В феврале 1993 года главный редактор газеты «Поиск» Академии наук СССР Александр Митрошенков попросил помочь одному из членкоров Академии, который решил заняться бизнесом: торговать автомобилями. На него «наехал» бандитский лидер Тимофеев, угрожавший сжечь машины бедного ученого-бизнесмена. «Авторитет» известен был под кличкой «Сильвестр». (В то время пришлось привыкать к специфическим поименованиям: «Дед Хасан», «Шакро Молодой», «Гиви Резаный», «Раф Сво» и другим, вынужденно вошедшим в мой лексикон. Приходилось даже негласно общаться с некоторыми из них.) Тимофеев служил когда-то в Кремлевском полку. Командиром в его роте был Михаил Барсуков, бывший во время описываемых событий комендантом Кремля — начальником Главного управления охраны, а в 1995–96 годах — директором Федеральной службы безопасности. За пару лет до Тимофеева там же, в Кремлевском полку, служил и Коржаков. Кузница кадров!

Вслед за Митрошенковым семенящей походкой, сгорбившись, вошел лысоватый мужчина. Подчеркнуто застенчиво сел на краешек стула, представился: «Березовский Борис Абрамович, член-корреспондент Академии наук, генеральный директор “Логоваза”». И быстро-быстро изложил суть дела. Так я познакомился с одним из самых ярких и омерзительных персонажей времен Ельцина — с Борисом Березовским.

Когда после проверки рассказ Березовского в целом подтвердился, мы пресекли преступные посягательства. Березовский позвонил и попросил о новой встрече, чтобы выразить свою «безграничную признательность». Когда понял, что встречи не будет, спросил, чем может нас отблагодарить. Я решил воспользоваться ситуацией и сказал, что сотрудники дежурной службы выезжают на всякие ЧП на автобусе, возрастом и состоянием не сильно отличающимся от знаменитого «Фердинанда» из телесериала «Место встречи изменить нельзя». Нужно отдать Березовскому должное: министерство немедленно получило в подарок белый автобус «Мерседес», который (его, правда, пришлось перекрасить в тревожный оранжевый цвет, за что прозвали «Апельсином») в течение десяти лет был непременным свидетелем работы на месте наших следователей, саперов центрального аппарата, оперативников и даже руководителей министерства и Управления.

Но и это не все. Мне доложили, что материалами по Березовскому интересуется сотрудник центрального аппарата министерства безопасности Александр Литвиненко. Причем весьма настойчиво, но основания своего интереса подает неубедительно. Разобравшись, поняли, что Литвиненко хочет «присосаться» к Березовскому и использовать эти отношения в личных целях и во вред интересам службы. Руководителей Литвиненко проинформировали о нездоровом интересе сотрудника. Думал, что поводов об этом случае вспоминать не будет. Поводы нашлись…

Что касается коррупции, то мы нашли нестандартный ход. Договорились с Поповым и Лужковым, что просьбы людей, сообщивших о вымогательстве, рассматриваются с особым вниманием. Если же москвич оказывает помощь в разоблачении взяточников, его законная просьба удовлетворяется в первую очередь. После того, как об этом объявили публично, число сообщений о взятках и взяточниках увеличилось. Но обращения все же не носили массового характера. Похоже, люди нам и московским властям не доверяли. Есть и еще одно, самое печальное объяснение: коррупция удобна и тем, кто берет взятки, и тем, кто их дает. Она неудобна государству и обществу: угнетает честную конкуренцию и разрушает общественную мораль…

На видеозаписи (еще на катушке с магнитной лентой) показана жизнь обычного пристанционного поселка. Родители прогуливаются с детьми, бабушки выгуливают внуков, старики «забивают козла», мужики курят и хмуро переговариваются в ожидании работы. Это — фон.

Тот же поселок, но люди получили сообщение от работающего на станции земляка, что прибыл поезд с иностранной электроникой.

Так же буднично родители с детьми, дедушки с бабушками идут (коляски, правда, пустые) «брать поезд». Спустя некоторое время так же спокойно, довольно переговариваясь и посмеиваясь, идут назад. Тащат коробки с видеомагнитофонами, везут в детских колясках телевизоры и т. п.

Тотальный, можно сказать, общенародный распад нравственности! Что было в такой ситуации делать? Проще всего — передать материалы в милицию, и пусть берут, судят и сажают всех причастных. Западный человек с его культом законности так бы наверняка и поступил и стал бы положительным героем. У нас рука не поднялась. Собрали жителей поселка, показали видеозапись, велели всё принести назад и предупредили, что либеральничаем в последний раз. Подействовало.

К числу самых ответственных относились операции, связанные с захватами воздушных судов. Из них важнейшей стала операция 1994 года в Махачкале. В том году на фоне обострения в Чечне произошло несколько захватов воздушных судов, самолетов и вертолетов. И ни одна из контртеррористических операций не была успешной. В последней из них, 28 июля (командовал заместитель министра внутренних дел Куликов), в Минеральных Водах погибли четыре заложницы, были ранены остальные заложники и несколько сотрудников МВД. Так что фон был неблагоприятный.

Вечер 27 сентября, дача, звонок Степашина:

— Захвачен Як-40 с заложниками рейсом на Махачкалу. Ельцин велел (?!), чтобы операцией командовал ты.

— Понял, вылетаю.

— Нет, он велел, чтобы ты оставался здесь.

— Сергей, командир-заочник — это бред. Еду в Управление, готовлюсь к вылету, а ты с Ельциным как-то это утряси, или пусть кто-то еще командует.

По дороге в Москву связался с Зайцевым, командиром «Альфы», В. З-ровым, коллегой из ФСК Сыромолотовым, начальником Дагестанского УФСК Папсуевым (он был по местным законам еще и министром безопасности Республики Дагестан).

Приехав на работу, стал решать вопрос по борту до Махачкалы. Быстрее всех отреагировал президент «МОСТ-Банка» Гусинский, сказавший, что готов немедленно выделить и самолет, и деньги, которые затребовал террорист.

Но тут позвонил Степашин, сказавший, что президент передумал и дал добро на мой вылет.

Решение Верховного Главнокомандующего сразу позволило задействовать военно-транспортную авиацию. Деньги тоже нашлись по казенной линии.

За полночь из военного аэропорта «Чкаловский» вылетели в Махачкалу (я, Сыромолотов, В. З-ров, «Альфа»). По дороге непрерывно уточняли обстановку: кто захватил, кто захвачен, требования, поведение, развертывание местных сил и т. д.

По прибытии на место (единственное удобство было в том, что приземлились там же, где находился объект предстоящей операции) первым делом позаботились об изоляции всех представителей прессы: нам было ни к чему информировать их усилиями всех и вся о том, как мы научились работать.

К трем часам все заложники были из самолета благополучно эвакуированы. Штаб радостно зааплодировал.

Начало штурма отложил до утра: в темноте всегда выше риск неоправданных потерь (приборов ночного видения у нас тогда не было).

Но Москва торопила начать операцию немедленно.

Опять пришлось прибегать к испытанному доводу: «Я людьми рисковать не буду. Хотите — отстраняйте меня и командуйте сами».

Подействовало.

Рано утром, едва рассвело, я прошел к самолету, еще раз всё осмотрел и составил окончательный план действий. Вскоре операция была завершена. Я первым вместе с сапером вошел в самолет, поскольку нужно было обеспечить сохранность переданных 3 миллионов долларов. Уф! Все деньги оказались на месте и целехоньки.

На пресс-конференции с двумя десятками злых, как черти, журналистов, по моей вине пропустивших все самое интересное, один из них съязвил:

— А как же это у вас получилось, господин Савостьянов, что и заложники живы, и террористы убиты, и даже все деньги после взрыва остались целы?

Наконец, появилась возможность пошутить:

— Теперь я убедился, что доллар — действительно твердая валюта.

Домой мы возвращались в отличном настроении: успех полный, ОК[171]. «Прекрасный день», — думал я, радостно улыбаясь на трапе в «Чкаловском». Внизу меня встретили оглушающей новостью: днем при попытке разминирования на шоссе Энтузиастов погиб сапер ФСК Михаил Чеканов, прекрасный специалист своего дела, с которым мы немало поработали… От радости до горя коротка дорожка.