Завидев спрятавшуюся меж холмов деревушку, все трое направили своих лошадей рысью в ложбину. Беззвучная поступь коней растворялась в пении ночных птиц, заросли нивяника все так же качали белыми грустными головками, саранки плотно сжали безмолвные уста.

Возле главной улицы их пути разошлись.

Девушка в белом осталась стоять на окраине, успокаивающими движениями поглаживая ретивого иноходца.

Черный взял галоп и поскакал в направлении наполья. В повелительном шепоте пронесся он по ровным рядкам саженцев, топча приподнявшуюся пшеницу и молодые кусты картофеля. Из левой руки его, поднятой вверх, вокруг рассыпались голубые искры. Там, где проехал всадник, на удобренной, жирной земле остался выжженный след; колосья по бокам от него повяли, а зеленые побеги картофеля вытянулись и перекрутились. Когда мужчина добрался до края угодий, от погибших высадков дымной лентой в обе стороны потянулась хмарь.

Красный поехал вокруг деревеньки - по вырытой окружностью колее, в которую жители ежегодно высаживали новые побеги рябины, защищавшей их от всяческих бед. Проезжая мимо трех самых старых деревьев, он остановился и спешился, вынимая на ходу короткий сверкающий меч. Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы острым крепким лезвием срубить под корень подсохшие, дряхлые, но цепляющиеся за жизнь стволы.

Туча наконец перевалилась брюшком кверху, и круглая луна озарила проклятую местность. Мужчины доехали до своей спутницы, и лунный свет очертил их лица: черные глаза, худощавые скулы, короткий ежик волос одного и взлохмаченные, рыжеватые вихры над карими глазами второго.

- Нам здесь больше нечего делать, - сказал первый.

- Пожалуй, что так, - согласился второй.

Девушка не произнесла ни слова.

Троица развернула коней, и поехала, не оглядываясь, прочь из лощины.

Следующим же утром в деревню пришла война.

Николай проснулся от лихорадочного озноба, все тело невыносимо ломило и горело. Каким-то чудом во сне он свалился с постели, утянув за собой подушку и край одеяла. Холодная кружка оказалась рядом очень кстати; человек прижал пылающий лоб к ее прохладному боку, а затем сел на пол, прислонившись к дивану спиной.

Он помнил все так, словно это было вчера, и долгие годы не притупили памяти ни на грош. Он помнил: когда мать ушла, его охватил испуг, затем на смену страху пришла ненависть, и детское сердце принялось придумывать разнообразные кары в отместку: то оно представляло, как сестру и мать схватили солдаты, то показывало их же умершими от голода, растерзанными лесными зверями.

А потом Колян начал искать. Искать след женщины, которой он причинил столько боли, искать след своей маленькой сестренки, чьи тоскливые голодные глаза виделись ему средь бела дня. Искал и не находил, и тогда только понял, что никто не укажет дорогу к давно истлевшим и никому не нужным костям. С той поры к нему стали приходить черные, мучительные сны с девочкой, высохшей от изнуряющего жара и голода, которые заставляли его страдать и каяться, и бежать от своей жизни.

С десяток лет минуло после встречи на кладбище, когда Николай осознал, что перестал стареть. Вначале его это даже обрадовало. Сменилось множество имен, городов, профессий, прошла череда выворачивающих наизнанку душу сновидений, прежде чем жизнь начала казаться ему страшной мукой. После нескольких бесполезных попыток самоубийства смертный, не способный умереть, смирился со своей судьбой. Были и годы беспробудного пьянства, и легких, коротких, на одно свидание, отношений, но ничто не спасало его от самого себя.

Слова юноши в белых одеждах про обещание не выходили из головы, и чем дольше Колян жил, тем страшнее ему мерещилась плата за существование. Он и помыслить не мог, чего потребуют в конце. Голодный мальчишка всего лишь хотел поесть, и не просил себе лишних лет, но за него распорядились иначе.

Со временем он возненавидел людей - каждый напоминал об отобранном куске хлеба, в их глазах читался немой укор и обещались годы пыток. И тогда Николай исчез, спрятался, скрылся в своей скорлупке, выбирая работу, не требовавшую частых встреч с человечеством. А сны продолжали приходить, и мучить, и потому ложился он далеко за полночь, предпочитая занимать голову чем угодно, лишь бы не видеть ничего в темноте.

Но это последнее видение было странным. Смертный сидел на полу, стряхивая с себя остатки ночной лихорадки, и размышлял об увиденном, когда его вдруг осенило, куда он должен был поехать с утра. Вечерний звонок сообщал приветливым голосом незнакомца, что некто очень интересуется его трудами и желает заказать у него перевод серьезных объемов.

Николаю очень не хотелось никуда выезжать и тем более ни с кем видеться, но деньжата в стеклянной банке, претендующей на копилку, медленно заканчивались. Как он уже уразумел, от голода ему не помереть, но есть будет хотеться обязательно. А вот когда ему наклюнется еще такой заказ, непонятно. Тем более, если все пройдет, как надо, можно будет на месяц или два забиться в свою нору и никуда не выползать.

Колян еле встал с пола, держась за диван, присел на краешек, потряс головой. Туман, поглотивший разум, медленно сдавал позиции. Наконец парень пришел в себя полностью, натянул футболку, небрежно брошенную на кресло, и ополоснул лицо холодной водой. Поднял валявшийся будильник - судя по часам, он уже опаздывает - и решил отложить завтрак. Пригладил волосы, надел джинсы, захватил ключи, проездной и вышел на лестничную площадку.

Соседка в выцветшем ситцевом халате высунулась из дверного проема наполовину, собираясь вылить на нахала очередное ведро ненависти, но не успела.

- Отлично выглядишь, - сделал ручкой опешившей бабке Николай и сбежал вниз по ступенькам.

Хорошо, что встреча была назначена недалеко от дома - всего-то пара автобусных остановок или три трамвайных. Автобус успел раньше своего конкурента, и юноша лихо запрыгнул в него, сразу же заняв свободное сиденье. Отвернулся в окно, разглядывая слякотные октябрьские улицы, подернувшиеся утренним пластинчатым ледком. Выходя из транспорта, он с удовольствием наступил в одну из застывших луж - хруст замерзшей воды заметно поднял настроение.

Клиент должен был сидеть тоже у окна - по крайней мере, вчера они именно так и договаривались. Колян толкнул дверь кафе, и, отчаянно зевая, вошел внутрь, с ходу оглядывая помещение. За столиком рядом со стойкой болтали между собой две женщины, чей возраст приближался к стадии зрелости, чуть поодаль, приспустив очки на переносицу, читал газету пенсионер. Больше никого не было.