Он нагнулся.

Серп из древнего металла играл отблесками огня, бегущими по острому, зеленоватому лезвию. Короткий острый меч с сердцевидным перекрестием отсвечивал красными сполохами. Прозрачный флакон их хрупкого стекла рядом с грозным оружием казался смешной игрушкой.

Не хватало еще одного, четвертого. Он медленно разжал ладонь, в которой лежала серебристая стрелка-игла. Символ Ореса, символ вечных Весов.

Значит, это и есть то самое предназначение, призванное спасти его народ?

Но всадников четверо; а он один. Кто возьмет остальное? Эвмел взял в руки меч и едва не обжегся. Металл казался донельзя раскаленным.

Тогда владыка положил его на место и, вздохнув, покинул круг. Вопросов стало больше, чем ответов. Нужно посетить святилище; возможно, Орес направит его мысли в нужное русло.

На том месте, где он оставил Эврифею, мирно спала девушка с длинными светло-русыми, вьющимися локонами. Тонкие черты лица на мгновение исказились мимолетным сновидением. Эвмел потрясенно воззрился на нее.

Кто это? И где Эврифея?

Он бросился к дверям, чтобы проверить засов. Не мог ли кто обманом проникнуть в эту комнату, пока Создатель проводил ритуал?

Засов был задвинут, как и прежде. Эвмел поднял руки к лицу, словно отгоняя дурной сон. Шагнул обратно. Справа, в зеркале мелькнула неясная тень. Он повернулся, желая рассмотреть её.

И отшатнулся.

Из стекла, покрытого амальгамой, на него смотрел черноглазый темноволосый мужчина.

Дернувшись вперед, Брань напряг все свои мышцы в бессмысленном, глупом рывке. Бесполезно - Крылатые заковали всадника надежнее некуда.

Он вспомнил, как поинтересовался у одного из подчиненных Ирага, как они собираются удерживать Глада в плену. Светлый лишь засмеялся в ответ, пояснив, что ипсилотери придумал ради этого особые кандалы, которые возможно открыть лишь жизненной силой Крылатых - тен психей, так он её назвал. Всадники - единственные, кто не обладает тен психей, потому не способны вырваться из этих оков. Вряд ли у кого-нибудь из обитателей Рая найдется желание помогать пленнику - учитывая, сколько раз он лично перебегал Крылатым дорогу.

Брань тогда еще подумал, что не хотел бы оказаться на месте Глада. И вот поди ж ты. Треклятый Ираг все просчитал наперед, решив избавиться разом от всех. А ведь так все хорошо начиналось!

Он дернулся еще раз, и еще, понимая всю тщетность своих движений. Даже если бы самого старшего поставили бы прямо перед его носом - то и тогда красный не смог бы преодолеть магию Светлых.

Брань зло сплюнул на пол.

Сволочь! Вот бы кого бы он сейчас с превеликим удовольствием бил бы, не останавливаясь, так, чтобы ненавистное лицо сплошь покрылось кровавыми волдырями. Бил бы без устали, вкладывая всю душу в каждый удар.

В памяти всплыло: прекрасная, темноволосая возлюбленная, с изумлением и недоверием слушающая его рассказ о том, как Создатель сходит с ума. Неожиданно комната отдалилась, потемнела и стала прозрачной. Он видел, как девушка побледнела и закричала, как её руки схватили воздух. А потом... потом между ними выросла стена и пустота заполнила его, сдавила и дышать стало нечем.

Он вспомнил, как огонь обжигал его тело, испепеляя нутро, как он сам стал огнем; разгоревшийся пожар был залит сочащейся кровью, проникающей сквозь каждую частицу тела. Кто бы знал, какую страшную боль архонт испытывал тогда, что бы он отдал за то, чтобы не чувствовать этого. Не чувствовать, как кожа рвется и срастается черным пеплом в рваные трещины; как ветер иссушает горло, как невыносимо хочется умереть. И если бы не Гадер, собственной персоной вытащивший брата из душного мрака, Тарт был бы обречен на вечные страдания.

Тот день был последним, когда он видел Эврифею... Чуму? Нет, тогда она еще была для него Эврифеей - рассудительной, испуганной, умеющей бояться и плакать, умеющей любить и каяться, не имеющей ничего общего с русоволосой всадницей, убивающей, ненавидящей, не помнящей его. Не помнящей их.

Надо было ей все рассказать с самого начала.

- Дурак, - усмехнулся Брань-Тартес, не заметив, как заговорил вслух. - Она бы не поверила тебе и первым делом пошла бы к Гладу.

Может быть, так было бы лучше для всех. И ему не пришлось бы сейчас висеть здесь, в кандалах, не имея возможности предотвратить её гибель.

Брань заскрипел зубами.

Кто ж знал, что треклятый ипсилотери так подставит его! Само воплощение Света, как оказалось, умел врать не хуже некоторых. Не надо было тащить сюда Эврифею; Глад сдох бы благополучно в плену, и они спокойно бы начали новую жизнь. К чему было вспоминать это прошлое? Зачем? Кому оно теперь нужно, когда он здесь, бессильный что-либо сделать?

Эврифея не уйдет, пока не отомкнет замки на оковах Глада. А в том что она не сможет сделать этого, даже со всей своей новообретенной силой, Тартес не сомневался. Крылатые непременно воспользуются этим и убьют всадницу. А потом казнят его самого.

Дорого бы он отдал за то, чтобы вернуться всего на неделю с лишним назад. Какие-то жалкие дни отделяли счастье от смерти.

Он всегда любил и уважал Эвмела. Старший брат казался ему идеалом; Тарт так хотел быть похожим на него! Все, что говорил или делал Эвмел, было так мудро, так направлено на благо народа и государства. Его воспитывали с младенчества как будущего царя, он мог разумно разрешить самую трудную ситуацию, думая головой, а не сердцем! Где, когда он свернул на неправильный путь? Отчего Гадер еще тогда, в Мисре, приказал ему слушаться во всем брата?

Тартес и слушался; младший из всех, всегда знал свое место и свое предназначение. И даже этот, единственный раз, когда он решил взбунтоваться, обернулся против него.

Но Тарт не мог винить в этом себя; он так сильно ненавидел Эвмела после всего, что пошел бы на все, что угодно, чтобы отомстить. Не за себя. За Эврифею. За Чуму, которой стала Эврифея.