— Отвечай, кому служишь, сукин сын? Кто повелел в обман нас ввести?

Царь был страшен, щека у него подёргивалась, «шкловец» окончательно сбился.

   — Вздеть его на дыбу, — приказал Пётр.

Подбежавшие солдаты завернули «шкловцу» руки за спину, связали, закинули конец верёвки за крепкий сук дерева. Потянули несчастного вверх, он пытался натужиться, чтобы не вывихнуть руки, но его дёрнули за ноги, в плечах хрустнуло, он дико вскрикнул и потерял сознание.

Пётр спешил, ему некогда было вести дознание, и он приказал одному из офицеров:

   — Приведи в чувство. Спроси, кто послал, с какой целью. Если лазутчик — немедленно повесишь. Догонишь нас, доложишь.

Через два часа офицер уже догнал царя.

   — Ну?!

   — Послан был Левенгауптом, дабы сбить нас с толку. Обмануть.

   — И всё?

   — Нет. Должен был остаться при нас и испортить порох — подмочить. Сие делается легко и просто: стоит укрыть мокрой тряпкой бочку с порохом.

   — Сотворил уже?

   — Не успел.

   — А родом откуда? Швед?

   — Нет, курляндец.

   — Повесил?

   — Как велено было, государь.

Вскоре корволант вышел на след Левенгаупта. Прошедший многотысячный обоз оставил глубокие колеи. Такой след невозможно было потерять, более того, по нему трудно было идти, настолько разбита оказалась лесная дорога, изобиловавшая глубокими колдобинами, залитыми холодной чёрной водой.

Однако корволант спешил. Царь появлялся то тут, то там и везде повторял одно:

   — Поспешаем, поспешаем, братцы. Мы у шведа уже на пятках.

Эта гонка продолжалась двое суток. Авангард корволанта, вышедший поздно вечером 27 сентября к деревне Лесной, увидел на поляне шведов и с ходу атаковал их. Эта ночная атака была отбита, так как шведы пустили в ход все пушки, имевшиеся у Левенгаупта.

Левенгаупт ещё до перехода через Днепр узнал от лазутчиков, что наперерез ему идёт русская армия во главе с царём. Именно поэтому он решил, что на него двигаются главные силы русских. Пропустив обоз вперёд под охраной почти половины корпуса, он оставил восьмитысячный арьергард со всей имевшейся артиллерией, дабы как можно долее задержать русских. Арьергардом командовал генерал-майор Штакелберх, но поскольку предстояла ответственная баталия, здесь же остался и сам Левенгаупт.

Отбив первую ночную атаку русских, Левенгаупт повеселел:

   — Если мы продержимся два дня, — сказал он Штакелберху, — обоз у Пропойска переправится через Сож и ускользнёт.

   — Но это только авангард, — невесело заметил Штакелберх. — Завтра подойдут главные силы русских.

   — Ничего, генерал. Важен первый успех, он вдохновляет солдат.

Утром двадцать восьмого подошли главные силы русских с самим царём. Пётр, узнав о первой неудаче авангарда, успокоил командира:

   — Ничего, за одного битого двух небитых дают.

И тут же, выстроив к бою Преображенский и Семёновский полки, царь вышел перед строем:

   — Солдаты! Приспел наш час постоять за отчину. С этого поля об отступлении никто и помыслить не должен. А кто прикажет к ретираде — стреляйте того на месте. Моим именем стреляйте. А буде случится, я к отступлению команду дам, лишайте и меня живота. Вот вам мой приказ. Вперёд, орлы семёновцы! Вперёд!

Он прошёл вдоль строя, высокий, стремительный, заметил на правом фланге второго батальона знакомое лицо. Подошёл. Узнал разжалованного по суду за головчинскую конфузию Репнина.

   — Ну что ж, Аникита Иванович, ныне не за дивизию, за полк в ответе. Пройдёшь испытания с честью, всё себе воротишь.

   — Спасибо, государь, — сказал Репнин. — Не посрамлю седин своих.

Бывший генерал благодарил царя не только за обещание милости, но и за прошлую заступу. Он знал, что именно вмешательство царя спасло его от смертной казни, к которой присудил генерала уязвлённый в самолюбии Меншиков.

Дабы прочистить путь пехоте, вперёд была выдвинута артиллерия под командованием бригадира Фастмана. Пётр подскакал на коне, крикнул бригадиру:

   — Фёдор Иванович, изволь картечью и скорым боем бить.

Пушки ударили по кромке леса, где стояла артиллерия шведов. Картечь была столь густа, что с деревьев сыпались срезанные ею ветки. Пальба была скорой, как и велел царь, но недолгой. Не прошло и получаса, пушки внезапно смолкли. И пока не рассеялся дым над поляной, протрубили атаку. Восемь батальонов пехоты устремились на шведов. Их поддерживали два драгунских полка.

Опушка леса слишком мала была для многих тысяч людей, и поэтому сражение большей своей частью проходило в лесу.

И хотя стрельба не прекращалась, бой в основном был рукопашный. Обе стороны действовали штыками-багинетами, прикладами, палашами, шпагами.

Шведы, понимая свою обречённость, оказали столь сильное сопротивление, что долго невозможно было понять, кто же побеждает.

Царь пустил вторую линию пехоты с кавалерией, таким образом почти исчерпав свои наличные силы.

Левенгаупт не остался в долгу: он приказал немедленно воротить многотысячную охрану обоза и с ходу пустил её в дело.

Солдаты обеих сторон были так утомлены многодневным тяжёлым переходом, что буквально валились с ног, и поэтому сами, без ведома своих командиров, делали в резне передышки.

   — Все-е-е! — кричал кто-то, словно выдыхая последнюю волю свою.

И удивительно, команду эту солдатскую понимали все — и шведы и русские, — и почти одновременно валились на землю, чтобы хоть чуть отдышаться. Они сидели почти рядом, дышали как загнанные лошади, отирали пот, сморкались в бурую траву, косились, друг на друга. Отдыхали.

Отдышавшись, они поднимались, и тогда кто-нибудь из русских кричал всем, словно на молотьбу звал:

   — Почнём с Богом, братцы!

Тут же по его команде вскакивали все и опять с остервенением бросались в рукопашную, не ведая ни жалости, ни пощады друг к другу.

Уже минул обеденный час, а чьего-либо перевеса нельзя было определить. Впрочем, левый фланг русских подвергся особенно усиленному нажиму шведов, пытавшихся отрезать и окружить его.

К Петру подскакал посыльный:

   — Государь, Боур в получасе ходу.

Пётр махнул рукой трубачу:

   — Играй отход. — Повернулся к посыльному: — Скачи к Боуру, вели навалиться на правый фланг неприятеля и взять мост у него в тылу.

Под низкими холодными тучами тоскливо запела труба. Царь отводил уставшие полки, давая простор для действий подходившему сикурсу.

Левенгаупт понял, что это не отступление русских, а какой-то манёвр, и стал перегруппировываться. Его помощник Штакелберх был тяжело ранен в голову картечью в самом начале боя и уже не мог командовать. Всё взял на себя Левенгаупт.

И когда на правый фланг шведов из лесу выскочила свежая русская конница, он сказал адъютанту:

   — Так я и знал, царь что-то задумал. Вот оно. Скачи к мосту, пусть держат его любой ценой. Иначе мы пропадём.

Пока адъютант Левенгаупта добрался до моста, тот был уже в руках у русских.

   — Генерал приказал воротить мост, — сказал адъютант командиру полка. — Иначе мы пропадём.

   — У меня выбита половина солдат. Нужны подкрепления.

Адъютант поскакал по лесу, сгоняя разрозненные группы к мосту. Накопившись на опушке, шведы ринулись в атаку отбивать мост. Без него им не было выхода из сражения, это понимал каждый солдат. И поэтому бой был ожесточённый и кровопролитный.

Едва по сигналу русские оставили поле боя, как была выкачена артиллерия и началась беспрерывная пальба. Пушечная перестрелка шла до самой темноты. Неожиданно повалил снег, налетел ветер. Бой погас.

Ночь была холодной, метельной, что для сентября в этих местах явление небывалое.

Оставшиеся в живых измученные солдаты сбивались в кучки, садились и ложились прямо на землю и, прижимаясь друг к другу, засыпали.

Кое-где загорались костры...

Царь, одетый в лёгкий плащ, не мог найти себе покоя. Он то ложился, то вскакивал и начинал ходить взад-вперёд. Он считал, что бой с рассветом продолжится, поскольку шведы до самой темноты держались стойко. Мало того, отбили назад мост. Даже Боур, пришедший с сравнительно свежими силами, не смог удержать его. Спасибо, хоть спятил шведов на левом фланге.