на случай, если назначение в КГБ все-таки состоится. Если департамент мэра сохранит функции стратегического планирования, более всего подходил депутат Кемер Норкин, человек чрезвычайно креативный. Если же считать, что главные революционные задачи позади и департаменту нужно ограничиться функциями личного аппарата мэра, оптимальна кандидатура Ирины Дорошенко.

Попов поначалу выбрал второй вариант, но затем склонился к первому — задач стратегического реформирования городской жизни осталось немало. Но определил в генеральные директора не Кемера Норкина, а Эрнеста Бакирова.

Много лет спустя Бакиров рассказал, что вся история с моим назначением в КГБ — его рук дело. В поисках начальника столичного КГБ из демократов первым предложили его, Бакирова, — как геолог-нефтяник он был связан с разведкой ядерными взрывами и потому с КГБ был на «ты». Но он очень не хотел идти на эту должность, а с другой стороны, ему очень нравилась моя должность. Он пошел к Попову с отговорками: «Я человек в возрасте… мне это будет тяжело… а вот есть такой человек талантливый… но вам, Гавриил Харитонович, придется оторвать его от сердца…». И пока я три дня болтался по Швейцарии, Попов заручился поддержкой Бакатина, побывал у Горбачёва и Ельцина.

В потоке этих дел выделяется приезд Горбачёва в Моссовет.

Вернувшийся в Москву из «форосского заточения», Горбачёв отстал от жизни на целую историческую эпоху. Такой вот парадокс: изолированный и безмолвный, он был символом сопротивления путчистам, одновременно героем-мучеником и живым доказательством преступного характера их дел. А прилетев в Москву и заговорив о «социализме, которого мы еще и не видели», сразу стал политиком из прошлого.

Но это, конечно, не оправдывает глумления, учиненного над ним 23 августа на встрече с депутатами РСФСР. Как писал в «Гамлете» Шекспир: «Увидев это, каждый человек изверился бы в правоте фортуны…». Конечно, необходимость немедленно, без проволочек утвердить решения Ельцина в дни борьбы с ГКЧП была и политически, и исторически, и нравственно совершенно очевидна. Но как это было сделано?! Победоносно оглядывая зал, Ельцин чуть ли не в нос тыкал Горбачёву протоколом заседания правительства, в основном поддержавшего путчистов, и заставлял, как школяра у доски, читать его текст. Депутаты наскакивали на растерявшегося президента СССР и еще генсека ЦК КПСС. И когда Горбачёв пафосно и неумно встал на защиту КПСС и социализма, Ельцин у него на глазах подписал указ о приостановлении деятельности КП РСФСР на территории РСФСР. Правильно! Но чертовски некрасиво.

Вся страна, весь мир видели, что Горбачёвым теперь командуют, что он сломлен, что Союз во главе с Горбачёвым ничтожен. И кто в доме хозяин.

А ведь именно под Горбачёва срочно монтировали Движение демократических реформ.

Попов решил морально встряхнуть Горбачёва и пригласил его в мэрию для обсуждения насущных московских проблем, главными из которых были утверждение нового статуса столицы и надвигавшийся товарный голод. По окончании предложил выйти на тот самый балкончик, с которого он за три с малым месяца до того возвестил о согласии баллотироваться в мэры. Горбачёв забеспокоился: да стоит ли, да как москвичи на меня отреагируют? Но Попов его убедил.

Вышли на балкончик. Горбачёв был приятно удивлен, что москвичи его вполне доброжелательно и даже радостно приветствовали. Попов предложил:

— Давайте прогуляемся до Кремля.

Ужас, охвативший в первую секунду Горбачёва и его охрану, был такой, что мы чуть не рассмеялись. Но Горбачёв моментально взял себя в руки и согласился:

— А что, пойдем.

Вышли на Тверскую. Понятное дело, к живому Горбачёву сразу со всех сторон бросились прохожие, возникла толпа, которую его дюжие охранники принялись расталкивать с такой энергией, что вот-вот толпа могла сменить настроение.