Спустя еще несколько дней — очередной сюрприз. Зашевелился Кремль. Узнав о наших планах, Горбачёв понял, что референдум резко усилит позицию Ельцина в противостоянии с союзными властями. И решил сыграть на опережение. По его инициативе Съезд народных депутатов СССР, который к тому времени уже серьезно потерял и в значимости, и в самостоятельности по отношению к исполнительной власти, принял решение провести союзный референдум о сохранении СССР. Точная формулировка была выработана несколько позднее.

Такая получилась заразительная идея с референдумами.

Первые дни 1991 года словно предопределили переход политического противостояния в силовую фазу, завершившуюся августовским путчем.

2 января появилось новое имя нарицательное — «Рижский ОМОН». Бойцы дислоцированного в Риге батальона ОМОН во главе с Чеславом Млынником захватили местный Дом печати. Аналогичную акцию провели в Вильнюсе, где омоновцы заняли здание республиканской компартии и помещения центральных и республиканских СМИ. Поводом послужил только что опубликованный Указ Президента СССР о защите союзной собственности, в данном случае — собственности КПСС, и обращения местных коммунистов о защите «принадлежащего им» имущества.

В Прибалтику ввели подразделения воздушно-десантных войск и группы «А» КГБ СССР (позднее ставшей известной как «Альфа»), а для общего руководства силовой операцией прибыли аж два заместителя министра обороны СССР — Валентин Варенников и Владислав Ачалов. Они организовали атаки на недавно созданный департамент охраны края Литвы и Вильнюсский телецентр, в ходе которых более двадцати человек были убиты и ранены, в том числе один сотрудник группы «А», что неумело и постыдно попытались скрыть.

В Латвии[86] рижский ОМОН превратился в эффективное и слабо контролируемое вооруженное формирование, которое вплоть до августа 1991 года боролось с национальными властями уже суверенных прибалтийских республик, особенно «отличившись» в нападениях на таможенные посты. Горбачёв пошел по пути, к которому его еще на первом союзном съезде настойчиво призывали некоторые прибалтийские депутаты, например, Алкснис и Коган[87] (занятно, что они были одними из первых гостей антикоммунистического штаба в Доме ученых перед Первым съездом народных депутатов СССР). Суть их позиции: сохранение СССР важнее реформ. Наша позиция была прямо противоположной — реформы важнее Союза. По сути, выбор-то был несколько другой: «КПСС важнее реформ» или «реформы важнее КПСС».

Поэтому в возникшем кризисе выбор «Демократической России» был предопределен.

14 января «Демократическая Россия» провела один из крупнейших своих митингов (никуда, оказывается, активность москвичей не пропала) на Манежной площади. На этот раз в руках у собравшихся были транспаранты: «Сегодня Литва — завтра Россия. Не допустим!!!», «Свободу народам!», «Слишком красного много!», национальные флаги прибалтийских республик. Но главный лозунг: «Горбачёва — в отставку».

На первый взгляд может показаться, что митинг запоздал. Накануне Горбачёв уже дал «задний ход», военные стали выводиться из центра Вильнюса, а в Таллин прилетел Ельцин и провел совещание с руководителями трех республик. Он призвал российских военнослужащих «не стрелять в мирное население», «не участвовать в вооруженных конфликтах, затрагивающих суверенитет других стран». Было оглашено совместное с тремя лидерами прибалтийских республик заявление, в котором стороны признавали друг друга суверенными государствами и осуждали нападение на Вильнюсский телецентр.

Думаю все же, что наряду с другими факторами[88] активность «Демократической России» сыграла немалую роль: Ельцин ощущал мощную общественную поддержку, а Горбачёв чувствовал столь же мощное общественное осуждение. В день проведения митинга произошло еще одно важное событие. Так же как после Тбилиси в 1989-м и Баку в 1990-м, Горбачёв отмежевался от действий военных в Вильнюсе: «Я узнал о случившемся рано утром. Сообщение о трагедии всех застало врасплох». Потом, в августе 1991 года, эта склонность Горбачёва уходить от ответственности за действия военных сильно повлияла на поведение офицеров ВДВ и «Альфы», отказавшихся подставлять себя вместо путчистов.

Тогда на периферии нашего внимания остался еще один, в долгосрочной перспективе — важнейший аспект этих событий.

Именно эти дни стали временем рождения русского воинствующего национализма с претензией на панславянский размах. Раньше мы наблюдали аналогичные процессы в коренном населении Узбекистана, Армении, Азербайджана, Грузии, Молдавии. В более мягких формах — в Прибалтийских республиках. Во всех случаях русское население, расселенное в этих республиках в рамках целевой политики русификации и одновременно в интересах индустриального развития, было в лучшем случае сочувствующим, но пассивным наблюдателем погромов и бесчинств, в худшем случае — объектом травли и гонений. Но с января 1991 года постепенно стала нарастать готовность русских/русскоязычных сообществ (общин) отстаивать свои интересы в самой жесткой форме. Наиболее ярко это проявилось в Крыму и восточной части Молдавии (Приднестровье). Эволюционируя под влиянием внешних и внутренних событий, это настроение превратилось в идеологию агрессивного русско-имперского реваншизма, сторонники которого стали активными участниками военных действий в Югославии, Приднестровье, Украине.

16 января Верховный Совет СССР определился, наконец, с проведением общесоюзного референдума, назначив его на 17 марта. Формулировка вопроса отражала неуверенность союзного руководства в способности влиять на стремительно развивающиеся события:

«Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?»

Прочитав текст, посмеялся: «Ведь взрослый же человек Михаил Сергеевич. Неужели он действительно думает, что, похитрее выстроив некую последовательность слов, можно остановить мощный исторический процесс». Не говоря уж об очевидных противоречиях («сохранение — обновленный») и неопределенности (каких республик, какие права). Предположение, что республики должны быть социалистическими, выглядело в январе 1991 года нереалистично: чего-чего, а социализма с коммунистами впридачу наш народ за 74 года наелся так, что лебеда вкуснее. А вот обещание «прав и свобод» потом сыграло важную историческую роль при отмене СССР: введение союзным руководством чрезвычайного положения в августе 1991 года сделало итоги референдума ничтожными.

Однако с проведением опроса о введении поста мэра Москвы и референдума о посте Президента РСФСР случилась заминка. Тому были три основные причины:

а) просчеты демократов (например, к сбору подписей депутатов РСФСР под требованием о проведении референдума приступили поздно; намудрили — к вопросу о прямых выборах президента России попытались добавить вопросы о собственности на землю и о сохранении РСФСР как единого государства в составе обновленного Союза);

б) политическое противодействие коммунистического лобби;

в) «павловская денежная реформа».

Через несколько дней после Нового года, когда я пришел с работы, жена спросила, не слышал ли я о каком-то обмене денег. Ответил, что слышу в первый раз. Но вскоре узнал, что в банках получены запечатанные конверты из Центрального банка с предписанием вскрыть по дополнительному указанию. Видимо, кто-то его проигнорировал: так и распространился слух о лимитированном обмене самых крупных советских купюр — в 50 и 100 рублей.

Стало ясно, что разразится большой скандал, дискредитирующий союзное руководство и компартию. С размыванием уже не только их политической, но и экономической власти, их влияния в СМИ, поскольку в пострадавших должна была в этот раз оказаться и значительная часть советской элиты.