Почему коммунистический по составу российский Съезд так проголосовал?

Во-первых, депутаты не могли не ощущать, чего хотело огромное большинство людей.

Во-вторых, они видели в суверенизации личные кадровые перспективы (это очень скоро подтвердилось).

В-третьих, оппозиция Горбачёву позволяла аппаратчикам отмежеваться от перестройки.

Со съезда начался закат «Демократической России». «Мавр сделал свое дело — мавр может уходить». Получив доступ к мощному властному ресурсу, Ельцин и его окружение, с одной стороны, все больше отрывались от протестного по своей сути объединения разнородных политических сил, дробили его на части и все меньше считались с ним. С другой стороны, расширяли свою политическую базу за счет перетока бюрократии под новые знамена. В свою очередь, «Демократическая Россия», сформированная как «объединение всех, кто против КПСС», в борьбе за победу Ельцина на съезде, стала в общественном мнении «партией Ельцина», что лишало ее политического маневра и закрепляло ее сервильную роль.

В результате дело и идеи «Демократической России» набирали силу, а ее активисты всё чаще заменялись людьми старой номенклатуры, вчера «боровшимися за социализм», а теперь, уловив новые возможности, в одночасье ставшими под знамена демократии.

Сыграла свою роль и концепция Попова о «коалиции аппарата и демократов», в которой демократам отводилось целеполагание и контроль, а аппарату — исполнение. Она оставляла демократам мало шансов стать основой посткоммунистического государственного менеджмента. Цену этой «коалиции» определило время: после бегства Попова из московских мэров вся власть в городе сконцентрировалась в руках чиновников, притом, что многие новые претенденты были сильнее прежних, хотя и не имели аппаратной школы.

По контрасту, Ленинград, где Анатолий Собчак не боялся активно выдвигать новых людей, правда, связанных не с демократическим движением, а с молодыми, прогрессивно настроенными учеными, бюрократами, силовиками, — оказался для Российской демократической революции и последующих реформ кузницей кадров. И хотя шишек питерцы набили, пожалуй, побольше нашего, социологическое исследование, проведенное в апреле 1990 года, показало, что Собчак стал — в Москве! — стал самым популярным политиком, опередив Горбачёва и Ельцина.

А «питомцы Собчака» — от Анатолия Чубайса и Алексея Кудрина до Владимира Путина — взяли верх в дальнейшем.

То, что выдвинул их Собчак и что они были отобраны по соответствию новым веяниям, породило укоренившуюся путаницу — таких, как Чубайс и Гайдар, стали называть демократами. Ни Гайдар, ни Чубайс (всех перечислять не буду) демократами ни секунды не были. Либералами — да. Но взятый ими курс не просто на приватизацию, а на ускоренную концентрацию капитала в назначенных руках (ваучеры, залоговые аукционы, размещение бюджетных средств в банках близких людей и т. д.) демократическим, конечно, не был.

Нередко это умышленная путаница: таким хитрым приемом ответственность за неудачи тех лет во внутренней и внешней политике переносится на демократическое движение в целом.

По завершении работы Первого Съезда народных депутатов РСФСР в центре политической жизни ненадолго оказались вопросы партийного строительства. На базе блока «Демократическая Россия» было создано одноименное движение. А наиболее решительная и реакционная часть российских коммунистов учредила Компартию РСФСР. Коммунисты-горбачёвцы провели учредительную конференцию «Демократической платформы в КПСС».

Состоялся и последний, 28-й съезд КПСС — в уже очевидно смердящее и разлагающееся тело компартии пытались вдохнуть жизнь на 92-м году ее существования. Как ни странно, меня, далекого от внутрипартийных дел коммунистов, это событие затронуло.

На черно-белом снимке — что-то вроде чаепития на пленэре. Участники — Ельцин, Попов, Афанасьев, Собчак, Станкевич и я. За кадром остались Ирина Дорошенко и начальник президентской охраны Александр Коржаков, которым достались хлопоты по обеспечению «чаепития». Фото тоже делали они. Время — суббота, 7 июля 1990 года.

Все началось рутинно. «Евгений Вадимович, зайдите, пожалуйста», — вызвал меня в среду Попов.

— Где мы можем провести небольшое совещание без лишних ушей?

— Небольшое — это сколько человек?

— Не больше десяти.

Подумав, предложил:

— Можно взять в аренду «речной трамвайчик».

Идея Попову понравилась, но потом произошло нечто совершенно противоречащее витавшему духу конспирации. Взяв трубку внутренней связи, Попов позвонил Лужкову:

— Юрий Михайлович, нам на субботу нужен речной трамвайчик, чтобы поговорить без свидетелей. Поручите, пожалуйста, подготовить к 10 часам утра.

«Так, — подумал я, — во-первых, это означает, что встреча, если и будет, то уж точно не там. Подобный способ подготовки не сильно отличается от объявления в газете “Московская правда” типа: “Для проведения секретной встречи демократов срочно нужен речной трамвайчик”. Во-вторых, это проверка меня на вшивость, на стукачество. По-видимому, у Попова есть возможность отследить возможную утечку. Хотя, с другой стороны, если у него есть такая возможность, он должен знать, что в этом плане я чист».

В пятницу Попов сказал мне прийти завтра в Моссовет пораньше. В субботу в машине Попова приехали в Серебряный Бор — на роскошную по тем временам дачу, закрепленную за Научно-промышленным союзом СССР (НПС)[57], созданным за несколько дней до того постановлением Правительства СССР. Дачу НПС получил от московских властей, и Попов смог предложить для встречи место, еще не «освоенное» подразделениями наружного наблюдения и оперативно-техническими службами КГБ СССР.

Когда съехались все участники совещания, узнал, что темой обсуждения будет тактика дальнейших действий на проходящем уже неделю 28-м съезде КПСС.

Ельцин подробно рассказал, что происходило на съезде. Было интересно слушать его размышления о том, что Горбачёв не может решительно перейти на сторону реформаторов и порвать с реакционным крылом, уже в открытую ставшим его — не противником, нет! — врагом. Горбачёву важнее сохранить управление партией, чем ее дееспособность в новых условиях. Разработанное в МДГ и «Демократической платформе в КПСС» предложение о преобразовании КПСС в Партию демократического социализма (другой вариант — Объединенную социалистическую партию) отклонили без обсуждения. Нет надежды использовать КПСС во главе с Горбачёвым для радикальных преобразований в СССР. В то же время существует опасность, что после разрыва демократически настроенных членов партии с КПСС она сдвинется в сторону крайней реакционности.

С некоторыми оговорками все высказались в том смысле, что фактический бойкот съездом Ельцина и его сторонников, которых неизбежно «прокатят» при формировании руководящих органов, ЦК и Политбюро, ставит крест на перспективах борьбы за демократическое обновление КПСС и делает неизбежным уход Ельцина и его сторонников из партии.

Когда Ельцин спросил мое мнение, я сказал, что большинству его сторонников вообще непонятно, почему он еще остается в КПСС. В стране нарастает антикоммунистическое движение, фактическим вождем которого является Ельцин, и его участие в работе партийного съезда людей дезориентирует[58].

Разговор шел неспешный. Чай, бутербродики, конфеты. Спиртного — ни капли.

Ельцин слушал внимательно, пристально вглядываясь в каждого из выступавших. И, одновременно, выглядел как-то отрешенно, словно все время думал о чем-то своем.

Мне, всегда окруженному людьми, насмешливо относившимися к КПСС, подумалось: а ведь для него партия — нечто большее, чем инструмент выстраивания карьеры, каковой она была для столичной интеллигенции. Ему действительно очень тяжело идти на разрыв.

Часа через два Ельцин резюмировал:

— Я выступлю на съезде и объявлю о выходе из КПСС. Но как это сделать? Они не дадут мне слова.